Братья Стругацкие

Аркадий не вводил Бориса в наш круг общения, я и видел-то младшего брата буквально пару раз. И не удивился бы, если б он сказал, что меня не знал. Но отзывался Аркадий о нём с большим пиететом — как о писателе и как о человеке.

Аркадий всегда держался очень естественно. На первый взгляд смотрелся таким рубахой-парнем, чуть-чуть грубоватым, даже чуть-чуть солдафонским, был у него этот жизненный опыт. Как-то я сказал ему: „Масло бери“. А он: „Да ты что! Я на него смотреть не могу…“ И рассказал, как во время службы на Дальнем Востоке они десять дней торчали на острове, а из всей еды у них был ящик сливочного масла, ну и ещё сырая рыба, которую ловили руками и ели… с маслом.

Сидим мы, как обычно, у меня — высокоумные философы, ведём очень умные разговоры о всяких страшно умных вещах. Аркадий как бы отсутствует, его как бы и нет. Или говорит: „Да ну вас, давайте лучше выпьем, давайте я вам анекдот расскажу…“ А потом я беру книжку и вижу, что всё, о чём мы говорили, уже давно ими написано. Нет, может быть, что-то и было написано после, по мотивам наших разговоров, но вообще для него это был пройденный этап. И что особенно важно, у них это всё написано легким, красивым, завлекательным стилем рядом с которым наши заковыристые крючковатые тексты не идут ни в какое сравнение.

С перестройкой у меня началась совсем другая жизнь, и в последние годы мы уже редко встречались. Правда, именно у Стругацкого я познакомился с Гайдаром. А сам Аркадий уже болел, это чувствовалось, он как-то заметно отяжелел во всём.

Нельзя сказать, что он всё хуже относился к своему здоровью — просто годы брали своё. Жизнь — это всегда испытание, а он как человек большой и сильный по своей конструкции, привык конкурировать даже с самим собой. Он с юных лет бегал на перегонки со своим организмом, словно испытывал: „Сколько я выдержу?“ И выдержал он больше, чем можно было себе представить.

Неправильно спрашивать, почему он пил. „Почему“ — слово неудачное в этом контексте. Есть некоторая предрасположенность, она может дополняться напряжёнными обстоятельствами жизни. А души у писателей — с тонкими струнами, и каждая прозвучавшая нота — это стресс, это реакция на грубое вмешательство в личную сферу, на внешнее давление, на чужую боль… И струны эти, чтобы они не лопались, чем-то смазывать надо постоянно. В России в качестве смазывателя тонких струн наиболее популярен именно этот химический препарат. Вот и Высоцкий пример тому же. С ним я тоже был знаком, но не так близко, и втроём мы не встречались никогда.

Когда мы часто собирались вместе, Аркадий ещё не разбавлял коньяк, ему было, в общем, не важно, что именно пить. Помню только его замечательное изречение о сакэ (он не любил сакэ при всей увлечённости Японией): „Сакэ — это напиток, вкус которого соответствует его японскому названию, понятому по-русски“».

Меж тем с литературной работой у АБС в 1973-м получается не здорово.

Техническими переводами, чтобы классик не умер с голоду, обеспечивает АНа не столько Володя Лукин, сколько (в основном) всё тот же безотказный Лёша Шилейко. Он в это время заведующий кафедрой электроники в своём институте, и куча уникальной документации приходит к нему как раз из Японии. АН японские рефераты щёлкает как орешки, и они с Алексеем даже задумываются над созданием японско-русского технического словаря.

У самого Шилейко как раз всё идёт хорошо, и не только в науке: в соавторстве с супругой Тамарой выходит у них первая научно-популярная книжка — «Кибернетика без математики», пока в издательстве «Энергия» и скромным тиражом. Но лиха беда начало! Следующие выйдут и в «МГ», и в «Детлите», и тиражи там будут впечатляющими. Свой литературный дебют Алексей и Тамара отмечают с Аркадием и Леной в любимом ресторане «Минск» на улице Горького, где то ли мэтр знакомый, то ли повар (сегодня на Тверской такого ресторана нет — сломали вместе с гостиницей).

А ещё в 1973-м победно заканчивается война во Вьетнаме. Об этом будет много разговоров с Ткачёвым и его друзьями, в том числе и самими вьетнамцами. И первые страницы повести «Парень из преисподней» получатся насквозь вьетнамскими — для тех, кто понимает. Правда, сегодня БН уверяет меня, что на Вьетнам там и намёка не было, а весь военный антураж заимствован из полюбившейся тогда авторам книжки писателя из ГДР Дитера Нолля «Приключения Вернера Хольта», оттуда даже взят эпиграф. Но что поделать, если в описании дикой деревни аборигенов на болотах Мариан Николаевич сразу узнал свои рассказы АНу о Вьетнаме? А сегодня уже и переспросить-то не у кого…

И будет в том году 11 сентября (что за Богом проклятый день?) — кровавый переворот в Чили, убийство Альенде, приход к власти Пиночета.

А по холодной и пыльной поверхности спутника Земли мирно покатит уже второй по счёту советский луноход.

В конце лета, судя по всему, АНу удается получить аванс под сценарий, и 10 сентября БН приезжает в Москву доводить текст до ума. Потом они звонят по всяким делам, и всё кругом неутешительно: с договором в «МГ» по-прежнему ничего нового, в «Союзмультфильме» дают полный отлуп по заявке на «Погоню в космосе» (в итоге «Негодяй» называется именно так). Ещё они пишут некий комментарий для «Литгазеты» (никаких публикаций там в 1973 году не отмечено) и, наконец, ходят по друзьям и принимают друзей у себя: Манины, Миреры, Ревичи, Биленкины. О «Миллиарде» даже не вспоминают. Не до него уже. Да и к работе над сценарием с длинным теперь названием «Бойцовый кот возвращается в преисподнюю» АБС вернутся лишь во второй половине октября тоже в Москве. А пока 18 сентября они расстанутся и… как в песне: «Дан приказ ему на запад…» Это про БНа, который опять едет в Польшу. АН — совсем в другую сторону: ему предлагают поработать сценаристом на «Таджикфильме». Заманчиво! Он сорвётся туда в свою первую двухнедельную командировку прямо на следующий день — 19-го, и ему там понравится.

Ну а БН едет в Варшаву по уже накатанной дорожке только теперь вместе с женой. Заниматься покупками вдвоём — это совсем другое дело, да и вообще здорово! Получается настоящий отдых за границей. Поездка будет омрачена лишь одним весьма симптоматичным приключением.

В эти годы БН всё больше общается с диссидентами, собственно, многие его друзья мало-помалу становятся вполне сознательными противниками Системы — не только читателями и распространителями, но и авторами самиздата. Почти за год до этого, рассказывая о «Гадких лебедях», АН припишет в письме брату, которое отправляет с Адой, а не шлёт по почте (вот до чего серьёзно всё!):

Весьма характерно это ироничное, но совсем не смешное дополненьице о «преступных связях».

Так вот, теперь преступные связи БНа распространились и за пределы нашей великой родины; друзья дают ему координаты в Польше, и он знакомится с местными вольнодумцами, а там куда проще доставать запрещенную литературу. И на это противозаконное чтение в номере отеля они потратят львиную долю своего времени. Но Варшава — это всё-таки не Франкфурт-на-Майне, стукачей у них не меньше, чем у нас, и на границе БНу с Аделаидой Андреевной устраивают такой шмон, какого они ни до, ни после не знали. Каждый сверток потребовали развернуть, все карманы предложили вывернуть. У них искали эту самую антисоветскую литературу. Слава богу, хватило жизненной мудрости ничего с собою не тащить, но ощущение всё равно осталось мерзкое.

Вот ещё и таким образом проявило себя коварное Гомеостатическое Мироздание. Впрочем, пока оно предпочитает водить АБС за нос, заманивая их невесть куда мифическим кинопроектом. Что показательно, они впервые получат за свой кинотруд все сто процентов гонорара, но в будущем не только не будет никакого фильма, но и текст сценария исчезнет безвозвратно.