Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Интересной фигурой среди наших предков был Фридрих фон Риббентроп. Его труд на благо прусского государства все еще сохраняет свое значение. Он был создателем «Прусской высшей счетной палаты», предшественницы Федеральной счетной палаты. В рамках военной реформы 1806 года он создал институт военных чиновников; другими словами, он придумал «казначея». С Блюхером у него возникла дружба после того, как во время битвы у Катцбаха в 1813 году он вмешался в бой, когда вновь сформированные прусские части пришли в расстройство, восстановив порядок с энергией и жесткостью. Блюхер назначил его управляющим оккупированными французскими территориями. В этой роли он должен был возвратить разграбленные Наполеоном немецкие культурные ценности. Его партнером по переговорам с французской стороны был известный директор Лувра Доминик Денон. В какой рыцарской манере он уладил эти дела, показывает письмо Денону, написанное им перед отъездом из Парижа и возвращением в Пруссию. В письме, в числе прочего, говорится: «…как бы, возможно, ни были также и для Вас неприятны наши служебные отношения, они послужили лишь тому, чтобы еще увеличить мое уважение перед ученым, чье ценное знакомство я почитаю для себя за счастье» [436]. В ответном благодарственном письме Денон пишет: «…Среди людей, созданных для того, чтобы ценить себя, служебные отношения являются причиной личных связей, из которых, в свою очередь, возникает дружба» [437]. Этот предок был также тем, кто разыскал в Париже квадригу с Бранденбургских ворот и распорядился о ее возвращении в Берлин [438].

Стоит упомянуть еще одного предка, не только из-за того, что он был храбрым офицером, и, будучи капитаном артиллерии при штурме Дюббельских укреплений во время немецко-датской войны 1864 года получил очень редко вручавшийся орден «Pour le Mérite» («За заслуги»), но и оттого, что мы стали его приемными потомками. Карл Бартольд Зигмунд Риббентроп, будучи командиром батареи гвардейской артиллерийской бригады, получил этот в той же степени красивый, как и редкий орден за — как было написано в представлении на награждение — большое спокойствие, осмотрительность и решительность при командовании батареей во время штурма Дюббельских укреплений, решившего исход войны. С большой скромностью он писал жене:

«Я ценю этот орден, наш высший военный орден, так высоко, что сам себе я бы его не вручил, и, смущенный милостью моего короля, не могу не думать о всех тех храбрых товарищах, заслуживших эту награду несравненно больше, чем я».

Брат нашего дедушки Риббентропа получил орден «Pour le Mérite», будучи генерал-лейтенантом и командиром дивизии в Первую мировую войну, и в коротком приказе сообщил дивизии, что получил этот орден за храбрость своей дивизии.

Награжденный за штурм Дюббельских укреплений капитан стал позже генералом и был пожалован дворянством. Отсюда на нашем гербе два скрещенных ствола артиллерийских орудий. Он внес большой вклад в дальнейшее развитие прусско-немецкой артиллерии. Будущий кайзер Фридрих как-то сказал ему: «Ну, Риббентроп, ваше имя история тоже не забудет!» Но это предсказание кайзера Фридриха осуществилось в меньшей степени на бравом генерале, чем, в обратном смысле, на его приемном внуке, моем отце. Нашего отца усыновила одна из дочерей генерала в 1925 году. Как же только не порочили и не клеветали на это усыновление, в котором, кстати сказать, не было ничего необычного! Рассказывают, что Геббельс выразился об отце так: «Дворянство он купил, а на богатстве женился».

Генерал Карл фон Риббентроп имел сына и дочь. У сына детей не было. На смертном одре отца-генерала он пообещал тому сохранить принадлежавшее этой семейной ветви дворянство с помощью усыновления внутри семьи, оттого что потомства от Фридриха фон Риббентропа, генерал-интенданта, тоже не осталось. Еще перед Первой мировой войной он обратился к дедушке Рихарду, предложив усыновить его. Однако тот, своевольный, как мы еще увидим, человек, дал своему двоюродному брату от ворот поворот. Тогда он предложил усыновить старшего сына дедушки, дядю Лотара, брата нашего отца. Но так как оба брата в этот момент уже жили в Канаде, до Первой мировой войны сделать это уже не удалось.

Почти сразу после войны, в 1919 году, Лотар умер от туберкулеза легких в Швейцарии. А отец вернулся из Турции в Германию только в 1919 году. Инфляция была в полном разгаре, и членов семьи волновали тогда совсем другие заботы, чем возможное усыновление. Когда общие условия несколько упрочились, сын генерала — его звали Зигфрид фон Риббентроп — вернулся к мысли об усыновлении. Тем временем он, однако, удочерил дочь своей жены от ее первого брака. Так пришли к соглашению, что отца должна усыновить его (Зигфрида) сестра, дочь генерала. Эта уважаемая нами тетя Гертруда жила в Наумбурге, там же, где и наши дедушка с бабушкой. Она не была благословлена земными благами, осталась незамужней, инфляция обесценила ее сбережения, так что мой отец помогал ей уже в течение долгого времени. Это, разумеется, продолжалось и после усыновления; помимо того, после усыновления он и по закону обязан был это делать (чего Геббельс, очевидно, так и не смог понять). Опять-таки, тетя Гертруда по всем правилам уведомила об усыновлении, как это тогда было принято, Дворянское собрание (Deutsche Adelsgenossenschaft (DAG)).

Здесь надо еще упомянуть: Зигфрид фон Риббентроп и его сестра Гертруда по желанию их отца должны были передать унаследованный ими дворянский предикат той семейной ветви, чьи члены проявили себя «на поле боя». Три поколения: мой прадедушка, мой дедушка и мой отец были награждены Железными крестами 1-го класса в войнах 1870–1871 и 1914–1918 годов. Готовность «руководящих слоев» того времени служить своей родине и, если необходимо, погибнуть за нее играла еще большую роль, представляя собой вплоть до последней войны важный корректив к материализму, шагавшему в ногу с бурным развитием техники.

Нельзя не упомянуть также и об одном семейном курьезе, поскольку речь идет о непрямом предке с не совсем неизвестным именем Адольф. Этот Адольф фон Риббентроп перешел, будучи прусским статским советником, на сторону восставших во время революции 1848 года, а после ее поражения сбежал во Францию, где оказался в обществе Карла Маркса, также проживавшего там в эмиграции. Арнольд Руге, радикальный демократ, писал в то время Максу Дункеру, бывшему, как и он сам, членом национального собрания «Паульскирхе» во Франкфурте: «…Это сначала было его знакомство, которое я поддерживал, в его (Маркса) кругу, некий господин Риббентроп…» Забавно, как Дункер, в то время издававший в Париже вместе с Марксом Немецко-французский ежегодник, продолжает в своем письме:

«Теперь мне надо пройти эту (Марксову) школу, и это может быть мило, если мне будет охота горячо за это взяться. Но мы здесь уже достаточно скомпрометированы, и именно Маркс, с его цинизмом и хамоватым самомнением является Horreur (ужасом) для французов. Он стоит на том, что все здание существующей Франции должно погибнуть, и, поскольку новое человечество поначалу может быть только грубым и негуманным, он усваивает эти добродетели уже сейчас. Французские Ouvriers (рабочие) бесконечно более гуманны, чем этот гуманист ab inhumanitate (от бесчеловечности)» [439].

Примечательно суждение о Марксе, кроваво подтвержденное историей. Я ограничиваюсь описанием этих троих моих предков. В них в какой-то степени отражается прусская история последних 200 лет. Разве что еще стоит упомянуть на полях, что еще один предок в 1648 году подписал «Вестфальский мир» за графов фон Липпе.

Наш отец в детстве и юности должен был быть кем-то вроде «любимчика богов». Они наделили его разносторонней одаренностью. Будучи необычайно музыкален, он имел абсолютный слух, и, когда ему было тринадцать лет, собирался стать скрипачом, сыграв в Метце по случаю некоего концерта на скрипке и снискав огромный успех. В набросках воспоминаний отец пишет о своей матери и своей любви к музыке: