По ту сторону фронта

Гитлеровский ставленник на Украине Кох собрал в Ровно чрезвычайное совещание гебитскомиссаров, начальников гестапо и начальников гарнизонов и зачитал им телеграмму из Берлина. Гитлер требовал немедленно покончить с партизанами в этих районах и обеспечить нормальную работу железных дорог, подвозивших к Сталинграду живую силу и военную технику.

Особенно плохо чувствовал себя на этом совещании генерал-губернатор Волыни и Подолии Шоне, которому персонально Гитлер объявил выговор за беспорядки в его генерал-губернаторстве. На землях его — где-то южнее Пинска — находился, по мнению фашистского командования, самый центр партизанского движения. На совещании приводились интересные цифры: только в начале января и на одной только Волыни имело место 47 боев гитлеровских частей с партизанами, 42 нападения партизан на населенные пункты, в результате которых были ликвидированы сельуправы и полицейские участки. За одну только последнюю неделю было разрушено три станции и разгромлено шесть имений.

Начальник полиции и службы безопасности, приводивший эти данные, обвинял так называемые органы самоуправления в том, что они не ведут борьбы с партизанами. «В такое напряженное для великой Германии время, — говорил он, — нам приходится отказываться от охраны Железных дорог крестьянской вартой и ставить вместо нее немецких солдат, которые так необходимы на фронте».

Интересен был и приказ начальника войск СС и полиции Украины генерал-лейтенанта Ольгафена. В нем говорилось:

«За последнее время участились случаи нападений партизан на отдельные машины полиции, что влечет за собой гибель ценных людей, большое количество легких и тяжелых ранений и потери машин. Ни сильное вооружение, ни зоркость пассажиров не могут предотвратить нападений партизан…»

Приказано было: «Немедленно прекратить езду в одиночку на машинах всех систем в рейхскомиссариате Украины в районах севернее железнодорожной линии Чернигов — Овруч, Овруч — Белокоровичи, Белокоровичи — Олевск, Олевск — Сарны, Сарны — Ковель, Ковель — Любомль».

Из этих вынужденных признаний видно, до какой степени мешал гитлеровцам партизанский центр «где-то южнее Пинска». Они хотели уничтожить его, рассчитывая вместе с ним уничтожить и партизанское движение.

Шоне поклялся, что сожжет все села, расстреляет всех жителей, что он никому больше не позволит нарушать заведенный фашистами порядок. Он обрушился на начальников гестапо, комендантов и гебитскомиссаров, угрожая взысканиями, посылкой на фронт, разжалованием и прочими карами, если к концу января 1943 года они не очистят округу от партизан.

После совещания — в начале января — Шоне сам приехал в Ковель, вызвал комендантов, начальников гестапо и жандармерии и вместе с ними разработал план уничтожения партизан, базирующихся между реками Стырь, Стоход и Турья. По этому плану облава на нас должна была начаться пятнадцатого января, к двадцать второму должно быть закончено окружение, а к двадцать пятому и вся операция в целом. Наступление задумано было с шести направлений: 1) Ковель, Павурск, Обзыр, Грива, Езерцы; 2) Камень-Каширск, Червище, Езерцы; 3) Любешов, Железница, Езерцы; 4) Морочно, Кухецка Воля, Перекалье, Гирники, Езерцы; 5) Рафаловка, Мульчичи, Боровая, Езерцы и 6) Маневичи, Серхов, Езерцы. К Езерцам сходились все пути. Езерцы, около которых базировались наши отряды, фашисты считали центром партизанского движения — «партизанской столицей».

С чисто немецкой пунктуальностью в плане облавы расписано было все до мельчайших подробностей: какие группы, под чьим командованием, какого числа и во сколько часов двигаются и занимают такой-то населенный пункт или такой-то рубеж. Составителям плана казалось, что все учтено, что все предусмотрено, что партизанам не вырваться из кольца. И, уверенные в успехе, они в самом начале операции выпустили листовки, предлагая нам по доброй воле положить оружие, выйти из леса и сдаться, угрожая, что в противном случае мы все «погибнем, как мухи».

Но, как это часто бывало, врагам и на этот раз не удалось сохранить от нас в тайне свой план. Когда дела захватчиков принимали плохой оборот, их пособники начинали заигрывать с партизанами, надеясь этим заслужить себе впоследствии помилование. И вот комендант маневичской полиции Слипчук, тот самый Слипчук, который всего девять месяцев назад выслеживал и ловил Макса, сумел связаться со своим бывшим пленником. Это он сообщил Максу и Борисюку о ровенском совещании и о выговоре, полученном Шоне. Он передал им план облавы — весь документ со всеми подробностями: с числами, часами и именами. Это было восемнадцатого января. Фашисты уже начали свое наступление. Мы о нем знали от населения, но план полностью раскрыл нам карты врага. Теперь мы могли составить свой контрплан.

Прежде всего, нельзя прекращать нашу повседневную работу. Группы подрывников, как всегда, должны в назначенное время идти по назначенным маршрутам.

А для того, чтобы свести на нет облаву, чтобы не только сохранить все свои силы, но и показать врагу, что мы достаточно сильны и по-прежнему чувствуем себя хозяевами на своей земле, наметили следующее. В ночь на двадцатое января все наши отряды тайно покидают свои лагеря и переходят за Стырь, в район Сварицевичей (вне кольца фашистских карателей). Переводятся за Стырь, в безопасные глухие места, и «цивильные лагеря». Для встречи врага недалеко от своей Центральной базы мы приготовили оборонительную позицию, вырыли окопы, но не для себя, а для полутораста чучел, связанных из чего попало и вооруженных вместо винтовок и пулеметов палками. Девятнадцатого числа целый день все свободные руки были заняты рытьем окопов и вязкой этих чучел. На расстоянии, да еще спрятанных в окопы, их не отличишь от людей. Чтобы произвести впечатление настоящей обороны, на Центральной базе оставался небольшой отряд: он обстреляет группу фашистов, наступающих от Камень-Каширска, заставит их развернуться и принять бой с чучелами, а сам зайдет лесом в тыл врагу. Другая группа партизан ударит в тыл гитлеровцам, наступающим с противоположной стороны, от Рафаловки.

Замысел довольно простой, может быть, не особенно легкий для выполнения, но вполне реальный. Успех зависел главным образом от того, сумеем ли мы сохранить его в тайне от врага. Только соблюдая глубочайшую тайну, можно было увести такие большие группы людей из-под самого носа наступающего со всех сторон противника. Только соблюдая глубочайшую тайну, можно было заставить фашистов сражаться с пустым местом — с чучелами, а самим скрыться в лесу, обойти врагов лесом и ударить с тыла. Эта часть плана — особенно трудная — требовала, кроме того, и специального партизанского уменья вести лесную войну: внезапно появляться и внезапно исчезать. Эту часть мы поручили Ивану Жидаеву. Несколько слов о нем.

У него были глаза какого-то необыкновенного зеленого цвета — такие редко встречаются. И лицо у него было какое-то остроугольное, колючее: острый нос, острый подбородок. Над зелеными глазами суровые брови. Жесткое лицо. Пока не заговоришь с таким человеком, пока он не улыбнется, считаешь его сухим и черствым нелюдимом, но после первых же слов, после первой же улыбки невольно начинаешь верить ему и любить его.

Однако мы верили и доверяли Жидаеву вовсе не по внешнему впечатлению, а по его делам. Кадровый военный, кавалерист, службу он начал в эскадроне Родимцева. Потом полковая школа, из которой он вернулся в свой эскадрон младшим командиром. В начале войны был старшиной. После жестоких боев с фашистами остатки эскадрона оказались в окружении. Началась партизанская борьба. К нам Жидаев присоединился вместе с отрядом Картухина и все время находился в этом отряде, поэтому я не рассказал о нем раньше, хотя мы успели узнать его и оценить по достоинству. Отличаясь большой смелостью и сильной волей, он в самых трудных партизанских условиях неизменно сохранял лучшие черты нашего солдата, всегда был аккуратен и подтянут, точно и беспрекословно выполнял самые сложные поручения, проявляя при этом недюжинную находчивость.