Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

История появления Житкова в литературе изложена у Шварца схематично, но ничего обидного для памяти Корнея Ивановича я здесь — повторю еще раз — не вижу [687].

Дорогой друг, дорогой Алексей Иванович.

Простите меня великодушно за мое долгое молчание. Каждый день я была уверена, что сегодня уж непременно дорвусь до письма к Вам и каждый день не было — сверх 4 часов работы — ни одной сосредоточенной секунды. Люша героически затеяла два ремонта: 1) на даче ремонт фундамента (иначе дача не пережила бы зимы); 2) в городе — ремонт мебели, потому что у нас стулья, кресла, диваны до того прохудились — сыпалась труха, торчали пружины и гвозди, стулья без ножек или без спинок — что не на чем было сидеть… И хотя ремонт в Переделкине идет в мое отсутствие, в мои городские дни (суббота, воскресенье), а ремонт в городе, наоборот, шел в мои дачные дни — все равно, хоть и все заботы совершенно сняты с меня — я от волнения все время просыпалась и не спала и худо работала: ужасно боялась (и боюсь) за тех молодых людей, историков, которые каждый свободный день отдают «стройке» — т. е., не поднимая полов, лазят под дом, таща на себе кирпичи, цемент и пр. Люша наняла каменщика за большие деньги, но он, проработав день, сбежал от этой каторги… Теперь представьте себе, что Люша и Клара должны каждый раз трижды накормить молодых героев (денег они не берут) и параллельно вести экскурсии, от которых отбоя нет.

Люша не отдыхает второй год. И вот сейчас, параллельно «стройке», у нее на руках корректура книги К. И. о Репине, к которой надо подбирать иллюстрации, которую надо оберегать от разбоя редакторов и т. д.

Ну вот, сквозь это все у меня еще хватает силенок для работы — а на письма не хватило.

_____________________

Вы писали, что получили письмо от Д. С. <Самойлова>, и оно его показывает очень умным человеком. Ну конечно. Он, несмотря на свое легкомыслие и несимпатичное пьянство, человек большого ума и обширного образования. Русскую литературу знает во всех закоулках, в особенности поэзию — недаром написал «Историю русской рифмы» (XIX и XX век). Хорошо знает и немцев. Кажется, знает французский язык. Умен как бес… (Между прочим, есть у меня такое наблюдение: тенора могут быть очень глупыми, поэты — никогда. Все поэты, которых я знала, сверхумны. Такая уж профессия. Поэзия, по словам Пушкина, глуповата, но поэт — никогда).

Насчет Е. Л. и его абзаца о К. И., Б. С. и С. Я. [689] Милый друг, я нисколько не нахожу этот абзац для К. И. оскорбительным. Он просто неверен. То ли Е. Л. запамятовал, как дело было, то ли не осведомлен. Но все произошло не так, как он в этом абзаце пишет. Беда небольшая — соответственные куски из Дневника и писем Б. С. опубликованы, воспоминания К. И. тоже. Так что вариант, неправильно рассказанный Е. Л., меня не трогает. Разве что за него: неточность мемуариста.

_____________________

Получила внезапно международную телеграмму. Откуда бы? Из Лозанны. Ну, думаю, мистификация какая-то: у меня никаких знакомых в Лозанне нет. Оказывается: там состоялся Международный симпозиум по Цветаевой и были прочитаны мои воспоминания о единственной моей встрече с нею. Телеграмма благодарственная [690]. Я возгордилась. Но неизвестно рядом с кем, с чем, так что гордиться рано. Жду дополнительных известий.

Итак, не сердитесь и пишите.

PS. Достали ли Вы книгу Л. Гинзбург: «О старом и новом»? И видели ли в № 4 «Дружбы народов» повесть Можаева? [691]

Дорогая Лидочка!

Порадовался вместе с Вами телеграмме, о которой Вы пишете.

Завидую лозаннцам. Боюсь, что вторично мне в этот город не попасть. Может быть, есть другой способ познакомиться с Вашей «Цветаевой»?

Ни Гинзбург, ни Можаева я не читал.

Читать предпочитаю старое, т. е. перечитываю. Сейчас — протопопа Аввакума. Мориака.

Впрочем, с большим удовольствием перечитал и Белова — «Привычное дело». Остальное у него жидковато и вяловато.

Дорогой Алексей Иванович.

Вы пишете, что Вам не столько хочется читать новое, сколько перечитывать. Мне тоже. Мечтаю о Толстом, о Чехове. Но вряд ли доживу до этого счастья. Я систематически не успеваю делать свои ежедневные уроки. Если же иногда выпадает счастливый день и я зарабатываю себе право читать — то читать приходится то, что нужно для моих двух параллельно ведущихся работ, или то, что мне дарят, требуя отзыва, совсем чужие люди. Толстой и Чехов давно отступили в область мечты, как и многое другое.

Я очень хотела бы, чтобы Вы познакомились с моей Мариной [692]. Она сейчас гостит в Ленинграде, у моего друга. Но наладить Ваше свидание не берусь.

«Народная стройка», то есть добровольческий ремонт дачи К. И., продолжается. Молодые люди каждую субботу и воскресенье, сменяя друг друга и один лучше другого, приезжают в Переделкино и проводят свои свободные дни под домом, в лужах натекшей воды, в пыли обратившихся в пыль кирпичей. Они таскают под дом глину, песок, цемент, кирпичи и создают некое чудо прочности. Только для облицовки фундамента приезжает наемный специалист каменщик. Часть дома в лесах — мальчики штукатурят и будут красить. (Если бы сентябрь был сухой!) Дом уже не ходит ходуном, не трясется — если бы не они, он уже рухнул бы. А до сгнивших балконов доберемся, наверное, только будущим летом.

Я уже годика этак 3 вожусь с Митиной книгой, из которой ничего не выходит.

У нас в саду свои яблоки! Запах в комнате, когда их собирают и вносят, несказанный. Мы их раздаем. Пишите.

Дорогой Алексей Иванович.

Конечно, худо, что Александра Иосифовна не позвонила Вам перед отъездом в Москву. Хотя я и не могу сказать, что наше свидание с ней состоялось — ибо я почти не способна была к собеседованию, — но все-таки она виделась с Люшей, со мной — хоть и в болезни — и могла бы поделиться с Вами своими впечатлениями.

А поссориться я действительно не хочу. Но не зарекаюсь.

Однако главное, чего я желала бы от Шуры добиться, — это ее воспоминаний о Т. Г. и об С. Я. Ведь у нее десятки их писем. Кроме того, она не потеряла память на хронологию, имена и пр. — как катастрофически теряю я. Но я уже устала разговаривать с ней на эту тему, побуждать ее и подталкивать. Да ведь каждый человек и сам знает свой долг.

Фундамент под дачу подведен, крыльцо выкрашено, весь вход оштукатурен. Были бы и балконы починены теми же героическими руками, да нет досок (Литфонд нам ничего не продает; кирпичи, гальку, краску мы купили, а вот доски не удается). Но началась сейчас новая беда, с которой добровольцам не справиться: испортился один из газовых котлов, надо вызывать газовщиков и водопроводчиков, а это дело сложное. Вообще же в последний мой приезд дом был накануне взрыва (на котлах — 120° вместо 70. Трубы раскалены и притом неравномерно, т. е. не только котел испорчен, а внутри радиаторов — пробка.) Предстоит новая возня — т. е. новый предлог для Люши не ехать в отпуск. В последнее воскресенье провела 9 экскурсий, всего 120 человек. Очень мучительны иностранцы — многие без языка — и непонятно, что с ними делать. Пришли, например, 40 человек финнов — какое-то финское землячество — из которых 20 не понимают по-русски. И вообще по их лицам не понять, что они понимают и что им интересно.