Паскаль

Но медицина не могла удовлетворить его широких запросов, и он стал изобретать разные полезные обществу заведения — ломбард, адресный стол, бюро по найму служащих, ссылаясь при этом на «авторитет Аристотеля и господина Монтеня». Последнее заведение, служившее посредником между наемниками и нанимателями, должно было также доставлять всевозможные торговые и прочив сведения. Так контора по найму сделалась своеобразным центром обширной корреспонденции и свежих новостей. Смекалистый Ренодо скоро понял, что эти новости — неплохой товар, и задумал регулярно печатать все доходившие до него известия. Так появилась первая французская газета, издававшаяся раз в неделю и состоявшая вначале из четырех страниц длиной в 21,5 сантиметра и шириной 15 сантиметров, отпечатанных очень сжатым шрифтом, без разделения на столбцы и без всяких пробелов. Она так и называлась «Газета» (считается, что это слово происходит от наименования итальянской монеты — gazetta, по цене которой продавались рукописные новости в тогдашней Венеции, однако некоторые острословы производили его от имени болтливой птицы сороки — gazza ) и распространялась специальными разносчиками. Некоторые бедняки скупали номера и перепродавали их любителям новостей по более высокой цене.

Одна из гравюр представляет Газету восседающей на судейском пьедестале в платье, сплошь усеянном языками и ушами. Рядом с Газетой находится Истина, а вдали от нее сверкает глазами, полными ненависти, Ложь, маска которой сорвана. У подножия пьедестала справа от Газеты расположился секретарь суда — Теофраст Ренодо, а слева — семь представителей разных наций, среди которых можно различить индуса в перьях, подносящего письма и новости Газете и восхваляющего ее. На заднем плане гравюры показываются разносчик с корзиной газет и какие-то лица, стремящиеся подкупить Ренодо, но тот гордо отворачивается от них.

Ришелье фактически санкционировал издание «Газеты» и, сознавая могущественное влияние прессы на общественное мнение, посылает Ренодо правительственные сообщения и целые статьи обо всем, что он хочет довести до всеобщего сведения. Когда издателю что-то не нравится в сообщениях правителя, кардинал может написать ему следующее: «Газета» исполнит свой долг, или Ренодо будет лишен той пенсии, которой он пользовался до сих пор». После одного из подобных посланий Ренодо безропотно смиряется, а в ответ на послушание получает от имени короля пожизненную привилегию, передаваемую и его детям, издавать и продавать всегда и повсюду «газеты, новости и рассказы обо всем, что происходило и происходит как внутри, так и за пределами королевства, публичные выступления, прейскуранты товаров и другие печатные материалы...».

Первый номер начинался известиями из Константинополя, в которых говорилось об осаде персидским царем города Дилля, а затем переходил к сообщениям из европейских стран. В этом номере и в четырех следующих не было ни строчки о Франции (здесь нужна особая осторожность). И лишь в шестом номере появляются сведения о Франции. Под рубрикой Сен-Жерменского предместья и Парижа в них сообщается о наступившей засухе, о свойствах минеральных источников Форжа, которыми пользуются сам король и весь двор, о лихорадках, свирепствующих в Париже, и о смертных случаях, причиненных ими влиятельным гражданам столицы, о печатании Библии в девяти томах и на восьми языках.

Мужчины, собирающиеся в доме госпожи Сенто, обмениваются мнениями об ухудшении отношений французского государства с испанским, обсуждают напечатанный в «Газете» полный текст приговора, вынесенного Галилею инквизицией, с недоверием относятся к сообщению о том, что Людовик XIII убил на охоте пять волков и готовится к следующей охоте на лисиц, «которые должны очень страшиться, потому что у короля счастливая рука против всех вредных животных».

Дамы, конечно же, опускают все эти политико-охотничьи газетные новости. Зато их очень заинтересовал арест госпожи Пюи-Арнуль, «застрелившей двумя пистолетными выстрелами дворянина Антуана де Монфокона при защите от покушения на ее девственность, удостоверенную на судебном заседании». Оживленно обсуждают они и сообщение о большом балете под названием «Охота на дрозда», либретто которого написал король. Но одна новость взволновала всех — и дам и кавалеров. «Газета» пишет, что в Лудене, небольшом французском городке, после эпидемии чумы, унесшей в могилу около четверти его населения, монахини монастыря урсулинок во главе с настоятельницей оказались во власти ночных привидений. По этому случаю были привлечены специалисты по демонологии и организованы публичные сеансы изгнания злых духов. В результате «демоны» вынуждены были сознаться, что им удалось пробраться в тела девушек благодаря помощи священника Урбена Грандье, который признал себя виновным и был заживо сожжен на городской площади 18 августа 1634 года.

Из Лудена докатываются слухи, что стройный и любезный священник слишком усердно ухаживал за урсулинками, которые были ревниво влюблены в него, и дамы с волнением обсуждают детали галантной подоплеки происшедшего.

Все эти разговоры перемежаются изысканными рондо и эпиграммами Далибре или Бенсерада, остротами из писем Вуатюра, которые передавались из рук в руки по всем парижским салонам. Блез иногда внимательно вслушивается в беседы взрослых, но чаще всего погружается в собственные размышления, связанные с математикой. Жаклина же с удовольствием окунается в салонную атмосферу и вскоре становится желанной гостьей среди новых знакомых Этьена Паскаля.

Младшая дочь Этьена Паскаля, любимица семьи, отличалась пленительной грациозностью, живым умом и рано проявившимся поэтическим дарованием. «Как только Жаклина стала говорить, — вспоминает Жильберта, — она проявила заметные признаки ума. Кроме того, она обладала совершенной красотой и очень мягким, самым приятным в мире нравом; ее любили и ласкали так, как только можно любить и ласкать ребенка... Все эти качества делали ее повсюду желанной, и она почти никогда не оставалась дома».

Однако, несмотря на «заметные признаки ума», Жаклина в отличие от брата не выказывала поначалу большой охоты к учению. Между шестью и семью годами ее стали обучать чтению. Этьен Паскаль поручил это старшей дочери. Но двенадцатилетняя учительница встретила неожиданные затруднения, так как добродушная, кроткая и одновременно непослушная ученица питала отвращение к чтению и не учила уроков. Однажды, когда до очередного занятия оставалось еще некоторое время, Жильберта читала вслух в своей комнате какие-то стихи. Вошедшая Жаклина внимательно прислушалась к размеренно чередующимся слогам, ритм стихотворения заворожил ее, и она стала умолять сестру преподавать ей чтение с помощью стихов. Та была удивлена столь необычному требованию, но просьбу Жаклины выполнила. Дела с тех пор пошли на лад. Жаклина старалась все время говорить в рифму и, обладая прекрасной памятью, запоминала наизусть множество стихотворений. Затем она пожелала познакомиться с правилами стихосложения и стала сочинять сама, прежде чем научилась читать. Подобно тому как юный Блез «изобрел» для себя геометрию, так и восьмилетней девочке внезапно открылся притягательный мир изящной словесности.