Воспоминания об Александре Грине

Грин не случайно просил отправить его на место ссылки. Не видя возможности убежать из севастопольской тюрьмы, он решил сделать это в Вятке или на поселении.

Он рассказал, что отец прислал ему письмо с просьбой подать прошение на высочайшее имя. «Но он не знал, что я готов был скорее умереть, чем поступить так».

В декабре Грин вновь обратился с прошением:

PAGE 447

«Прошу Одесскую судебную палату выпустить меня из тюремного заключения впредь до суда на поруки или же под надзор полиции ввиду того, что сидеть до суда остается довольно долго. Я сижу уже 14-й месяц».

Грину было объявлено, что освобождение его из-под стражи невозможно «за отсутствием к тому законных оснований и в виду важности предъявленного к нему обвинения», а посему прошение оставлено без последствий.

Грина должен был судить военно-морской суд Севастопольского порта.

Прокурор «потребовал двадцать лет каторжных работ», суд присудил Гриневского к десяти годам ссылки в отдаленные места Сибири.

Приговору Грин был рад. Он знал, что побег из ссылки - прочно утвердившаяся традиция.

Но радость оказалась преждевременной.

Вновь потекли бесконечные дни ожидания. И хотя арестант уже знал свой срок, он не знал, когда приговор будет утвержден.

Между тем наступила весна. И с новой обостренной силой захотелось на волю.

Старинный арестантский катехизис гласит: «Не считай дней впереди, считай только позади». Но от этого не становилось легче.

Вездесущие уголовные убеждали: «День тянется до обеда, неделя до среды, год - до сенокоса, срок каторги - до половины, а все остальное такой пустяк, что и говорить не стоит, - отсидишь и сам не заметишь».

Грину предстоял еще один суд: по делу о пропаганде среди нижних чинов крепостной артиллерии.

6 апреля он, Канторович и Чеботарев получили повестки на суд, который должен был состояться в Феодосии.

«Меня перевезли, - рассказывает Г. Чеботарев, - в феодосийскую тюрьму.

В солнечную погоду я подошел к окну, достал незаметно зеркальце и стал сигналить зайчиком, азбукой Морзе: «Политические есть?» К моему удивлению, из противоположного окна со второго этажа таким же зай

PAGE 448

чиком я получил ответ: «Есть, Канторович и Гриневский».

Оказалось, что «студент» тоже переведен в эту тюрьму.

Встретились мы снова лишь на суде. Из тюрьмы Гриневского и Канторовича везли в тюремной карете, а меня под конвоем вели пешком. Вдоль улицы до самого здания, где должен был проходить суд, толпились люди. Многие меня приветствовали, бросали цветы».

Заседание открылось 23 мая 1905 года в 11 часов 43 минуты пополудни. В зал под стражей ввели подсудимых. Председательствующий обратился к ним с ритуальным вопросом: получили ли они копии обвинительного акта, знакомы ли со списком судей, свидетелей и прокурорского надзора? Подсудимые ответили утвердительно, при этом Грин добавил, «что он военно-морским судом присужден к ссылке на поселение».

Затем последовало перечисление прибывших на заседание защитников, и дальше выяснилось, что из двадцати приглашенных свидетелей присутствуют только шесть. Не явились в основном солдаты, переведенные в связи с русско-японской войной на Дальний Восток, в действующую армию или же в дальние военные округа.

«Товарищ прокурора, признавая неявку всех свидетелей законной, но вместе с сим находя личный допрос свидетеля Шендюка * существенно необходимым, полагал слушание дела отложить с изменением принятой против подсудимых меры пресечения и с отдачею каждого из них под залог в размере от 100 до 150 рублей.

Защитники подсудимых Канторовича и Чеботарева присоединились к заключению товарища прокурора, также просили об отсрочке заседания, указывая, что к следующему рассмотрению дела возможно надеяться на явку в суд свидетелей, находящихся ныне на Дальнем Востоке.

Подсудимый Гриневский ходатайствовал о слушании дела в отсутствии неявившихся свидетелей, ввиду того что показания их могут быть оглашены па суде».

* Генерал-майор, командовавший в момент ареста Грина севастопольской крепостной артиллерией; был затем переведен на Кавказ. Непосредственным свидетелем Шендюк не был.

PAGE 449

Суд постановил неявку всех свидетелей признать законной. Канторовича и Чеботарева «ввиду продолжительного содержания под стражей» освободить и «потребовать денежный залог в сумме сто рублей» за каждого. Эта «мера» не касалась Гриневского, «как содержащегося… по другому делу, не зависящему от судебной палаты».

В тот же день брат Канторовича внес в казначейство двести рублей, и узники оказались на свободе.

Грин вскоре предпринял новую попытку побега, также окончившуюся неудачей. Его перевезли в севастопольскую тюрьму.

20 июня Грин обратился в Одесскую судебную палату с заявлением, прося рассмотреть его дело в ближайшую июльскую сессию «ввиду продолжительности моего заключения в тюрьме, вредно отзывающемся на общем состоянии здоровья».

Палата уведомила его, что в июле сессии не будет.

В июле Грин дважды обращался в севастопольский военно-морской суд: послан ли его приговор на утверждение и утвержден ли он?

Приговор был утвержден в августе.

Очередная сессия Одесской судебной палаты собралась только 27 сентября. Вновь повторилась старая история: суд за неявкой свидетелей, найденной законной, был вновь отложен. Защитник Гриневского «просил палату настоящее дело в отношении Гриневского прекратить, так как он… уже судился военно-морским судом и осужден к ссылке на поселение». Защитника поддержал товарищ прокурора. Палата дело прекратила.

В двадцатых числах октября 1905 года в связи с царским манифестом от 17 октября 1905 года верхние камеры севастопольской тюрьмы, забитые политическими, стали быстро пустеть. Гул в коридорах нарастал. Александр Гриневский - «весьма важный революционный деятель из гражданских лиц» (из письма министру внутренних дел фон Плеве), - ухватившись за чугунную решетку окна и подтянувшись, видел, как один за другим заключенные исчезали за воротами, где их радостно встречали жители города.

PAGE 450

К полудню тюрьма опустела. В камеру Гриневского вошел надзиратель.

- На тебя амнистия не распространяется, лично от адмирала Чухнина передали, - сказал он, густо позевывая и нехотя крестя рот.

Едва он вышел, как в незапертую дверь камеры вошли четверо узников.

- Мы остаемся с тобой, - сказал один из них, - и выйдем только все вместе.

Гриневский кивком головы поблагодарил товарищей. Он не был уверен, что эта сидячая забастовка изменит решение Чухнина, давно пообещавшего сгноить его в тюрьме.

Но амнистия есть амнистия, и через двадцать четыре часа пятеро узников навсегда покинули душную камеру.

Грина приютил знакомый учитель.

В городе было неспокойно: ходили упорные слухи о предполагаемых погромах интеллигенции и евреев. Гриневский вместе с другими освобожденными ожидал по ночам, что придется идти воевать с погромщиками. Но все обошлось благополучно.

Грин пробыл в Севастополе более месяца. Только однажды он ненадолго отлучился в Одессу - возил оружие. Он видел, как тяжелые крепостные орудия в упор расстреляли крейсер «Очаков». Вероятно, Грин лично не был знаком со Шмидтом, но помнил, что на сходках, которые он проводил в Южной бухте и на 42-м хуторе, было немало матросов с «Очакова». Через семнадцать лет Грин написал «Повесть о лейтенанте Шмидте», но она затерялась в недрах частного издательства «Радуга» и до сих пор не обнаружена.

Грин попросил направить его для работы в Петербург. Ему дали деньги, послали в Москву, где он получил явку в Петербург. Никто из комитетчиков не подозревал, что заставляло его торопиться в столицу.