Воспоминания об Александре Грине

Как видим, у Грина были кое-какие основания изобразить отца слабохарактерным человеком. В «Повести» он сделал художественный образ из одних «оснований», ибо ему надо было показать - от чего уходит (точнее убегает!) юный мечтатель.

Вероятно, Степан Евсеевич действительно был глубоко порядочным, хорошим семьянином и отцом, но,

PAGE 417

повторяю, изобрази Грин его таким, каков он был в действительности, «фон» юного мечтателя потускнел бы.

«Автобиографическая повесть» книга стыковая. Вероятно, художественное задание ее продиктовал только что законченный роман «Дорога никуда». С одной стороны, рассказывая о своей жизни, Грину хотелось быть по возможности правдивым (как, впрочем, найдешь коэффициент «правдивости» для такого неистового мечтателя!), то есть не отступать слишком далеко от реальных событий. Но вместе с тем на него давила пришедшая ретроспективно от «Дороги никуда» мысль, что надо показать действительно бывшего мечтателя-одиночку, который действительно жил в совершенно реальной стране, но который, в отличие от Давенанта, не сдавал одну за другой жизненных позиций.

Правда и художественное задание, наползая друг на друга, невольно вели к некоторой деформации реального.

А что, если все-таки попытаться найти документы городского четырехклассного училища? Подтвердят ли они догадку?

Документы я нашел.

Прежде всего в глаза бросилось прошение С. Е. Гриневского учителю-инспектору:

«Имею честь покорнейше просить Ваше высокоблагородие принять сына моего Александра Гриневского в число учеников 3 отделения вятского городского училища. При сем прилагаю следующие документы: 1. Свидетельство о успехах из вятского Александровского земского реального училища за № 483; 2. Метрическое свидетельство о его рождении и крещении № 7089 и 3. Свидетельство о привитии оспы за № 245. 1892 г. Октября 19 дня».

Табели об успеваемости, найденные среди документов городского училища, говорят, что средний балл остался приблизительно таким же, как в реальном, не поднимаясь выше 3,7, Оценка за поведение тоже не изменилась, но количество замечаний, занесенных в журнал, резко сократилось.

Вот некоторые из них:

PAGE 418

«6 октября 1894 года. На общей утренней молитве вел себя весьма скверно: вертясь на месте, подпрыгивал кверху, смеялся. В перемены постоянно шалит и возится.

29 ноября. Безобразничал во время панихиды, мешал другим, не прекратил шалостей, несмотря на замечание.

9 декабря 1895 года. По окончании уроков дрался с учеником Твидовым».

В журнале педагогического совета, состоявшегося 9 декабря, есть интересная запись:

«…вследствие предложения о. законоучителя, священника А. Н. Серафимова, обсуждался поступок учеников 3-го класса Зверковского Петра и Гриневского Александра, заключающийся в словесной жалобе их на о. законоучителя, обращенной к г. директору народных училищ Вятской губернии на недобросовестную, по их мнению, оценку законоучителем ответов, какие даются на уроках закона божьего всеми вообще учениками 3-го класса.

Из данных тем и другим учеником объяснений, потребованных от них вечером, в день принесения жалобы, г. учителем-инспектором училища в присутствии преподавателя 3-го класса Д. К. Петрова, оказалось, что ближайшим поводом к этой жалобе послужило следующее обстоятельство: и Зверковским и Гриневским в день жалобы их г. директору получены были неудовлетворительные баллы по закону божию, тогда как ученики эти, по их собственному мнению, заслуживали более высокой оценки своих ответов. Жалоба принесена была вышеозначенными учениками помимо не только своего классного наставника, но также и учителя-инспектора училища, причем пред принесением ее ученики эти не сочли даже нужным убедиться в действительности поставленных им отметок, сделав заключение о них на основании одних лишь своих соображений, а главное - не дали себе труда объясниться лично с о. законоучителем по поводу своих неудовлетворительных ответов.

Находя в поступке учеников Зверковского и Гриневского, во-первых, неуважение к о. законоучителю не только как к преподавателю, но и просто как лицу старшему по отношению к ним; во-вторых, решительно ни на чем не основанное принесение ими жалобы помимо учителя-инспектора училища и своего классного наставника

PAGE 419

и, в- третьих, поспешность и необдуманность поступка их (в последней сознались сами виновные), результатом которых явилось отсутствие правдивости в жалобе учеников (только Гриневский получил неудовлетв. отметку, а Зверковский удовлетворительную, как оказалось по справкам с журналом о. законоучителя), совет, признав поступок Зверковского и Гриневского крайне неблаговидным, весьма оскорбительным для всего состава учащихся вообще и для о. законоучителя в особенности, постановил: убавить Зверковскому и Гриневскому отметки в поведении их за истекающую четверть учебного года и объявить об этом всем учащимся в городском училище, предупредив всех их, что в случае повторения со стороны кого-либо из них подобного вышеуказанного поступка виновные будут подвергнуты гораздо более строгому наказанию».

Характерно для нравов городского училища, что никто из преподавателей даже не задумался: а быть может, в жалобе учеников есть что-то существенное? Их обеспокоил только собственный престиж.

Читатели, конечно, понимают, как придирчиво проверял я по документам все, о чем написано в «Автобиографической повести».

Перечтите, например, историю стычки Саши Гриневского с учителем Терпуговым (в действительности фамилия его была Панкратов).

Казалось бы, инцидент этот, хотя бы в какой-то завуалированной форме, должен быть отражен в документах городского училища. Однако мне ничего найти не удалось. Не нашел я документальных подтверждений и некоторых других историй, описанных в «Автобиографической повести».

Стало очевидно: кое-где Грин не вспоминал, а сочинял.

Одной из самых примечательных находок среди документов городского училища были балльники с адресами, где жили Гриневские.

Перед отъездом я сообщил о своей находке Н. П. Изергиной, а она в свою очередь Е. Д. Петряеву. Через несколько месяцев я узнал, что Евгению Дмитриевичу удалось разыскать дома, где жил юный Грин.

На страницах «Кировской правды» (а затем в книге «Литературные находки») Е. Петряев рассказал об этом поиске:

PAGE 420

«В 1892 году Александр Гриневский поступил в вятское городское училище (после исключения из реального за сатирические стихи). В табелях «об успехах и поведении» отмечались адреса родителей. По такому табелю выяснилось, что до 1894 года Гриневские жили в доме Ивановой на Никитской улице, в 1895 году - в доме Пупырева на Раздерихинской улице, а с осени 1895 года и позднее - в доме Леденцова на Преображенской улице».

Для того чтобы найти эти дома, пришлось обратиться к архивным документам. Фамилии давних домовладельцев уже никто не помнил. И вот, просмотрев гору окладных книг старой Вятки, все же удалось определить, что на Никитской улице в квартале № 60 у солдатки А. В. Ивановой было два дома: двухэтажный полукаменный и рядом одноэтажный каменный флигель с мезонином. Позже оба дома принадлежали какому-то А. Г. Морозову, а в тридцатых годах перешли к государству. В документах архива за 1895 год указано, что наследники Ивановой получали доход - квартирную плату (двенадцать рублей в год) только с флигеля. Это позволяет установить, что Гриневские жили у Ивановой именно во флигеле (теперь улица Володарского, 44). Как сообщила сестра Грина Екатерина Степановна Ма-ловечкина, в доме Ивановой умерла мать писателя - Анна Степановна. Квартира была довольно далеко от городского училища (теперь школа № 42 по улице Коммуны, 33) - почти шесть кварталов, немного ближе она была и в доме Пупырева. Дом этот снесен, и всю северную сторону квартала (против школы № 14) занимают большие здания.