Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

До того времени командование вермахта выражало обеспокоенность в отношении всех внешнеполитических и военных решений Гитлера. Сошлюсь на отца: при объявлении всеобщей воинской повинности вермахт имел опасения по поводу 36 дивизий, которых не потерпят страны — гаранты Версальского договора. Когда этот факт как таковой был принят, их вдруг оказалось недостаточно. Хорошо помню, как отец, посмеиваясь, рассказал нам об этом. Я уже упоминал возражения Фрича против быстрого перевооружения, которое в то время требовалось по внешнеполитическим причинам, а также напряженность в отношениях между Гитлером и Верховным командованием вермахта во время Судетского кризиса. Армия уже тогда планировала государственный переворот. Также и по поводу наступления на Западе генералитет имел частью значительные опасения. Лишь только Россию армия рассчитывала разгромить в течение нескольких недель! Здесь опять же, должно быть, сыграли свою роль воспоминания о «предыдущей», Первой мировой войне.

Не следует ли искать отправную точку упомянутого Гальдером осторожного или даже негативного отношения консервативных офицеров к Гитлеру и его режиму, в определенной мере, в пропагандировавшемся Гитлером «народном сообществе», через которое они чувствовали себя в частной жизни задетыми сильнее, чем через внешнюю политику Гитлера? Стояло ли устранение из сферы принятия внешнеполитических решений в большей степени на переднем плане, чем внешнеполитические несогласия фундаментального характера? Можно ли игнорировать то, что для некоторых мотивом, ведшим к неприятию «ефрейтора» и его «народного сообщества», была попросту реакционная поза. Ведь как выразился о своем сословном сознании состоявший в сговоре с Черчиллем и Ванситтартом отпрыск старой прусской аристократии Клейст-Шменцин: «Аристократия должна настаивать на воспитанных на протяжении веков господской породе, господском чувстве и безусловном сознании принадлежности к верхам» [431].

«Маленький капрал» Бонапарт знал свой генералитет. Он имел в тогдашних условиях возможность сам «делать» своих генералов. Он мог отыскивать и приближать их. У «богемского ефрейтора» Гитлера такой возможности не было, или, по крайней мере, она, ввиду тяжелого международного положения, являлась ограниченной. Тем более он должен был бы заниматься ими, чтобы узнать их и быть в состоянии их оценить. Безусловно, ограничение гражданских прав было серьезным аргументом против его режима. Однако не тяготеют ли многие консерваторы к авторитарному правлению — хотя и при условии, что оно находится под их решающим влиянием?

Старейшую и эффективнейшую систему управления имела, без сомнения, немецкая армия. Я уже упоминал кратко немецкую систему командования. В ее основе лежал фундаментальный вывод, что наибольшей «эффективности» введенного в бой войскового подразделения можно достичь лишь тогда, когда каждый боец на своем месте умеет, в случае необходимости, действовать самостоятельно в духе соответствующего боевого задания для своего подразделения. «Пустота поля боя» [432] — в отличие от задействованных войсковых масс в XIX веке — требовала и обуславливала «инициативу и сообразительность» на всех уровнях вплоть до рядового солдата. Немецкая система военного командования, на практике пронизывавшая все ступени воинской иерархии от командующего армией до последнего гренадера, предоставляла эффективные рамки для того, чтобы обеспечить даже в самых тяжелых условиях оптимальное задействование войск, что в то же время всегда означало: с наименьшими потерями! В фундаментальном воинском регламенте (HdV 300) для сухопутных сил в составе германского вермахта был сформулирован замечательный принцип: «В сложной ситуации может оказаться лучше сделать что-то неправильно, чем не сделать ничего!» Поощрение немецких командиров всех рангов к собственной инициативе и самостоятельности, фундаментальному принципу основ немецкого командования, к утверждению которого стремились.

Топ-менеджеры в политике и бизнесе мудро держатся в стороне от деталей, ограничиваясь установлением генеральной линии политики или бизнеса. Они надзирают за ходом дел и оставляют за собой «Controlling» (контроллинг) — как это называется сегодня. Данная практика освобождает первого человека от ответственности за вопросы, относящиеся к деталям, и защищает от перегрузки, без того, правда, чтобы снять с него общую ответственность. Гитлер с течением времени пошел — вероятно, из-за ложного понимания «принципа фюрерства» — прямо противоположным путем. Вместо того чтобы установить под своим руководством ответственное правительство, которое решало бы текущие задачи, которое он мог бы привлечь к ответственности и с чьей помощью ему удалось бы также, возможно, найти при случае «козла отпущения», он отстранял от дел все больше козлов отпущения, однако вместо замещения многих ставших вакантными постов он взваливал обязанности на себя. Под конец он взялся также еще и командовать армейской группой на далеком Кавказе. Само собой разумеется, что ни одной функции он эффективно выполнять не мог.

Де Голль и Франко структурировали свое правящее положение в первом смысле, не говоря уже о Сталине, который, будучи бессменным и абсолютным правителем Советского Союза, являлся до 1941 года лишь «Генеральным секретарем» партии, не занимая никакого поста в государственном аппарате. В качестве Генерального секретаря партии он представлял, так сказать, высшую контрольную инстанцию, и больше ему, как сильной личности, ничего не требовалось, чтобы обеспечить свою абсолютную власть в советской империи. Гитлер решал проблемы назначением «особых уполномоченных», по большей части подчинявшихся ему лично, нередко в качестве «высших органов рейха». Не будучи интегрированными в четко расчлененные рамки организации и контроля, они ссылались на пресловутые «приказы фюрера». Таким образом, их деятельность также не была согласована и не подчинялась текущему контролю.

Другой драматический пример кадровой политики Гитлера воплощается в лице Геринга. Еще в мирное время он был нагружен функциями и должностями, с которыми никакой бог не смог бы эффективно справиться. Уже лишь две важнейшие задачи, порученные ему, являлись чем-то большим, чем «full time jobs» («работы на полную ставку»): в качестве главнокомандующего Люфтваффе он нес ответственность за то, чтобы из ничего в течение короткого времени появились на свет мощные военно-воздушные силы, и, как «уполномоченный по четырехлетнему плану», он должен был обеспечить все сырьевое снабжение рейха и распределить сырье. Как мы уже показали, следовало, сверх того, ожидать, что обе эти функции приведут к серьезному конфликту интересов. Уже Битва за Британию в конце лета 1940 года явилась предупреждающим сигналом и должна была бы подвигнуть Гитлера на то, чтобы глубоко разобраться с развитием военно-воздушных сил и их руководством. Самое позднее после первых тяжелых атак союзной авиации требовалось бы сделать выводы в плане личной ответственности.

Если можно говорить о последовательности в отношении стиля руководства и кадровой политики Гитлера, то она состояла, с одной стороны, в ставке на людей, которых он считал лично преданными ему, и, с другой, в ориентации на многовариантность во всех областях, чтобы избежать аккумуляции власти. Предотвращение образования группировок, которые потенциально могли бы вынуждать его к нежелательным для него решениям, являлось, кажется, основным принципом его «системы правления». «Системы», которая была, без сомнения, до конца «успешной» в его смысле. Однако, к сожалению, она также предоставляла одну из важнейших граней структуры личности Гитлера, отчасти предопределившую катастрофу, в которую он столкнул Германию.

Время правления Гитлера делится на две части. Первый этап охватывает период с 1933 до конца 1940 года. Начиная с 1941 года у Гитлера можно было наблюдать прогрессирующее изменение личности. По замечанию отца, «фюрер (делался) по своим взглядам все более твердолобым». Оставался ли Гитлер в 1942 году, не говоря уже о более поздних этапах войны, все тем же, что и до 1940 года? Зимой 1939/40 года именно Гитлер, вопреки недовольному начальнику Генерального штаба, приказал осуществить план кампании на Западе, предложенный Манштейном. В 1943 году знаменитая операция «Цитадель» была начата так бездарно, что любой курсант мог бы ожидать немецкое наступление на утвержденных направлениях главного удара. Можно ли сравнить Гитлера, в 1940 году принявшего кардинальное решение по смещению направления концентрированного главного удара в середине фронта наступления на Западе, с ним же в 1942 году, с одной стороны, раздробившим силы своей армии одновременным наступлением на Волге и в направлении Кавказа, с тем чтобы, с другой стороны, вцепиться в конечном итоге намертво в известное имя «Сталинград», открыв русским тем самым возможность разрушительного контрнаступления?