Среди падающих стен (ЛП)

Соломон же выбежал из бункера, оставив им свое "оружие".

Наше подразделение укрепилось внутри флигеля и открыло огонь по немцам. Бой продолжался около получаса. Никто из наших не пострадал, каковы потери врага мы не смогли определить, но немцы, конечно, понесли потери, ибо находились на открытом месте, а нас скрывали стены. Не сумев взять нас боем, немцы забросали флигель зажигательными бомбами, и он загорелся.

Мы отступили на улицу Мила, 7, но пламя перекинулось и сюда. Загорелись верхние этажи, а потом пламя спускалось все ниже. Огонь и дым выгнали людей из подвалов во двор. Он быстро заполнялся отчаявшимися людьми с детьми на руках и котомками за плечами.

Все вокруг охвачено пламенем, а единственный проход обстреливался немцами. Но пока можно было держаться в горящем доме, была еще надежда, вопреки здравому смыслу, что найдется какая-то возможность вырваться отсюда.

Наступил критический момент. Мы стояли в море огня: горели крыша над головой и пол под ногами. Уже можно было видеть весь дом насквозь - от чердака до подвала. Мы прижались к балкам, которые еще не загорелись. И в этом безвыходном положении Салька - девушка из нашей группы - в отчаянии предложила всем нам покончить жизнь самоубийством: ведь так или иначе, мы обречены.

Несколько товарищей поддержали ее, но я решительно выступил против. Правда, здравый смысл подсказывал, что самоубийство - единственный почетный выход в нашем положении. Но в глубине души теплилась надежда, что внезапно что-то изменится.

И снова мы с нетерпением ждем наступления ночи. Немцы обычно заканчивают свой "рабочий день" убийств в восемь, и до прихода "ночной смены" у нас есть два часа передышки. Но уже девять, а стрельба все еще продолжается. Должна же она когда-нибудь прекратиться! Эта слабая надежда и дала мне силы удержать товарищей от отчаянного шага.

Вдруг вижу: Салька пытается покончить с собой. Я бросился к ней и вырвал из ее рук оружие. И тут, в момент, когда напряжение достигло вершины, когда треснули обгоревшие балки под нашими ногами, стрельба вдруг прекратилась.

Мы по одному начали осторожно выползать из-под обломков: возможно, прекращение огня - лишь очередной маневр.

Во дворе валялись трупы убитых и сгоревших взрослых и детей. Как тени, поплелись мы через улицу. Вновь ангел смерти ненадолго отступил.

Мы стали искать товарищей, с которыми расстались на улице Мила, 5. Остались ли они в том же бункере или покинули его? Трудно было поверить, что они остались в живых, но ведь мы же выбрались, так, может, и они чудом спаслись! Мы огляделись вокруг, вернулись на прежнее место, сигналили им - и вдруг... они поднимаются из-под развалин, в обгоревшей одежде, с обгорелыми волосами.

Мы обрадовались друг другу, рассказали о пережитом, посовещались и двинулись к своей последней базе на улицу Мила, 18. По дороге встретили группу из этого дома. Товарищи рассказали: получены сведения о том, что военные подразделения польского подполья "Гвардии людовой" в нескольких местах напали на немецкую охрану гетто. Это было выражением солидарности польского подполья с борцами гетто. В стычках обе стороны понесли потери.

Сообщение немного подбодрило нас. Может, есть основания надеяться, что польское подполье решится на более активные действия и прорвется сквозь стены, окружающие нас?

В БУНКЕРЕ НА УЛИЦЕ МИЛА, 1А

Бункер на улице Мила, 18, был разветвленным подземным убежищем с пещерами и потайными закутками. Хозяева его "чемпы" - люди преступного мира, воры, грабители, разбойники. Главарь шайки - Самуил Ашер, пузатый, с красным затылком, острый на язык, - был большим богачом. За долгие годы легких заработков, накопив немалое богатство, он со своими "дружниками" выстроили под развалинами трех больших домов это знаменитое убежище.

На свои деньги "чемпы" смогли оборудовать убежище по всем правилам: электроосвещение, водопровод, кухня, а главное - огромные запасы продуктов. Да и замаскирован этот бункер был лучше других, ибо он находился не под еще стоящим домом, а под развалинами.

Бункер был просторный. Выйдя из своего угла, человек мог заблудиться в поисках дороги обратно. В узком, длинном коридоре, соединявшем все подвалы, можно было передвигаться во весь рост. Во всех других местах приходилось двигаться ползком или согнувшись.

Позднее, когда уже прекратилась подача электричества, мы двигались в темноте ощупью, спотыкались, падали, валялись в грязи, пока находили кухню или кран. Иногда нужное место было в двух шагах, но мы не могли найти его.

Все эти подвалы и дыры, в которых прятались евреи, имели свои прозвища, служившие адресом и помогавшие ориентироваться в бункере. Названия этих закоулков были весьма характерны: "Треблинка", "Травники", "Понятов", "Пяски" и т.д. - все печально известные имена лагерей смерти, которые разными путями приводили к гибели: в одном людей удушали газом, в другом еще некоторое время мучили и пытали. Названия давались подвалам и закуткам не зря: они специально подбирались.

Чтобы понять, что такое Треблинка, достаточно было пробыть несколько минут в подвале, носившем это имя. Люди лежали здесь, стиснутые, на вонючих подстилках. Если кто-то хотел повернуться на другой бок, он должен был поднять соседей. И это причиняло страдания всем. Жара доходила до 60-70°, все обливались потом. Непрерывно вытирали полотенцем полуголые тела. "Треблинка" находилась около кухни, где готовили пищу для всех обитателей бункера, и потому температура там была чуть не как в плавильной печи.

В разных подвалах температура была различной. Например, в "Травниках" и "Понятове" температура воздуха была умеренной. Страшно было в "Пясках", которые, собственно, представляли собой дыру полную земли и песка. Некогда здесь, видимо, был погреб, но когда дом обвалился, балки нависли низко над землей, и люди вползали в эту дыру, распластавшись на земле, как хлеба в печи. Обитатели этой темной дыры, в которой даже спичка не зажигалась, уже не помнили, что такое сидячее положение. Если кто-нибудь, забывшись, чуть поднимался, удар по голове напоминал ему, где он находится. Над всеми этими лабиринтами, пещерами и укрытиями властвовал главарь шайки Ашер, и его слово было здесь законом. Он довольно справедливо руководил распределением продуктов и следил, чтобы люди регулярно менялись местами, дабы не приходилось одним и тем же все время быть в худших, а другим - в лучших условиях.

Из боевой организации первым вошло в этот бункер наше командование. Хозяева приняли наших хорошо. Главарь шайки сказал тогда: "Мы будем с вами делиться всем, что у нас есть, и поможем вам, чем сможем". Когда большая часть наших баз была уничтожена, в бункер на Мила, 18, потянулись другие боевые группы, и всех принимали здесь как желанных гостей. Постепенно здесь собралось около ста бойцов. Бункер этот стал потом единственной базой нашей боевой организации.

Вместе с нами стали приходить в бункер и евреи, которые вынуждены были покинуть свои сгоревшие убежища. Мест уже не было, но принимали всех. Придерживались правила: пусть каждый, кто знает местонахождения бункера, останется в нем.

В бункере становилось все теснее. Люди заполнили и длинный коридор, лежали на земле, и проходящие спотыкались о них в темноте. Было грязно, люди завшивели. У единственного крана стояла длинная очередь, капля за каплей текла вода, и люди теряли терпение, дожидаясь, пока наполнится посуда стоящего впереди. И в уборную выстраивалась длинная очередь. Тут трудно было заставить людей соблюдать правила гигиены.

Людей становилось все больше - а паек уменьшался. Голод усиливался. Детишки не понимали ужаса нашего положения и громко просили есть. Их плач и крики могли выдать всех нас, но нам нечем было успокоить детей. Хлеба и картошки уже не было. Были, правда, мука, горох и крупа. Но как печь и варить, не ставя под угрозу безопасность всех обитателей бункера? Ночь была слишком коротка, чтобы успеть приготовить еду для сотен ртов: начинали варить в 10 вечера и продолжали всю ночь. Но в б утра всегда обнаруживалось, что половина обитателей бункера осталась без еды. Мы вынуждены были гасить огонь, чтобы дым не выдал нас. Не получившие свой паек не намного были голоднее тех, кому удавалось проглотить порцию жидкого супа. Им не оставалось ничего другого, как ждать следующей ночи - последние теперь становились первыми в очереди. В эту ночь завидовали им вчерашние счастливчики. Но труднее всего было нашим бойцам: они не всегда были на месте. Когда спускалась ночь, они уходили на задания. И случалось, товарищи по 2-3 суток не имели крошки во рту.