Большая Медведица

— Заходит, конечно, что спрашиваешь?

— Я думал ты работаешь еще.

— Да нет, на сегодня вроде все.

— Ну и как они тебе?

— Молчат, но я в общем-то такой реакции и ожидал. Вежливые все, ничего не знают и не видят. Культурный удивил меня только тем, что человек вроде пожилой, ему ведь за пятьдесят, а матерится, как сапожник, разговаривать с ним почти невозможно.

— Валентинович, вот посмотри, — Грознов положил на стул двенадцать листов настольного календаря. — Кладников на квартире Культурного при обыске изъял. Судя по записям и числам — это списки читинского «общака» за последние два года. Почему он их так долго хранил, мне и самому интересно. К делу пришивать будешь?

— Конечно, ты послушай, что здесь написано. От Святого на воров — сто тысяч. От Святого на читинский «общак» — сто тысяч. Теперь вот смотри. Иконников уже сидел. Святому через Жабинского — пятьсот тысяч, но Олег говорит, что адвокат на эти деньги обещал ему побег устроить и куда-то исчез. По числу получается, что Жабинский пропал с денежками после того, как понял, что мы подозреваем его в убийстве Сюрприза. Не может быть.

— Что ты там вычитал?

— Черным по белому, — щелкнул пальцем по листку следователь, — ассоциации «Родина» — один миллион рублей. Спасибо, Сергей Николаевич, за подарок. Завтра отправлю эту писанину на экспертизу — может Пал Палыч своей рукой все это начертил?

— Может быть. Обрати внимание, Валентинович, на левой стороне приход, на правой расход, дебет с кредитом не срастаются, трех миллионов не хватает. По-моему Культурный крал не только у государства, но и у своих собратьев. Ну ладно. С этим сам разберешься. Теперь главное. Кого куда изолируем?

— Культурного нужно лишить малейшей информации, значит помести его в тюрьму КГБ. Весну, думаю тоже в Хабаровск, но к уголовникам. Дашь мне четверых своих ребят и я их увезу.

— Если не секрет, ты-то зачем полетишь?

— К Иконникову, Олегу. Кое-что уточню и в Якутск, за Ветровым. Торопыгу отправьте в Благовещенск. Иванова — в Иркутск, а Калина пускай пока в нашей читинской тюрьме посидит.

Тринадцатого декабря, не подозревая, что находятся в одном самолете, но в разных салонах, Культурный и Весна приземлились в Хабаровске. Сначала Шульгин с Сизовым вывели Пал Палыча, затем разрешили выходить пассажирам. Ушатов проводил взглядом «Волгу» Журавихина, увозившую положенца Читы и кивнул Краеву, тот пристегнул к себе Паху и встал.

— Все, Павел, потопали.

Шестнадцатого Кунников, Ушатов и Краев вылетели в Якутск за Ветерком. Сизов с Шульгиным — домой.

Морозным ранним утром, посматривая на часы, Агей топтался у ворот централа с передачей для Лехи.

— Валентинович, ты Агеева в лицо знаешь?

— Нет, фотография в деле есть, а что?

— Да в ограду сейчас заезжали, — оглянулся на закрывающиеся ворота Ушатов, — парень с мешком слева от машины мелькнул, лицо знакомое. Мудрите пока с бумагами, а я сбегаю все ж таки, проверю свои подозрения.

Андрюха, поймавший взгляд Ушатова, сразу признал в нем опера, бывшего в Первомайске при аресте Ветерка и встал в тень тюремного забора. Вылетевший из проходной Ушатов, покрутил по сторонам головой и никого не удыбав, досадливо плюнул себе под ноги. Подождав, пока он исчезнет, Агей присыпал мешок с продуктами снегом и быстро пошел вдоль ограды на светящиеся огни города.

Прижатый фактами и уликами Ветерок дал показания и через неделю его утартали в Иркутск, где он показал все магазины, которые ограбил в составе банды. Леху оставили на иркутском централе, а Слепого Кунников с Ушатовым забрали с собой в Читу.

Торопыга, помня угрозы Ловца, был доволен, что его отправили в Благовещенск, а не в Улан-Удэ, где сидел подельник.

Культурный, понимая, что рано, или поздно ему всекут за спаленные общаковские списки, был не против попарить старые кости в тюрьме КГБ.

Весне Хабара не понравилась и чувствуя, что его начали жарить уже на четвертый день, написал письмо следователю. «Уважаемый Игорь Валентинович, надеюсь заставить вас в хорошем расположении духа. Здесь я нахожусь далековато от семьи, родных и близких, не могли бы вы перевезти меня в Читу. Благодарности мои не будут иметь границ. До свидания. Паха.»

Калина в отсутствие Ловца, у которого по его указке убили друга, чувствовал себя на читинском централе вольготно, но это пока. Он понимал, что рано, или поздно вся история с мокрухой выплывет наружу и уголовники, у которых Гоцман пользовался авторитетом, сломают ему хребет.

Секретарь через своих людей по кабельному телевидению в Чите объявил о своей смерти и улетел к родственникам в Грузию, а Черного по просьбе Читинского Управления безопасности уже пасли московские спецслужбы, выявляя его связи с уголовной средой столицы.

Двадцать первого декабря в камеру Святого зашел начальник следственного изолятора.

— Здравствуйте, Анатолий Васильевич, указ Ельцина о ликвидации КГБ слышали?

— Конечно.

— Как это понимать?

— Не знаю, Олег. Понять трудно, почему президент разгоняет спецслужбу, эту машину отлаживали семьдесят лет. Я думаю, она сильнейшая в мире, так что его решение на руку только Западу. По всей вероятности российская мафия вздохнет с облегчением после этого указа. Скоро наверное расстанемся.

— Почему?

— Телефонограмма утром была, что все тюрьмы Министерства безопасности будут передавать под юрисдикцию МВД.

— Значит собирать мешок?

— Не торопись, Олег, передача будет длиться месяц, Грознову я уже позвонил. Ну, ладно, через неделю зайду, отдыхай.

— Анатолий Васильевич, понимаю, что вам нельзя отвечать на такие вопросы, но может скажете. Брат мой здесь?

После некоторого раздумья тот ответил.

— У нас он, Олег. — и показал пальцем на потолок.

Система канализации была завязана одним узлом и по пустым трубам «параши» можно было разговаривать.

— Эдька, Икона!

Эдик его слышал.

— Кто говорит?

— Ты что, урод, брата не узнаешь?

— Это ты, Олега? — обрадовался он.

— Я, я. Ну как ты?

— Ништяк.

— Ништяк-то оно ништяк. Но давай подробней.

— С Улан-Удэ меня в Иркутск перевели, а теперь вот сюда.

— С кем летел?

— Сизов и Шульгин. Знаешь их?

— Конечно.

— Блядь, угарные пацаны, всю дорогу анекдоты травили и вообще заебатые парни.

— Но-о, мне тоже нравятся. Эдька?

— Че?

— Тюрьму скоро разгонять будут. Культурный и Весна где-то рядом сидят. Пал Палыч списки общаковые спалил и маляву воровскую, так что скорее всего молчать будет, рыбина старая, а вот Паха может керосина плеснуть, так что будь на стреме.

— Я думаю мужики заберут нас в Читу, не отдадут же они нас на растерзание.

— Как заберут, Эдька?

— Ельцин упразднил Министерство безопасности, поэтому ко всему будь готов.

Двадцатого января, накатив парочку хрустальных, граммов по триста, стаканов «Амаретто», Андрюха в прекрасном настроении возвращался со дня рождения родного брата, жившего в Чите. Представил пустую хату, где он в последнее время тырился, Агей замер посреди улицы, соображая, где бы продолжить вечер.

— О чем задумался?

В общем-то осторожный и очень разборчивый в отношениях между мужчиной и женщиной, в этот раз Андрюха непроизвольно присвистнул. «Хороша, чертовка, сколько ей интересно лет. Спрашивать не стоит, все равно наврет», — с ног до головы рассматривал он «таинственную незнакомку».

— Кто ты?

— Человек, — лукаво улыбнулась девчонка, — две руки, две ноги, еще кое-что имеется…

«Предлагает себя что ли?» — хмыкнул Агей.

— Дорого берешь?

— Давай с коробки конфет начнем.

— Ну пошли. Любишь сладкое?

— Обожаю.

На пешеходном переходе раскорячилась красная «девятка» и, придерживая под мутоновый локоток свою пассию, Андрюха стал обходить ее спереди, если бы он мог заглядывать в будущее, то обогнул бы это чудище, конечно, с другой стороны.