Распутин. Почему? Воспоминания дочери

Глава 4

Опять дома

В «Житии…»: «Странничать, нужно только по времени а чтобы многие годы, то я много обошел странноприимен — тут я нашел странников, которые не только года, а целые века все ходят, ходят и до того они, бедняжки, доходили, что враг в них посеял ересь — самое главное осуждение, и такие стали ленивые, нерадивые, из них мало я находил, только из сотни одного, по стопам Самого Христа. Мы — странники, все плохо можем бороться с врагом. От усталости является зло. Вот по этому поводу и не нужно странничать годами, а если странничать, то нужно иметь крепость и силу на волю и быть глухим, а иногда и немым, то есть смиренным, наипаче простячком. Если все это сохранить, то неисчерпаемый тебе колодезь — источник живой воды. А в настоящее время сохранить источник этот трудненько. Все же-таки Бог не старее и не моложе, только время другое. Но на это время Он имеет Свою благодать и время восторжествует. Страннику нужно причащаться тем более во всяком монастыре, потому что у него большие скорби и всякие нужды. Святые тайны обрадуют странника, как май месяц свою землю».

Все годы скитаний (так сказали бы, а для отца они были временем опытного странствования) мать ждала весточки. Но не дождалась.

Она оказалась хорошей хозяйкой. Хозяйство процветало, дети, порученные заботам работниц, которых она наняла, были здоровы.

Первой из двух работниц в доме появилась Катя Иванова, сухощавая краснолицая женщина, смешливая и скорая на руку. А второй была та самая Дуня Бекешова, о которой я уже немного рассказала.

Само собой разумеется — в то время ни мать, ни тем более я ничего не знали о событиях рокового для отца дня в имении Кубасовых (а мать так никогда и не узнала).

Дуня родилась в Тюмени, то есть была городская. В некотором смысле это весомая характеристика в глазах деревенского жителя. Но в ней не было ничего такого. Она несколько лет была в услужении у Кубасовых, вернее, у Ирины Даниловны Кубасовой. Следовала за ней по всем местам, где та путешествовала с мужем.

Случай с отцом, невольной участницей которого она стала, изменил ее судьбу. Она влюбилась в моего отца. Дуня рассказывала, что первым порывом ее была не любовь (в плотском смысле), а стыд и жалость.

Оставаться в доме Кубасовых Дуня больше не могла. Ее словно тянуло прочь. Как-то выспросила у торговцев на базаре, откуда был отец (имя его она знала). Но уйти все не решалась.

Время шло, а желание увидеть отца не становилось глуше.

Так она бросила хлебное место и отправилась в Покровское. Но отца там уже не было.

Нанялась в работницы (Дуня, рассказывая об этом, качала головой: «Наплела невесть что…»). И ждала появления отца. Именно ждала, потому что была убеждена — он вернется.

Предупрежу тех, кто приготовился к новой любовной интриге. Ничего похожего. Такой человек, как Дуня, не мог бы обманывать хозяйку, ставшую ей подругой.

Я сразу и навсегда полюбила Дуню. В ней было что-то теплое, очень домашнее, родное.

Мать, оставшись одна, не могла уделять нам столько времени, сколько ей, наверное, хотелось бы. Да в деревнях, где на счету каждая минута и хозяйка должна выбирать, посидеть с детьми или присмотреть за скотом — выбор чаще всего делался в пользу последних. Дети были предоставлены сами себе. У стариков (в этот разряд родители моих родителей перешли, по обычаю, тотчас же после рождения первенца у молодых) дел тоже хватало. Достаточным был присмотр.

К тому же появление в нашей семье работниц вовсе не означало, что мать решила уделить внимание детям. Просто работы по хозяйству становилось больше. Мама работала наравне с Катей и Дуней. Хватало работы и нам. Сложа руки сидеть считалось зазорным, да никому и в голову не приходило.

Мама была нежна с нами. Часто плакала вечерами. Тогда я ловила на себе ее тоскливый взгляд. Так смотрят на сирот.

Целый день мама буквально не присаживалась. Не помню, чтобы она и за столом сидела дольше нескольких минут. Все боялась чего-нибудь не успеть. Тем более, что после ухода отца свекор и свекровь начали косо смотреть на нее. Думали, что в поступке сына (а, они, разумеется, видели в нем только внешнюю сторону, так же, правда, как и мама) виновата жена. Так что ей пришлось очень нелегко.

Добавьте к этому косые взгляды соседей. Не каждый день хозяин уходил из дому так надолго, не давая о себе знать.

Мама действительно не получала никаких известий непосредственно от отца, но до Покровского доходило что-то о каком-то страннике, исцеляющем больных и проповедующем Слово Божье.

Мама никогда не говорила с нами об этом, но, хорошо зная ее и образ ее мыслей, могу предположить, что она не прикладывала появлявшиеся вести к мужу.

Как и любая крестьянка, она была человеком практическим в первую очередь.

Соломенная вдова, она хотела, чтобы в дом вернулся муж, отец ее детей, хозяин в доме, наконец.

В конце девятнадцатого века в Сибири новости распространялись медленно. «Железка» — железная дорога, Транссибирская магистраль — в тех краях только строилась. Дорога была проложена в 1905 году.

Инициатором строительства стал граф Сергей Юльевич Витте, один из самых способных людей из служивших Николаю Второму. Позже Витте стал добрым другом отца.

Отношения Витте и отца представляют собой пример того, как образованнейший человек, сановник может точно понять душу простого крестьянина. Граф Витте писал: «Нет ничего более талантливого, чем талантливый русский мужик. Распутин абсолютно честный и добрый человек, всегда желающий творить добро».

Ковыль-Бобыль пишет: «Покойный граф С. Ю. Витте нередко пользовался советами Распутина. Граф Витте считал старца умным человеком и нередко совещался с ним. В начале войны, когда поднят был вопрос о воспрещении продажи спирта и водочных изделий, Распутин принимал деятельное участие в частных совещаниях, происходящих в квартире покойного графа. Гр. Витте считал, что Распутиным нужно уметь пользоваться и тогда он принесет большую пользу».

Симанович описывает только один, по понятным причинам близкий ему эпизод встреч графа Витте и отца: «Однажды позвонил ко мне граф Витте и просил приехать к нему по одному доверительному делу.

В осторожной форме граф спросил меня, может ли он мне довериться и быть спокойным, что разговор останется в секрете. У него имеется план, который может оказаться весьма интересным для еврейского народа, а ему известно, что еврейский вопрос очень близок мне.

— Я считаю необходимым, — сказал Витте, — чтобы вы свели меня с Распутиным.

Я уже привык, что высокопоставленные особы старались использовать для себя влияние Распутина, поэтому предложение Витте меня нисколько не удивило. Я согласился свести его с Распутиным.

Сознаюсь, что мысль свести Витте с Распутиным и помочь первому опять занять руководящий пост была для меня очень заманчивой. Во всяком случае, при проведении еврейского равноправия Витте мог оказать нам огромные услуги. При этом Витте должен был обещать мне, что, если нам удастся опять провести его к управлению государственным кораблем, он будет сотрудничать с нами в уничтожении еврейских ограничений. Он согласился еврейский вопрос поставить на первый план, и договор между нами был заключен.

Распутин был рад, что для Витте потребовалась его поддержка.

Первая встреча между Витте и Распутиным состоялась весною. Результатами этой встречи оба были довольны. Распутин рассказывал потом мне, что он сперва спросил Витте, как ему величать его, и они условились: «Графчик».

Витте пояснил, что он в немилости, потому что он против войны. Но он не может увлечься войной.