Сталин

Это дело накладывалось на дело M. H. Рютина, члена партии с 1914 года; руководителя иркутских большевиков (губисполкома и губкома), расстрелявших адмирала Колчака; участника подавления Кронштадтского восстания; члена президиума ВСНХ СССР. Именно «рютинскую платформу», по слухам, читала перед смертью Надежда Аллилуева. («Страна обнищавшая, ограбленная, разоренная, нагая и голодная, с подорванной в корне предводительной и платежной способностью, потерявшая веру в дело социализма, терроризированная, озлобленная, представляющая сплошной пороховой погреб, — все дальше и дальше загоняется в тупик…») В октябре 1932 года, в дни торжественного пуска Днепрогэса, Рютин был осужден коллегией ОГПУ и приговорен к десяти годам лишения свободы.

Сталин не сомневался, что все эти идущие из-за границы от Троцкого и изнутри, из самого ЦК, разговоры о его устранении есть не что иное, как обсуждение и планирование государственного переворота. Его нынешние противники прошли школу подпольной борьбы, революционных переворотов и Гражданской войны. Этих людей можно было сравнить с оружием, которое не знает пощады, — мыслящим оружием.

Но вот что любопытно: 13 октября 1932 года, когда уже шло следствие по делу Эйсмонта и Смирнова, Сталин встретился с Эйсмонтом в своем кремлевском кабинете, и они разговаривали целый час, с 13.30 до 14.30. Должно быть, Сталин хотел лично разобраться в причинах оппозиционности наркома, который был близок Микояну, являлся к тому же его замом в Наркомате внешней и внутренней торговли СССР.

Эйсмонту не удалось убедить Сталина в невиновности. 24 ноября он был арестован.

Семнадцатого декабря Сталин выразил свое отношение в телеграмме Ворошилову: «Дело Эйсмонта — Смирнова аналогично делу Рютина, но менее определеннее и насквозь пропитано серией выпивок. Получается оппозиционная группа вокруг водки Эйсмонта — Рыкова, охоты на кабанов Томского, повторяю, Томского, рычание и клокотание Смирнова и всяких московских сплетен, как десерта.

Я все еще чувствую себя плохо, мало сплю, плохо поправляюсь, но в работе не отмечено. Привет. 16. XII. Сталин» ²⁴⁴.

Между строк прорываются боль утраты и железная воля.

Кто мог ему помочь? Таких людей не было. Ну разве что Киров. С Кировым он сдружился еще в 1925 году.

Сталин с головой погрузился в текущие дела. Самым значительным для него был предстоящий объединенный пленум ЦК и ЦКК, где он должен был делать доклад об итогах первой пятилетки.

Дело в том, что «пятилетка в четыре года» была не выполнена, несмотря на огромный в целом рост производства и строительство новых мощностей.

И все же в 1932 году главные экономические показатели удручали — вместо плановых 10 миллионов тонн чугуна было выплавлено 6,2, вместо плановых 10,4 миллиона тонн стали — 5,9, вместо плановых 75 миллионов тонн угля — 64,4.

Понимая, что конкретные цифры будут выглядеть как символ полупровала, Сталин в основу доклада положил сравнение советской экономики с западной, находившейся в глубочайшем кризисе, и подтвердил это эффектным цитированием американской и европейской прессы.

Таким образом, он сказал правду устами своих критиков и тут же опроверг ее другой правдой, прозвучавшей опять же с Запада.

Действительно, тракторные заводы Харькова и Сталинграда, автозаводы в Москве и Нижнем Новгороде, Днепрогэс, металлургические комбинаты в Магнитогорске и Кузнецке, несколько машиностроительных и химических заводов на Урале — все это было реальностью — всего 250 тысяч новых крупных предприятий. Когда Сталин процитировал английского бизнесмена Гиббсона Джарви: «Сегодняшняя Россия — страна с душой и идеалом», — это тоже было правдой.

И еще цитата: «Россия начинает „мыслить машинами“. Россия быстро переходит от века дерева к веку железа, стали, бетона и моторов». Вождь продолжал: раньше у нас не было черной металлургии, автомобильной промышленности, тракторной промышленности, химической промышленности, а теперь есть. По добыче угля, нефти, производству электроэнергии страна выдвинулась на одно из первых мест в мире. Объем промышленной продукции вырос более чем втрое по сравнению с 1913 годом и более чем вдвое по сравнению с 1928 годом.

Здесь Сталин признал, что обшая программа пятилетки недовыполнена на шесть процентов. Но почему это случилось? «Ввиду отказа соседних стран подписать с нами пакты о ненападении и осложнений на Дальнем Востоке, нам пришлось наскоро переключить ряд заводов в целях усиления обороны на производство современных орудий обороны».

Действительно, в сентябре 1932 года Япония отказалась подписать договор с СССР о ненападении и укреплялась в Китае возле советских границ. Советское командование оценивало вероятность войны как высокую.

Первого ноября 1932 года был создан Трест специального машиностроения (танки), в том же году было выпущено 1754 танка новых проектов. (В феврале 1933 года за выдающиеся успехи в перевооружении Красной армии Тухачевского наградили орденом Ленина.) В 1932 году началось строительство Тихоокеанского флота, в 1933 году — Северного. Качественно обновлялась авиация.

Германия после кризиса потеряла почти половину своего промышленного потенциала, и в течение всего 1932 года ее сотрясала политическая борьба, в которой чаши весов колебались. Эта страна играла большую роль в обновлении СССР, и начавшиеся в ней перемены сильно встревожили Кремль. Политическая элита Германии была разделена надвое: на одной стороне были социал-демократы и коммунисты, на другой — национал-социалисты Гитлера. Силы были примерно равны. В ноябре группа банкиров и промышленников обратилась к президенту Гинденбургу с петицией о назначении Гитлера рейхсканцлером для успокоения бурлившей забастовками страны. В начале января 1933 года в Кельне в доме банкира Шредера состоялась встреча нескольких влиятельных бизнесменов с правыми политиками, на которой было решено передать власть фашистам. 30 января 1933 года Адольф Гитлер был назначен рейхсканцлером.

Выступая на пленуме, Сталин не называл ни Японии, ни Германии, ни Польши. У него была другая задача: убедить партийный актив в правильности своего курса.

«Осуществляя пятилетку и организуя победу в области промышленного строительства, партия проводила политику наиболее ускоренных темпов развития промышленности. Партия как бы подхлестывала страну, ускоряя ее бег вперед» ²⁴⁵.

Ему пришлось употребить это не слишком пафосное слово: «подхлестывала».

Но Сталин не призвал к внутреннему миру. Наоборот, он сказал, что «остатки» классовых врагов «расползлись по нашим заводам и фабрикам, колхозам и совхозам». Они ненавидят советскую власть, «новые формы хозяйства, быта, культуры… Причем кое-кто из них пролез даже в партию».

Сталин не мог признаться, что считает внутреннее положение тревожным. Его доклад был пронизан победным пафосом.

Но за его осторожной фразой о «пролезших» в партию врагах-одиночках соратники должны были услышать предостережение. Действительно, на протяжении 1928–1932 годов число партийцев выросло с 1,5 до 3,7 миллиона, среди которых, как показали комиссии Кагановича и Молотова, работавшие на Северном Кавказе и Украине, было много «приспособленцев» и «оппортунистов».

В конце доклада Сталин чуть приоткрыл истинную картину: «…Надо иметь в виду, что рост мощи Советского государства будет усиливать сопротивление последних остатков умирающих классов… Это, конечно, не страшно. Но все это надо иметь в виду, если мы хотим покончить с этими элементами быстро и без особых жертв.

Вот почему революционная бдительность является тем самым качеством, которое особенно необходимо теперь большевикам» ²⁴⁶.

Он не обещал передышки.

Девятнадцатого февраля Сталин выступал с большой речью на первом съезде колхозников-ударников, в которой проскальзывали отдельные штрихи реальных проблем, но в целом она была пропагандистской. Он поставил задачу сделать колхозников зажиточными и сказал, что партия исправила «недоразумение»: колхозникам вернули коров.