Психофильм русской революции

Ирония судьбы пошла еще дальше: русское офицерство стало готовиться к выполнению своего долга воскресения России, проникнутое добрыми и честными порывами, потянулось к знанию, чтобы в нужный момент выступить на арену своей деятельности подготовленным. Это были почти сплошь офицеры Императорской армии, служившие в ней хотя и в молодых годах. Ясно, что это будущее воинство должно было быть воспитано в духе исторических традиций почитания эмблем и лозунгов. И вот на кафедре Академии будущих офицеров Генерального штаба вновь появляется тот самый растлитель, который еще в 1904 году проповедовал измену.

Неужели же научно образованные военные руководители не понимают того, что патриотический дух, вложенный в психику будущего офицера Генерального штаба, есть главная основа его продуктивной работы во имя Отечества и тех лозунгов, которые его символизируют?

Какие же основы для этого духа может дать Струве и его адъютанты? Раскаявшийся перелет все же остается перелетом, и кто перелетел раз, уже совсем легко перелетит и в другой раз, а главное, никто не может знать, когда перелет был искренен.

Военные не могут не знать, что кроме оружий, раздирающих тело врага, ныне применяются психические яды, отравляющие душу, и первым применившим эти яды для разложения психики русского офицерства был Петр Струве в своих обращениях к офицерству в «Освобождении». Это факт, не подлежащий сомнению, и отрицать его невозможно. Можно теперь преподносить его в другой форме, под фирмой «раскаяния», но можно уверенно сказать, что ожидать от старых растлителей просвещения мозгов их учеников в патриотическом духе - есть абсурд. Хороши будут будущие офицеры русского Генерального штаба, вышедшие из школы растлителя! Что Струве человек неглупый, конечно, отрицать не стану, как признаю и то, что он хороший левый публицист, но не надо смешивать публициста с ученым, а ученая ценность Струве ниже нуля.

Когда я видел, как гибли сотни русских воинов на полях Маньчжурии, над картиной этой гибели мне рисовался зловещий образ буревестника русской революции в облике первого русского пораженца Струве. Когда я видел ужасы Гражданской войны и революции, над ними витал все тот же образ этого страшного разрушителя России. И когда на дне эмиграции совершенно разлагалась русская психика, я чувствовал в этой гибели ядовитое жало «раскаявшегося» старца и вместе с ним сожалел о том, что русское императорское правительство своевременно не повесило это произведение революционного ада.

То, что писал этот разрушитель и ненавистник России, было в порядке вещей и его менталитета. Но было удивительно, что вся так называемая общественность в лице земцев и деятелей свободных профессий попали под гипноз этого растлителя. По справедливости можно утверждать, что именно пропаганда «Освобождения» привела к неудачному концу японскую кампанию.

Плоды «Освобождения» были сочны: русские баре, помещики, либеральные чиновники прорезонировали на эти напевы, и дружным напором бросилась русская интеллигенция по пути, указанному Струве.

Так обрисовалась в моем психофильме эта роковая для России фигура будущего деда русского марксизма, автора манифеста организованной социал-демократической партии, первого хулителя Государя Николая II. Это первый пораженец, совращавший Русскую армию, и творец принципа «чем хуже, тем лучше».

Как отклик на призыв растлителя и первого русского пораженца рус -ские курсистки посылают японскому микадо знаменитую телеграмму с пожеланием одержания победы над «варварской» Россией. Это было проявлением безумия будущих матерей, проклявших плод чрева своего и осудивших свое потомство на гибель и рабство сатане. Пораженцы под звуки гимна «Чем хуже, тем лучше» накинулись на Императорскую Россию и вызвали революционный вихрь 1905 года. Вылезают из подполья и принимаются за дело убийцы-экспроприаторы, и первыми жертвами падают министры: Боголепов, Сипягин, Плеве, Бобриков, Великий князь Сергей Александрович. Убивают славного полковника Мина, военного прокурора Павлова, и кровь действительно льется рекой...

Много еще и теперь говорят о проигранной маньчжурской кампании и утверждают, что Императорская армия не выдержала своего экзамена. Я был участником этой войны, и притом в доблестной боевой части - в Кавказской конной бригаде. Эта война нанесена в живых образах на мой психофильм памяти. И только извращенная психика больного общества не видит настоящей причины поражения. Войну проиграла не армия, а все русское общество, одновременно разыгрывавшее уже революцию и вопившее о непопулярности этой войны, о ненужности Порт-Артура и прочий вздор.

Событие в истории России, имевшее на ее судьбу громадное влияние - русско-японская война - никогда не будет правильно освещено, а быть может, исказится на страницах истории еще больше, чем это сделано в наши дни. Эта война красочно отпечаталась на моем психофильме, и я хочу здесь дать несколько штрихов, которые могут помочь правильному пониманию ее значения.

К концу 1903 года Россия уже находилась в предреволюционном периоде. Русская интеллигенция сплошь была заражена конституционнолиберальным бредом. Были выкристаллизованы все лозунги революции, и подготовка ее шла полным темпом. Делами Дальнего Востока интеллигенция весьма мало интересовалась и не понимала тех задач, которые преследовало императорское правительство, проложившее через весь материк Великий Сибирский путь и естественно стремившееся к выходу в море через незамерзающий порт. Уже тогда, что бы ни предпринимало правительство, все критиковалось и служило поводом к фрондированию и порицанию. Задача между тем была поставлена ясно, а успехи русских войск во время китайской войны и Боксерского восстания, казалось, закрепляли позиции, занятые Россией на Дальнем Востоке. И только теперь, много лет спустя, ясно видно, как правилен был путь царского правительства, и даже большевики стараются вернуться к этим мечтам.

Когда в конце 1903 года слышались вести о неладах с японцами, левые круги сейчас же обратили это в оружие борьбы с правительством. Вместо того чтобы вникнуть в сущность вопроса и изучить его, общественное мнение скоро было все охвачено легендой об авантюрах на Ялу. Склонялось на все лады имя Безобразова и твердилось, что в аферах на Ялу замешаны высокие лица и даже сам Царь. Твердили, что Дальний Восток - совершенно ненужная для России авантюра, что Маньчжурия нам не нужна, и уже заранее предрекали, что война будет непопулярна. Это в один голос твердили либеральная интеллигенция, писала пресса и муссировали за чайными столами, за которыми складывалось тогда общественное мнение. Вот эти-то либеральные веяния и выкристаллизовали в самом начале войны лозунг непопулярности войны, который во время ее разгара пораженцами был возведен в революционный клич «Чем хуже, тем лучше».

В начале японской войны авторитет Императорской армии стоял прочно и агитация велась более или менее скрытно. Я тогда занимал пост директора правительственной психиатрической больницы, был в очень хороших отношениях с министерством, и, конечно, мне не сиделось спокойно, когда там на востоке разыгрывались события и шла война. Я отпросился в четырехмесячный отпуск в Маньчжурию. Министр Плеве отнесся к этой идее сочувственно, так как я мотивировал свое желание изучением на поле действий военной психологии, и дал просимый отпуск. Князь Святополк-Мирский, который был тогда виленским генерал-губернатором и попечителем моей больницы, дал мне рекомендательные письма к генералу Куропаткину, а корпусный командир в Вильно генерал Разгонов дал мне такое же рекомендательное письмо к генералу Бильдерлингу, который командовал 17-м корпусом.

10 июня я выехал на театр военных действий. Судьба свела меня в Москве в одном вагоне скорого поезда с ехавшим на войну генералом князем Орбельяни, командиром так называемой Дикой, или Кавказской конной, бригады. Мы скоро сговорились, и он взял меня в качестве бригадного врача-добровольца. В этой роли, всегда при нем, вместе с начальником штаба бригады полковником Д. А. Лопухиным я и принял участие в действиях бригады в первый период войны до боев на Шахэ.