Когда титаны ступали по Земле: биография Led Zeppelin

Этобыло его позицией, рассказывал Пул, которая наносила ущерб его славе средимногих групп, с которыми он играл в юности, — он снискал репутацию слишком громкого.«Если группа не собиралась снижать громкость, то он, уж точно, не собирался. Язнаю, что у Дэйва Пегга [позднее ставшего басистом Fairport Convention] былипохожие проблемы с ним, так же, как и у A Way of Life. Каждый концерт ихпроклинали, потому что Джон не играл тише. И несмотря на это, он разработалсвою позицию по отношению к остальным музыкантам, которая была, знаете ли,равносильна войне. Он был хорошим ударником, хорошим хронометром. Но что бы тамни называли X-фактором, у Джона он был. Он не заботился о технике. Такоевпечатление, что он постоянно попробовал нечто новое, что едва прокрутил вголове. И даже если ему не удавалось, и группе это все портило, ему не было дотого дела, он все равно играл. Большинство ударников отрабатывают новую идею, апотом выходят, отточив ее. Джон же оттачивал их на сцене, [и], когдаполучалось, это напоминало мазок гения. А происходил его дух перемен из полногопренебрежения остальными музыкантами. Гитаристы... все, что им нужно былосделать — это повернуть регулятор громкости, и они могли быть громче». Это былата самая воинственность, рассказал Пул, которая «проникла в Led Zeppelin ипревратила группу в то, чем они были в музыкальном плане. Мне кажется, Джимминемедленно понял, чем он располагает, и помог ему обуздать это».

Кзавершению этих переговоров стало понятно, что последний кусок мозаики встал насвое место, опять же по счастливой случайности или, возможно, благодаря судьбе,— в зависимости от того, во что вы верите. В случае с Джимми Пейджем это былопредопределение. Как бы там ни было, Джон Пол Джонс пришел «в конце дня, —сказал Пейдж, — и внезапно все части собрались вместе. Как и должно былобыть...»

Нохотя Пейдж и может настаивать, что у него никогда не было сомнений в том, чтоБонэм и Джонс сработаются в ритм-секции, несходство их личностей не могло быбыть более разительным. Как и Бонзо, Джонс уже был женат и имел детей. Но Джонсбыл также, мягко говоря, представителем среднего класса с Юга, а Бонзо —шумного рабочего класса из Средней Англии. Но каким-то образом эти двоенемедленно подружились. Даже потом, когда Бонэм неистовствовал в пьяном угаре,Джонс редко становился мишенью для его гнева. И позже он сказал мне: «Вмузыкальном плане мы очень гордились своими способностями в ритм-секции. Мыслушали и оставляли место для самовыражения. Друг к другу мы относились свеликим взаимным уважением. Мы постоянно были невероятным образом связаны —играя одни и те же фразы и всегда приходя к одинаковым музыкальным финалам.Сопереживание, которое мы чувствовали во время игры, всегда чрезвычайновоодушевляло. Но тогда я был счастливчиком. Я играл с лучшим ударником,которого когда-либо знал, а я знал я большинство из них...»

Тебяуже четыре года зовут Джон Пол Джонс, и а ты все еще не более знаменит, чембыл, будучи старым добрым Джоном Болдуином. В чем был чертов смысл? Как дошлодо штамповок этой бессмыслицы для Гарри Секомба и Деса О’Коннора? С таким жеуспехом ты можешь остаться в «ближних графствах» и найти приличную работу.Платить, может, будут и не так много, но времени будет уходить столько же, аты, по крайней мере, будешь чувствовать, что куда-то движешься. Сейчас же всебольше казалось, что ты движешься в никуда. Это и было «нигде». Не было даже окошка, чтобы выглянуть изнего. Только четыре стены, бесконечный сигаретный дым — докурив одну,закуриваешь другую, — постоянные чертовы чашки чая, наблюдая, как часыотстукивают проходящее время. Потом — возвращение домой ночью и объяснениежене: «Я зарабатываю деньги, Мо, но мне больше это не нравится...»

Какэто случилось? Ты больше ощущал себя поп-звездой, когда тебе было семнадцать,чем сейчас, в двадцать два. По крайней мере, тогда ты чувствовал, что куда-тодвижешься, что тебе предстоит открытие. Тогда все было отлично, ты ездил постране с Тони Миэном и Джетом Харрисом. Настоящее турне — не только свадьбы имолодежные клубы: настоящие концерты перед настоящей аудиторией, которая пришлауслышать хиты... ‘Diamonds’, ‘Scarlet O’Hara’, ‘Applejack’... Сон в приличномжилье, гостиницы, пансионы, потом снова в фургон — и в путь. В первый разпробуешь марихуану, заигрываешь с девчонками, а девчонки заигрывают с тобой.Все это — и тридцать фунтов в неделю! Проклятый рай! Чертов проклятый рай!Потом внезапно все это прекратилось. Просто так. Финиш, кончено. Хотя Тони ипытался продолжать, после несчастного случая с Джетом никогда уже не былопо-прежнему. Вдруг больше не стало хитов. Но появилось что-то... другое.Что-то, что публика не понимала и что ей даже не нравилось. О, была ‘Song ofMexico’, но кто об этом помнит? «Я хочу попробовать что-нибудь новое», — сказалТони, после того как ушел Джет. Джаз ипоп. Ты был «за». Пока не стал укуриваться каждый вечер. По-прежнему было полнотравки, но уже не было девчонок, чтобы заигрывать с ними, и тридцати фунтов внеделю, чтобы их тратить. А потом Тони устроился работать агентом на студиюDecca — и это был конец. Ты потерял работу.

Тыубеждал себя, что это к лучшему. Особенно когда Эндрю Луг Олдэм — тот самыйЭндрю Луг Олдэм, работавший с The Beatles и The Stones! — сказал, что ты можешьсоздать что-то свое. Что ты можешь быть новым Джетом Харрисом! И ты поверилему... почти. Выпустил собственную пластинку — ‘Baja’ Джона Пола Джонса. Твоеновое имя на голубом небосклоне звукозаписывающего лейбла Pye. Не совсем свежаямелодия, но ты добавил туда отрывок собственного сочинения, сыгранный нашестиструнной бас-гитаре Fender. Довольно крутой, на самом деле, даже если ты исам это сказал. Однако не достаточно крутой, чтобы превратить тебя в новогоДжета Харриса.

Темне менее, сингл сообщил о тебе некоторым новым важным людям. Друзьям Эндрю,которых он называл Оркестром Эндрю Олдэма. Малышу Джимми Пейджу, Биг ДжимуСалливану и остальным. Все они играли легкие пустышки вроде ‘There Are But FiveRolling Stones’ и ‘365 Rolling Stones (One for Every Day of the Year)’, всесмеялись — и получали деньги. Потом пластинка: ‘16 Hip Hits’. «Ну же, — сказалЭндрю, — ты же знаешь классику», — после того как их первый аранжировщик, МайкЛиндер, получил более хорошее место в Decca, как и Тони. Теперь ты смеялся надэтим. «Я хотел аранжировать, Эндрю хотел выпускать, и никто из нас не был особопривередлив», — скажешь ты, усмехаясь. Но это тебе и правда понравилось. «Уменя была возможность писать им милые, интересные вещички, особенно длядеревянных духовых. У нас всегда была пара гобоев или валторн». Эту музыку тымог сыграть своим маме и папе, не заставляя их слишком страдать. Такая забава,да еще и оплачивается — все лучше, чем торчать дома. Но не то чтобы ты виделзаписи в магазинах, слышал по радио или еще где-то.

Потомоднажды позвонили The Shadows. Они искали замену своему басисту Брайану«Лакрице» Локингу, и ты вдруг готов был все бросить и присоединиться к Shads,ты можешь побиться об заклад, что был! Но из этого тоже ничего не вышло, итогда-то все и началось: ты стал брать сессионную работу, хорошо оплачиваемую,но все-таки временную, если и когда она подворачивалась. Ты и не думал, что этопродлится долго. Но продлилось. И никогда, черт возьми, не закончилось, ведь тыиграл на басу на органе Хаммонда. Сначала были Herbie Goins and the NightTimers. Они, по крайней мере, играли что-то, что нравилось тебе: немного отTamla Motown, что-то из Джеймса Брауна и даже парочку «оригинальных» вещей (белыхверсий дай-мне-услышать-как-ты-говоришь-да, но это можно отбросить). Когда всетащились от фолка и блюза, ты слушал Отиса Реддинга и джаз. Ты всегда любил«соул». Однако в реальности Херби стремился к живым выступлениям, пластинкибыли нужны только для того, чтобы помогать продаже билетов. С этим тоже всебыло в порядке, ты играл на Хаммонде на их первом сингле ‘The Music Played On’и на их следующем сингле, ‘Number One in Your Heart’, тоже. Второй был не такплох, и его даже крутили по радио. Не по настоящему радио, конечно, а попиратскому, которое тогда еще было, знаете ли, довольно неплохим...