История Фридриха Великого

   "Пусть назовут это слабостью или безрассудным обожанием, но я исполнил для моей сестры то, что Цицерон думал сделать для своей Туллии: я воздвиг в честь ее храм Дружбы.

   В глубине храма поставлена ее статуя, а на каждой колонне находится медальон героя, прославившегося чувством преданности и дружбы. Храм построен в уединенной рощице моего сада, и я часто хожу туда вспоминать о моих утратах и о счастье, которым некогда наслаждался".

   И точно, из всех старых друзей у него оставалось еще двое: старик Фуке и лорд-маршал Джордж Кейт, брат фельдмаршала, погибшего под Гохкирхом. Маркиз д'Аржанс, с которым Фридрих постоянно вел переписку, даже во время походов, покинул своего {475} венценосного друга в 1769 году. Под старость он стал тосковать о родине, ему хотелось умереть под благодатным небом Прованса, и Фридрих, с душевной скорбью, вынужден был его отпустить. Прощание было трогательно. Д'Аржанс полагал, что король удерживает его, боясь повторения истории с Вольтером, потому что вся переписка Фридриха находилась в его руках. Чтобы успокоить короля на этот счет, он, вместе с просьбой об увольнении, послал к нему все письма, запечатанные в пакете. Но Фридрих, не распечатывая пакета, возвратил его своему другу. Кейт также уехал на родину, в Шотландию. Но старик уже не застал там ни друзей, ни родных. Горный воздух тяготил его, сердце влекло к Фридриху -- в Сан-Суси сосредоточился для него весь мир. Письмо короля еще более встревожило его тоску.

   "Если жизнь не порадует вас на родине -- писал ему Фридрих, -- то вспомните, что у вас есть друг, тоскующий в разлуке с вами. Если бы я имел флот, то покорил бы Шотландию, чтобы вас похитить; теперь же могу только простирать к вам дружеские объятия и мечтать -- авось, он возвратится!"

   Восьмидесятипятилетний старик заплакал и на другой же день был на обратном пути в Пруссию. Фридрих построил ему дом в Сан-Суси, возле самого сада, на дверях которого Кейт велел написать: Fridericus II nobis haec otia fecit. Все было придумано королем для полного удобства, спокойствия и счастья старика.

   Кейт мог видеться с Фридрихом несколько раз в день; когда хотел, приходил к нему обедать, посылая наперед сказать, что будет, и король не садился за стол, пока он не являлся. Для послеобеденного отдыха для него была устроена особенная комната во дворце. Дворец и дом Кейта придворные звали монастырем. Старик часто говаривал: "Наш патер приор (так звал он Фридриха) самый обходительнейший человек на свете. Живи я в Испании, за долг почел бы обвинить его перед святой инквизицией в колдовстве". Кейт сохранил привязанность к Фридриху до самой кончины. В народе его звали не иначе, как "друг короля".

   Другим любимцем Фридриха был генерал Фуке, с прекрасным характером которого мы успели уже ознакомиться во время Семилетней войны. Он был взят в плен при Ландсгуте, содержался в Кроации до самого окончания войны и терпел всевозможные лишения. Фридрих посылал ему иногда небольшие суммы, называя их "лептой вдовицы". По возвращении из плена Фуке был пригла-{476}шен к королю, в Потсдам. Здесь Фридрих осыпал его милостями, окружил всеми удовольствиями и в два месяца заставил забыть страдания нескольких лет. Но дряхлость не позволяла старцу продолжать военной службы; он попросил отставки и позволения удалиться в Бранденбург, чтобы посвятить остальную жизнь служению Богу. Король назначил его пробстом бранденбургской соборной церкви, приказал купить дом и устроил его на свой счет.

   -- Но вы должны меня навещать, -- сказал он Фуке. -- Отсюда до Брауншвейга недалеко. Когда соберетесь ко мне в гости, дайте знать -- я вышлю к вам моих лошадей.

   Каждую неделю посылались к Фуке запасы отборнейших фруктов и вин из королевских оранжерей и погребов.

   "Вы слабы, друг мой, вам нужно хорошее подкрепление, -- писал ему однажды Фридрих. -- Вчера отыскали в дворцовом погребе клад: бутылку венгерского из запаса моего деда. Я отведал вино -- оно превосходно. Посылаю заветную бутылку и желаю, чтобы она пришлась вам по вкусу".

   Фуке заметно ослабевал. Фридрих придумывал все средства, чтобы поддержать его здоровье и силы. Когда старик являлся в Сан-Суси, его сносили с лестницы в кресле и сажали в нарочно устроенную колясочку, в которой катали по саду, между тем как король сопровождал его пешком. {477}

   Когда у Фуке начал притупляться слух, Фридрих заказал ему в Париже несколько слуховых рожков.

   "Благодарю, благодарю! -- писал королю старец. -- Я испытаю их в церкви, слушая слово Божье, и обязательно помолюсь за моего благодетеля".

   Наконец, Фуке с трудом стал говорить. Король изобрел особенную машину, посредством которой, составляя буквы, можно было объясняться, и по нескольку часов в день проводил с ним в таком немом разговоре. В последний год жизни старого генерала, когда он не мог уже выезжать, Фридрих сам посещал его еженедельно. После такой внимательности и подлинно отеческих попечений о своем любимце, можно себе представить, как велика была печаль короля, когда в 1774 году ему донесли о смерти генерала Фуке. Несколько дней он был совершенно убит горем: последний друг его юности сошел в могилу, и великий монарх совершенно осиротел.

   Из сподвижников его славы оставался еще дряхлый Цитен. Но с ним он не был связан интеллектуальными узами души. Он любил и уважал в старце простого, честного и благородного человека, заслуженного героя, но не делился с ним тайными побуждениями своего сердца, результатом своих нравственных размышлений. Это был булатный меч, закаленный в горниле опыта, преданности и правоты. Король мог надеяться на его неизменную крепость и верность -- и только. Фридрих не раз доказывал Цитену, как глубоко уважает и ценит его заслуги. Однажды, за королевским обедом, утомленный старик заснул. Генералы, сидевшие возле Цитена, хотели разбудить его.

   -- Тс! -- сказал им Фридрих вполголоса. -- Не троньте старика! Пусть спит, он довольно долго за нас бодрствовал.

   Во время карнавала, когда в Потсдам обыкновенно съезжались все генералы, раз утром и Цитен явился во дворец. Король вышел объявить пароль. Увидев старика, Фридрих бросился к нему:

   -- Ба! И мой старый Цитен здесь! Очень рад, но зачем ты трудишься взбираться по моей крутой лестнице, я бы сам навестил тебя, верный друг! Ну, каково здоровье?

   -- Слава Богу! -- отвечал Цитен. -- Ем и пью хорошо, только чувствую, что силы исчезают.

   -- Стул! -- закричал Фридрих.

   Адъютант подал кресло. {478}

   -- Садись! -- продолжал король. -- Тебе трудно стоять.

   Цитен отговаривался.

   -- Садись, садись, старый отец! Иначе я уйду, я не желаю быть тебе в тягость.

   Цитен сел, и король, стоя перед ним, расспрашивал его о малейших подробностях его жизни, здоровья, обстоятельств, занятий. Наконец, он его отпустил, обнимая и приговаривая:

   -- Пожалуйста, береги здоровье! Чтобы я еще долго и часто имел удовольствие тебя видеть!

   Одна письменная беседа с отсутствующими друзьями утешала еще Фридриха, особенно переписка с д'Аламбером, который жил его пособиями и пенсионом. И ему хотел Фридрих воздвигнуть памятник в своем саду.

   "Много есть героев, которые выигрывали битвы, -- писал к нему король по этому случаю, -- многие завоевали целые царства, но людей, которые написали такое превосходное творение, как ваше {479} предисловие к Энциклопедии, очень мало. Вы достойны памятника наравне с величайшими героями".

   Но французский ученый отклонил от себя эту почесть.

   "Государь! -- писал он в ответ. -- Я желаю только одного памятника -- могильного камня с надписью: "Великий король дарил его милостью и осыпал благодеяниями".

   В семействе своем Фридрих также не находил утешения. С супругой он давно жил порознь. Она проводила набожную жизнь вдали от светского шума, в тишине Нидер-Шенгаузенского дворца. Оттуда сыпала она благотворения на народ, воссылала молитвы к Богу о счастье короля, своего супруга, занималась рукоделиями для украшения церквей и переводом на французский язык немецких книг духовного содержания. Редко являлась она в Берлин и то только в необходимых, официальных случаях: во время общих смотров войска, торжеств по случаю мира, семейных событий и т. п. Тогда она становилась средоточием двора. Фридрих сам подавал пример глубокого уважения и почтительности к королеве. Во время смотров она объезжала ряды войска в золотой коляске, с великолепной упряжью. По бокам ее сопровождали король и кронпринц верхом, весь штаб, иностранные посланники и министры следовали за ними. Войско отдавало ей почести и приветствовало громкими "vivat!" Каждое утро король посылал осведомляться о ее здоровье и пожелать ей доброго дня. Все члены семейства обязаны были сперва явиться к ней, а потом к королю, первый вопрос которого всегда был: "Приветствовали ли вы сегодня ее величество?" Не исполнивший этой обязанности получал строгий выговор, часто наказывался арестом. Иногда король просил у королевы позволения откушать вместе с нею. Они сходились молча, почтительно раскланивались друг с другом, садились за стол и с такой же церемонией после обеда расходились.