Самолет уходит в ночь

— Не надо, он дело говорит.

Таким было наше первое знакомство с новым командиром дивизии Александром Евгеньевичем Головановым. Это произошло на летном поле одного подмосковного аэродрома. Уехал комдив, а Куликов все никак не мог поверить, что Голованов — пилот Аэрофлота.

— Не может этого быть! — продолжал он размахивать руками.

— Почему же не может, быть? — отвечал я ему. — Это же всем известно.

— Если это так, то откуда у него такие глубокие знания средств и способов радионавигации?

— Откуда, откуда!.. Он же был начальником Восточно-Сибирского управления гражданской авиации. И летал. А условия, знаешь, там какие?! До всего можно додуматься, чтобы не сбиться с курса. Даже до радионавигации.

Куликов тут же переключился на меня:

— А ты, Саша, в этом деле слабак. Действительно, он был прав.

— Так я же тебе говорю, что Голованов работал в суровых условиях Севера, там и научился уму-разуму, а Саша этот — летчик без году неделя, младший лейтенант, — оправдывался я.

Хотя погрешу перед истиной, если не замечу, что перед самой войной мы тоже начали осваивать полеты ночью и обучаться пилотированию самолета по приборам. Но до конца так и не успели овладеть этим столь необходимым для бомбардировщика делом. Началась война. Она застала многих из нас, можно сказать, недоучками для полетов ночью и днем в сложных метеорологических условиях. Основная масса моих сослуживцев — экипажей бомбардировщиков имела слабую навигационную подготовку для полетов вне видимости земных ориентиров. И это тоже приводило к неоправданным потерям самолетов и экипажей в первые дни войны.

Ныне же в полку кое-чему научились.

— Вот ты, Серега, на меня бочку катишь, — наступал я на штурмана по пути на стоянку, — а сегодняшний полет как проходил? В основном в облаках. Только в районе цели мы вылезли из них. Уточнили ориентировку, сбросили бомбы. Точно по объекту. Дальше. Возвратились тоже в облаках.

— Ну, ладно, — сдался Куликов. — Будем считать, что мы почти умеем летать.

— А летать-то не на чем, — вмешался Панфилов.

— Верно. Самолета нет. На ремонте, — подвел я печальный итог.

С тем мы и пришли на стоянку.

— Ах ты мать честная! — все восклицал техник нашего самолета Николай Барчук. — Вот так изрешетили!

— Да уж пусть лучше будет такой — в дырках, чем никакого, — сказал Куликов.

Да, пусть битый-перебитый, искореженный, пусть на одном, как говорилось, крыле прилетели, но все же вернулись домой, долетели. Но, к сожалению, не всегда это страстное желание сбывалось. Выходили из строя машины, гибли друзья. Не вернулись на аэродром экипажи Хохлова, Ткаченко. Тяжело, невозможно смириться со смертью товарищей... Но война есть война. Она все более ожесточала нас, учила ненавидеть. И мстить! Никакой пощады захватчикам! Мы рвались в небо! Там — наш фронт. Наш передний край.

— Товарищи, родные мои, — обратился я к технику Николаю Барчуку и механику Василию Овсеенко, — поднатужьтесь, ускорьте ремонт.

— Будем стараться, товарищ командир, — без привычной бодрости в голосе ответил Василий Овсеенко, а потом почесал пятерней затылок и добавил: — Да уж больно дырявый, что твое сито...

— Не волнуйтесь, товарищ командир, отремонтируем. Ночей не доспим, а все сделаем как надо, — заверил Николай Барчук и тут же распорядился: — Хвати г, Василь, затылок чесать, давай-ка браться за работу.

— Да, работы нам и в самом деле привалило, — обходя машину, говорил техник звена Паша Тюрин, словоохотливый, как звонок.

Его в эскадрилье и прозвали — Паша Звонок. Сами понимаете, в авиации народ на это дело — на аэродромные клички — весьма охоч. Так вот было и с техником звена Тюриным. Паша Звонок — и все тут. А почему? Да потому, что словоохотливый был. Говорил без умолку. И приятно так говорил.

— Наверное, и когда спишь, рот у тебя не закрывается, — шутил беззлобно наш инженер эскадрильи Редько.

— Не знаю, товарищ капитан технической службы, — в тон ему отвечал Паша Звонок, — а вот у вас, извините, точно не закрывается: храпите по ночам сильно...

Говорлив был Паша Тюрин, но и человек незаменимый. Цены не было его трудолюбию. Всегда появлялся там, где наиболее нужны рабочие руки. Сегодня вот — тоже.

— Поможем. Поставим машину на крыло, — сказал так, и мы сразу как-то повеселели, а он тут же «утешил» нас: — И тем не менее, три-четыре дня придется вам отдыхать.

— Четыре?! — в один голос воскликнули мы. Даже техник опешил, а потом рукой махнул:

— Ну хорошо, хорошо! Два-три дня. Сам на вашу машину приду работать. Точнее, уже пришел...

... Межполетная тоска. Нет, мы не слоняемся без дела по аэродрому. Но ведь — не в небе. Тоска по небу — профессиональное чувство. Не праздное. И на земле, и в небе — огонь и смерть. И, тем не менее, тоска. Откуда она явилась? Из детства? Юношества?

Именно в такие дни думалось, всегда немного грустно, о детстве. А еще о том, как это небо, полеты, авиация входили в жизнь, в судьбу, в быт ребятни, увлекали, окрыляли и даже... лечили от подростковых недугов.

Вспомнил совещание в горкоме комсомола. Обсуждали поведение ребят на улице. Плохо было дело в Каменнобродском районе Ворошиловграда. Хулиганье верховодит. На свою сторону и подростков переманило.

— Нужно вырвать ребят у хулиганов, — горячо говорили в горкоме, — дать им полезное дело, увлечь. Вылечить этим делом.

— Одно из таких дел — авиамоделизм, — заявил первый секретарь и продолжил: — Мы пригласили сюда на совещание начальника авиамодельной лаборатории аэроклуба. Здесь товарищ Молодчий? Здесь. Очень хорошо. Расскажите, что бы вы могли сделать.

И вот в ближайший выходной мы большой группой, забрав с собой лучшие модели планеров, самолетов, коробчатые змеи, шары Монгольфье и другое, отправились в Каменный Брод.

— Не ходите, — говорили нам, — игрушки ваши там поломают.

— А вам дадут так, что долго помнить будете, — добавляли другие.

Но мы пошли. Как же иначе?! Поручение самого горкома. Ведь мы — комсомольцы!

День выдался тихий, солнечный. По старому бетонному мосту перешли через нашу речушку Лугань к намеченному заранее месту — к небольшой площади у кинотеатра «Безбожник». Раньше в этом здании была церковь. Потому и название такое. У «Безбожника» остановились. Начали готовить модели. Никакой рекламы. Ни шума, ни крика. Спокойно работаем, и все тут. Но на нас стали обращать внимание прохожие. Любопытство берет свое. Некоторые взрослые, осмотрев модели, спешили прочь. А о ребятишках говорить не приходится. Эффект был стопроцентный. Наверное, бродячий цирк не собрал бы столько зрителей. Невидимый ребячий телеграф разнес весть по всей окраине. И через некоторое время у «Безбожника» собралась многоголосая мальчишечья толпа. Были в ней и ситцевые платьица. Да и взрослых сошлось немало. Выходной...

Весь этот народ сам, без приглашений, так и повалил вслед за нами, когда мы потихоньку стали продвигаться дальше к окраине. Там-то мы и нашли место, где можно запускать модели.

Вот и зеленая поляна.

— Ну что, безбожники, начнем? — спросил я негромко.

— Лезем в небо, — ответил Борис Копытин, мой дружок. — Надо только больше дать жару...

А посему первыми запустили воздушные коробчатые змеи. Их у нас было около десятка. Большие. Разноцветные. Все только ахали, когда змеи поднялись высоко-высоко. Потом по шпагату, на котором летали змеи, мы подняли почтальона. Это простая тележка на деревянных роликах с парусом. А там листовки. Никто не ждал не гадал, а тут в небе — белый снег. Полетели в разные стороны листовки.

— Лови их! — Крики, смех на поляне.

И вот уже читают наши зрители: «Кто хочет летать — приходи в аэроклуб».

После этого подоспела очередь наших моделей. А затем — запуск шаров Монгольфье. Все это вызвало восторг. Как после оказалось, не только у присутствующих, но и у многих в городе. Видно-то далеко. Особенно шары. Клеили мы их из папиросной бумаги, размеры были внушительными — два, три метра и более в диаметре. Для нас, набивших руку мастеровых ребят, их изготовление и запуск были самым простым делом. Но какой эффект! Наполненный горячим воздухом прямо здесь же от небольшого костра, шар взмывал очень высоко и летал долго.