Меняю курс

Таким образом город Таррагону мы вернули без особого труда. В Тортосе анархисты перекрыли дорогу, но оказалось достаточно телефонного звонка - мы пригрозили им бомбардировкой, - чтобы они открыли движение.

Наша небольшая вначале колонна постепенно увеличивалась. К нам присоединялись добровольцы, которых мы вооружали захваченным у врага оружием.

После разгрома комитетов ПОУМ и ФАИ восстание в этом районе было ликвидировано.

Перед тем как отправиться на помощь Барселоне, мне удалось переговорить по телефону с Асанья, который все еще находился в осаде в здании военного губернаторства. До сих пор не могу понять, почему не была прервана телефонная связь. Асанья очень нервничал. Он спросил меня, что предпринимает правительство для его освобождения. (В конце концов президента в танке доставили в порт и на пароходе отправили в Валенсию.) Удалось мне поговорить и с полковником Сандино, командующим авиацией в Каталонии. Сандино с группой летчиков был блокирован в авиационном штабе. Они находились в довольно тяжелом положении, испытывая нехватку оружия.

В тот момент, когда наша колонна собиралась выехать на грузовиках в Барселону, я получил по радио срочный приказ Прието вернуться в Валенсию. Ссылаясь на председателя совета министров, он потребовал приостановить дальнейшие действия нашей группы. Этот приказ удивил меня, однако я выполнил его. [391]

Прибыв в Валенсию, я отправился к Прието. Увидев меня, он испуганно спросил, что я делал все эти дни. Ларго Кабальеро возмущен мною и хочет отдать меня под суд. Оказывается, руководители НКТ направили Ларго Кабальеро телеграмму, в которой сообщали о якобы творимых нашим отрядом зверствах и о многочисленных расстрелах анархических руководителей. В качестве первого условия для начала переговоров они требовали моего немедленного отстранения.

Глубоко возмущенный столь наглой ложью, я доложил Прието о действиях колонны и выразил свое отрицательное мнение о приказе, запрещавшем нам двигаться в Барселону. Он согласился со мной, однако, как всегда, не пожелал идти против Ларго Кабальеро. Тогда я решил сам все объяснить Кабальеро, но Прието воспрепятствовал моему свиданию под предлогом, что премьер-министр очень возбужден. Я все же отправился к Кабальеро на следующий день, но он отказался принять меня. Так закончилось это происшествие.

Штурмовые отряды, посланные на пароходе из Валенсии, быстро ликвидировали восстание в Каталонии.

Однако попытка путча вызвала правительственный кризис. Главой правительства стал дон Хуан Негрин. В новом кабинете Прието занял пост министра национальной обороны, получив в свое подчинение военное, морское и авиационное ведомства.

* * *

После Гвадалахарского сражения я занялся перемещением главного штаба военно-воздушных сил в Валенсию. Там я увиделся с Кони. Она была в прекрасном настроении и очень довольна новой работой, предоставленной ей в отделе печати министерства иностранных дел заместителем министра Мануэлем Санчесом Аркасом - выдающимся архитектором и одним из самых культурных, скромных и честных людей, которых я знаю. Учитывая энергию Кони, работоспособность и прекрасное знание четырех европейских языков, новая должность, связанная с работой в области пропаганды, очень подходила для нее.

В тех условиях пропаганда имела важное значение. Человек, общавшийся с иностранцами, приезжавшими знакомиться с республиканской Испанией, должен был обладать тактом и рядом других не менее важных качеств, иначе он рисковал принести своей работой только вред. Судя по тому, что говорили о Кони наши сотрудники и иностранцы, ее деятельность в этом отделе была весьма полезной для республики. [392]

Однажды, придя на прием к Прието, я заметил, что он чем-то озабочен. Этот человек с исключительной работоспособностью занимался самыми различными делами, зачастую не входившими в круг его обязанностей. В тот день он был крайне раздражен постановкой дела с приобретением за границей всего необходимого для нужд войны.

Этот вопрос имел настолько важное значение для хода войны, что я считаю необходимым хотя бы бегло остановиться на нем.

По мнению Прието, положение с закупками военных материалов за границей было катастрофическим, что грозило истощением наших ресурсов в короткий срок.

По- видимому, среди людей, посланных нами в разные страны мира для закупок оружия, было много неспособных и нечестных. Воспользовавшись особыми условиями, в которых им приходилось действовать, они посылали нам негодные материалы и безнаказанно воровали.

Поскольку правительства почти всех стран договорились не продавать Испании никаких военных материалов, мы вынуждены были приобретать все необходимое окольными путями. Один из них состоял в том, чтобы найти страну-посредника, которая согласилась бы покупать для нас нужные товары. Первую сделку подобного рода мы заключили с двумя латиноамериканскими республиками и маленькой европейской страной. Результаты оказались плачевными. Посредники требовали баснословных комиссионных вознаграждений, и при этом мы не имели возможности контролировать качество товаров. В Испанию направлялись груды непригодного, но очень дорогого хлама, который нельзя было использовать. Последней попыткой этого рода, предпринятой Прието, была договоренность с китайцами, которой ему удалось достигнуть через двух американцев, поддерживавших коммерческие связи с этой страной. Но когда начались расчеты, китайские купцы от имени правительства Чан Кай-ши потребовали комиссионного вознаграждения в размере стопроцентной стоимости закупленного.

Возмущению Прието не было предела. Я был свидетелем его встречи с американцами, принимавшими участие в переговорах. В конце концов их послали к черту и прервали отношения.

В тот же день, преодолев неприязнь, дон Инда пошел повидать Ларго Кабальеро - в то время председателя совета министров, чтобы сообща найти выход из создавшегося положения. [393] Я не знаю подробностей их беседы. Мне известно только, что было принято решение просить Советский Союз купить для нас требуемые материалы.

Зная отношение этих людей к Советскому Союзу, нетрудно представить, сколько усилий им стоило это решение. Если был бы другой выход, они, безусловно, с радостью обошлись бы без помощи СССР.

Я уверен также, что Советский Союз был той страной, куда они меньше всего хотели бы отправить золото республики. Сделать это их вынудили обстоятельства. Отношение так называемых «демократических» стран к ценностям и деньгам республики не позволяло доверять им. Под различными предлогами они конфисковывали наши вклады за границей. Несколько десятков миллионов долларов, принадлежавших республике, были переданы правительствами западных стран франкистскому режиму.

Французские власти, заморозив вклады «Банко де Эспанья», лишили нас 41850 тысяч золотых франков. Несмотря на протесты правительства Испанской республики, официально признанного Францией, мы так и не смогли получить это золото, как и открыть под него кредиты для закупки продовольствия, в котором очень нуждались.

Республика испытывала крайний недостаток в самолетах. Чтобы приобрести их, мы соглашались на самые кабальные условия. Как правило, нас заставляли платить по меньшей мере половину стоимости заказа вперед. И несмотря на это, заводы ни разу не сдали нам самолеты, ссылаясь на запрет своих правительств. Внесенные деньги конфисковывались или замораживались, а после окончания войны попали в руки Франко.

Я неоднократно слышал жалобы Прието на подобные действия «демократических» стран, усиливавших тем самым, по его словам, зависимость правительства республики от Советского Союза.

На протяжении всей войны Советский Союз вел себя по отношению к республике деликатно и щедро, что представляло разительный контраст с действиями руководителей «демократических» стран. По предложению Советского Союза в Москву вместе с золотым запасом была направлена испанская делегация для контроля над всеми финансовыми операциями. В ее составе не было ни одного коммуниста, только друзья Прието и Негрина. Комиссия находилась в СССР до конца войны. [394]