Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

О следующей ночи (9 августа) Стефани рассказала следующее: “Как стемнело, он ушел и вернулся уже глухой ночью либо ранним утром”.

Если Мэнсон планировал воспользоваться показаниями Стефани Шрам как подтверждением своего алиби, мы уже вполне были к этому готовы.

19 марта Холлопитер, назначенный судом адвокат Мэнсона, подал сразу два ходатайства: чтобы Чарльзу Мэнсону устроили психиатрическую экспертизу и чтобы разбирательство его дела шло отдельно от общего процесса.

Взбешенный Мэнсон тут же попытался “уволить” Холлопитера.

В ответ на вопрос, кого же он желает видеть в качестве собственного адвоката, Мэнсон отвечал: “Себя самого”. Когда же судья Кини отклонил его просьбу, Мэнсон взял копию Конституции и со словами “Эта книжка ничего не значит для Суда” бросил ее в корзину для бумаг.

В итоге Мэнсон попросил о замене адвоката; на месте Холлопитера он пожелал видеть Рональда Хьюза. Как Рейнер и Шинь, Хьюз был одним из первых юристов, явившихся в камеру к Мэнсону. С тех пор Хьюз оставался на самой периферии разбирательства дела; его основной функцией было исполнение роли “мальчика на побегушках”, что следует из подписанного Мэнсоном 17 февраля документа, официально назначавшего Хьюза его курьером.

Кини удовлетворил просьбу о замене. Холлопитер, которого пресса называла “одним из лучших адвокатов Лос-Анджелеса”, был уволен через тринадцать дней после назначения; его место занял Хьюз, прежде ни разу не выступавший в суде.

Слывший интеллектуалом Хьюз был здоровенным лысеющим мужчиной с длинной тощей бородой. Брюки и пиджак Хьюза редко совпадали по цвету и обычно бывали покрыты многочисленными пятнами. Как подметил один репортер, “часто можно точно сказать, что у Рона было на завтрак… в течение последних недель”. Хьюз, которого мне предстояло хорошо узнать в ближайшие месяцы и к которому у меня возникло растущее уважение, однажды признался мне, что купил свои костюмы по доллару штука на распродаже в киностудии “Эм-Джи-Эм”; все они ранее принадлежали к гардеробу Уолтера Слезака [154]. Пресса поспешила прозвать Хьюза “хиппи-адвокатом Мэнсона”.

Первыми двумя действиями Хьюза на этом новом посту были два ходатайства — об отмене психиатрической экспертизы и отдельного рассмотрения дела его клиента. Оба были удовлетворены. Третьим и четвертым действиями — просьбы вернуть Мэнсо-ну статус in pro per и предоставить ему возможность произнести речь в суде. В обеих просьбах отказано.

Мэнсон был явно раздосадован двумя последними постановлениями Кини, но жаловаться на сложившийся состав защиты он никак не мог: теперь интересы подсудимых представляли четыре адвоката — Рейнер (Ван Хоутен), Шинь (Аткинс), Фитцджеральд (Кренвинкль) и Хьюз (Мэнсон), — каждый из которых тесно соприкасался с Мэнсоном на ранних стадиях рассмотрения дела.

Мы не догадывались, что впереди нас ждут новые перемены. Среди потерь в стане адвокатов окажутся и Айра Рейнер, и Рональд Хьюз — оба посмеют принять самостоятельные решения вопреки пожеланиям Мэнсона. Рейнер потеряет немало времени и денег, связав свою карьеру с защитой Мэнсона. Этот ущерб, однако, окажется ничтожен по сравнению с ущербом, нанесенным Хьюзу: восемь месяцев спустя самостоятельность будет стоить ему жизни.

21 марта мы с Аароном шли по коридору Дворца юстиции, когда нам навстречу из лифта вышел Ирвинг Канарек, собственной персоной.

Мало где еще известный, Канарек был личностью воистину легендарной в судебных залах Лос-Анджелеса. Обструкционистская тактика этого адвоката не раз заставляла судей открыто лишать его слова. Истории, рассказываемые в суде Канареком, бывали настолько банальны и зачастую невероятны, что казались выдумкой даже в тех случаях, когда описывали совершившийся факт. Обвинитель Бартон Катц, например, вспоминал, как Канарек однажды выразил протест после того, как свидетель обвинения назвал себя, — на том основании, что этот человек впервые услышал собственное имя из уст матери и поэтому не должен пересказывать в суде неподтвержденные слухи. Подобные забавные протесты казались мелкими недоразумениями в сравнении с обычной для Канарека методикой “растягивания” слушания. Вот примеры.

В деле Народ против Гудмана Канарек растянул простое дело о краже, которое отняло бы несколько часов или, в худшем случае, день, на три месяца. Сумма похищенного: 100 долларов. Затраты налогоплательщиков: 130 тысяч 212 долларов.

В деле Народ против Смита и Пауэлла Канарек провел двенадцать с половиной месяцев, ожидая рассмотрения своих многочисленных досудебных прошений. По истечении еще двух месяцев, проведенных за попытками найти судью, который согласился бы рассмотреть дело, собственный клиент Канарека с отвращением отказался от его услуг. Через полтора года после появления в суде Ирвинга Канарека присяжные еще не были избраны, и ни один из свидетелей не успел сказать ни слова.

Рассматривая дело Народ против Бронсона, судья Верховного суда Рэймонд Робертс заявил Канареку: “Я из сил выбиваюсь, стараясь, чтобы мистер Бронсон был судим справедливо и беспристрастно, вопреки вашему вмешательству. В жизни своей не слыхивал, чтобы свидетелям задавали столь очевидно глупые, вредные вопросы. Скажите, как вам платят — за каждое слово или за каждый час, отнятый у Суда? Вы — самый крупный обструкционист, которого мне доводилось встречать!”

В отсутствие присяжных судья Робертс определил стратегию поведения Канарека следующим образом: “Вы отнимаете бесконечно долгое время на перекрестном допросе по самым мелким, незначительным деталям; вы постоянно перескакиваете взад-вперед, наплевав на хронологию событий, — просто чтобы запутать всех и каждого в зале суда, к полному неудовольствию присяжных, свидетелей и самого судьи”.

Изучив стенограмму заседаний, апелляционный суд счел замечания судьи Робертса не предвзятыми, но оправданными ходом разбирательства.

“Нам только не хватало, Винс, — в шутку заметил мне Аарон, — чтобы в наше дело вмешался Ирвинг Канарек. Тогда ближайшие десять лет мы с тобой проведем в суде”.

На следующий день Рональд Хьюз сказал репортеру, что “он собирается просить адвоката из Ван-Нуйса И.-А. Канарека вступить в дело в качестве защитника Мэнсона. Он упомянул также, что вечером в понедельник в окружной тюрьме состоялась встреча Мэнсона с Канареком, проходившая в его присутствии”.

Чудеса здесь ни при чем, но активист “Черных пантер”, в которого стрелял и которого убил наповал Чарльз Мэнсон, восстал из мертвых. Только он вовсе не был активистом “Пантер” (просто “бывший торговец марихуаной”) и, вопреки убежденности Мэнсона и остальных членов “Семьи”, отнюдь не умер после того рокового выстрела, хоть его друзья и сообщили Мэнсону эту скорбную весть. Звали “живого мертвеца” Бернард Кроуи, но более он был известен под “говорящей” кличкой Толстозад. Наши долгие поиски Кроуи увенчались неожиданным успехом, когда мне позвонил мой старый знакомый и адвокат Толстозада, Эд Толмас. Услыхав, что мы ищем его клиента, Эд договорился со мной о беседе с Кроуи.

История Бернарда Кроуи об инциденте со стрельбой во всем совпадала с версией, рассказанной ДеКарло офицерам ДПЛА, — хотя даже сам Чарли не подозревал о ее счастливом конце.

После того как Мэнсон и Ти-Джей покинули квартиру в Голливуде, где раздался выстрел, притворившийся мертвым Кроуи попросил друзей вызвать “скорую”. Перед тем как разбежаться, они так и сделали. В больнице полицейские приставали к нему с расспросами, но Кроуи заявил, что не знает, кто в него стрелял и почему. Он едва не отдал богу душу, продержавшись в списке больных в критическом состоянии целых восемнадцать дней. Пуля до сих пор сидит у него в позвоночнике.

Судьба Кроуи интересовала меня по двум причинам. Одна из них — сам инцидент, наглядно доказывающий, что Чарльз Мэнсон вполне способен убивать самостоятельно. Я понимал, что не смогу представить эти факты на этапе разбирательства вины Мэнсона, но надеялся обратиться к ним на этапе определения наказания, когда могут приниматься в расчет и другие преступления подсудимого. Вторая причина — по описанию получалось, что Мэнсон стрелял в Кроуи из того самого револьвера “лонгхорн” 22-го калибра, которым чуть более месяца спустя воспользуется Текс Уотсон для совершения убийств в усадьбе Тейт. Если мы смогли бы извлечь пулю из тела Кроуи и сравнить ее с пулями наших экспертов, полученными после тестовых стрельб из револьвера 22-го калибра, то орудие убийств на Сиэло-драйв оказалось бы точнехонько в руках самого Чарли Мэнсона.