Родники мужества

Армейские, корпусные и дивизионные политработники постоянно находились в инженерных подразделениях. Они разъясняли воинам, сколь необходим их труд для действующих на плацдарме войск, организовывали изучение опыта передовых расчетов, способствовали его распространению во всех взводах и ротах.

И дело спорилось.

* * *

Вода... Она плескалась чуть ли не у самых ног. Но горько-соленая. Пресной же воды постоянно не хватало. А она была просто необходима для частей и подразделений, сражавшихся на плацдарме.

Вопрос этот был постоянно в поле зрения не только командиров, работников службы тыла, но и политработников. Поскольку от его решения во многом зависело и настроение воинов, и их моральный дух, и, следовательно, боеспособность частей и подразделений. [47]

Пресная вода строго нормировалась, ее выдавали подчас лишь по нескольку глотков на человека. Исключение делалось лишь для медицинских сестер — каждой наливали чуть ли не полную фляжку. Для раненых. И сестрички расходовали эту драгоценную влагу тоже буквально по каплям. Лишь бы смочить губы пострадавшему и тем самым облегчить его мучения.

Мы радовались, если наплывала тучка и окропляла землю дождичком или мокрым снегом. Стремились собрать в котелки буквально каждую снежинку.

Паромы, на которых нам доставлялась вода, довольно часто попадали под бомбежку. И тогда в первую очередь саперы спасали боеприпасы и медикаменты. Они по праву считались бесценным грузом. А до воды порой просто не доходили руки. И немало бочек с ней тонуло в Сиваше.

Раньше, до боев на плацдарме, нам и в голову не приходило подсчитывать, какова же минимальная потребность в воде, к примеру, соединения. А теперь вот пришлось.

На каждую дивизию, оказывается, требовалось в сутки девять тысяч литров воды. А где их взять?

Стирались, искали. В районе действий одного из соединений, например, обнаружили небольшую балку, дно которой поросло камышом. Пригляделись, решили: должна быть здесь пресная вода, раз камыш растет.

И верно, обнаружили родничок. Сразу же выставили у него охрану. Ее начальник получил указание строго следить за правильным расходованием воды.

И вот специально выделенные для этого команды в указанные часы и минуты направлялись к роднику, где получали отведенную им норму воды. В первую очередь она отпускалась санитарным ротам и кухням. И здесь случался порой непредвиденный перерасход: то раненых прибавилось, то где-то разбило снарядом кухню. А родничок-то давал всего лишь девятьсот литров воды в сутки!

Решено было взять раздачу воды под контроль политотделов соединений. Их представители постоянно следили за тем, чтобы ею в первую очередь обеспечивались медицинские подразделения и пункты хозяйственного довольствия, чтобы воды хватало для заправки радиаторов боевых машин. Строго выдерживались и нормы снабжения. Что греха таить, поначалу кое-кто из эдаких ушлых старшин [48] пытался действовать нахрапом, покрикивал на начальника охраны родника, давил на него авторитетом личных заслуг, угрозами доложить «кому надо». Другие пытались использовать дружеские связи. Бывало, протиснется такой к чану, увидит на посту знакомого товарища, начнет панибратски:

— Земляк, привет! Плесни-ка во вторую флягу...

Действовали такие бойцы конечно же не по злому умыслу. Да и не для себя лично выпрашивали воду, а для всего отделения, взвода. Но ведь на плацдарме сражались не одни они. И каждый, кто там был, тоже хотел пить. Вот почему мы самым решительным образом пресекали любые попытки нарушить нормы водоснабжения.

А между тем командование постоянно искало выход из создавшегося положения. И все больше склонялось к мысли, что нам необходимо овладеть поселком Уржин, где воды было вполне достаточно.

Для осуществления задуманного для нас к тому времени создались и весьма благоприятные условия. Фашисты теперь уже вообще отказались от попыток опрокинуть дивизии нашего корпуса в Сиваш. Установилось более-менее спокойное противостояние. С нашей стороны продолжалось накопление сил на плацдарме. А гитлеровцы полностью перешли к позиционной обороне.

Взятие Уржина решено было поручить полку из 257-й стрелковой дивизии. Им командовал подполковник В. Крысов.

Накануне командир полка и офицеры его штаба провели тщательную рекогносцировку местности, еще раз уточнили имеющиеся разведданные. А они свидетельствовали о том, что Уржин достаточно сильно укреплен, обороняет его фашистский гарнизон силою тоже до полка. Гитлеровцы довольно удачно расположили вокруг поселка огневые средства, перекрыли все дороги и подходы к нему. Неплохо была организована и противотанковая оборона: на всех танкодоступных направлениях стояла артиллерия и вкопанные в землю САУ.

Штаб дивизии в свою очередь произвел расчет сил и средств. По всему выходило, что успех может быть обеспечен лишь хорошей огневой поддержкой атакующих подразделений полка. Поэтому полковник А. Г. Майков тут же распорядился стянуть к Уржину несколько артиллерийских и минометных батарей. [49]

Был также разработан четкий график ведения огня, время его переноса в глубину, способы взаимодействия со стрелковыми ротами и батальонами.

Большую работу при подготовке к взятию Уржина провели и политработники, партийные и комсомольские активисты полка. В батальонах прошли митинги и беседы под лозунгом «В бой за воду, за освобождение Уржина!».

Возможно, для современного читателя такой лозунг и покажется недостаточно серьезным, надуманным. Но для всех нас, видевших в те дни воду даже в неспокойных коротких снах, этот призыв ни в каких других разъяснениях не нуждался.

— Уржин будет нашим! — поклялись бойцы.

Перед началом атаки подполковник Крысов заранее согласовал с командирами батальонов меры по охране захваченных водоисточников. Особое значение придавалось тому, чтобы около них не создавалось толчеи.

Поддержание порядка у водоисточников опять-таки возлагалось на политработников полка.

Наступило утро. И в назначенный час заговорили наши батареи. Снаряды и мины с воем обрушились на вражеские позиции, вспахивая траншеи, поднимая в воздух перекрытия блиндажей. Первыми же залпами были уничтожены многие огневые точки противника, его противотанковые средства.

Вслед за артиллерийским ударом в атаку поднялись стрелковые цепи. Фланговые батальоны начали обходить Уржин справа и слева, чтобы отрезать пути подхода к врагу резервов.

Противник попытался организовать сопротивление, даже начал подтягивать к переднему краю подразделения своего второго эшелона. Но все было тщетно. Советских воинов уже ничто не могло остановить. Враг был разбит, отброшен от Уржина. Мы получили то, что хотели, — воду.

* * *

Уже после войны мне довелось встретиться с одним из непосредственных участников битвы на плацдарме за Сивашом — Гавриилом Евдокимовичем Середой. Мы разговорились, вспомнили общих знакомых. Я знал, что Г. Е. Середа в те незабываемые месяцы был парторгом [50] батальона в 91-й стрелковой дивизии. Я несколько раз бывал у Гавриила Евдокимовича, проверял работу возглавляемой им парторганизации. И вот теперь...

— Бои за Сивашом, — говорит Гавриил Евдокимович Середа, — помню хорошо. Помню тяжелейшие условия, в которых мы находились в те дни. Местность — как ладонь, не из чего соорудить даже сколько-нибудь пригодную землянку. А ведь пробыть на плацдарме нам пришлось всю зиму. И это под постоянным артиллерийским обстрелом врага!

Зачастую не удавалось даже обогреться — не было топлива. Весь курай, что был поблизости, мы сожгли в первые же дни. А потом приходилось добывать его на нейтральной полосе. И люди, ползавшие за ним, нередко попадали под обстрел. Но убитых или раненых заменяли другие, курай все равно приносили. Без него было бы совсем худо.

Остро давала о себе знать и нужда в пресной воде. Хорошо, если шел дождь или снег. Можно было хоть немного утолить жажду. А то целыми днями, бывало, сидели без глотка воды.

Имелись трудности и с организацией питания. Пищу привозили на передовую лишь по ночам. Походные кухни подразделений гитлеровцы часто засекали и накрывали артиллерийским и минометным огнем. Так что и ели мы далеко не каждый день.