Телевидение. Взгляд изнутри. 1957–1996 годы

Поскольку, особенно поначалу, большинство юморесок были из Польши, участники представления обращались друг к другу со словами «пан», «пани». Пан Директор, пан Профессор, пан Гималайский, пани Зося…

Когда поляков спрашивали, не обижаются ли они, что так много используют их юмор и что их персонажи выглядят не самыми умными людьми, да еще с массой недостатков, они отвечали — «если бы еще платили за использование текстов, то чем больше — тем лучше, а во-вторых, наконец-то слово «пан» перестало у вас быть ругательным».

«Кабачок» очень нравился зрителям и, что важнее всего, — Леониду Ильичу Брежневу. Чего не скажешь о нашем руководстве. Особенно о новом председателе Гостелерадио СССР Лапине и его заместителе по телевидению Мамедове.

Мамедов как-то на летучке даже сказал: «Если бы поляки сделали такую передачу про нас, надо было бы срочно вводить в Польшу танки». Сказано это было до 1980 г., когда в Польше было объявлено военное положение, но после введения войск в Чехословакию. Так что отношение к передаче было предельно ясно. Но сделать долго ничего не могли: от зрителей шел поток восторженных писем, да и Леонид Ильич все время спрашивал — у Лапина — когда следующий «Кабачок 13 стульев»?

Правда, «Кабачок» выходил все реже, юмористического материала катастрофически не хватало. И после смерти Леонида Ильича выход передачи прекратился.

Следующим по популярности жанром были театральные спектакли.

Еще в 1951–1954 годах по телевидению показывали от 3 до 6 театральных спектаклей в неделю. Правда, здесь считались и повторы.

Но чем больше в стране становилось телевизоров, тем меньше показывалось спектаклей. И это понятно — падение сборов администраторы театров объясняли расширением аудитории телевидения. В телевидении увидели мощного конкурента. В 60-х—70-х годах хорошо если один театральный спектакль в неделю появлялся в эфире. Чаще всего это были уже не московские театры, а республиканские и областные. А дальше показ театральных спектаклей еще уменьшился.

Но в каждом явлении есть не только плохая, но и хорошая сторона (и наоборот). Телевидению пришлось задуматься: что делать?

Руководивший тогда Центральным телевидением Георгий Александрович Иванов и наш главный редактор Николай Пантелеймонович Карпов решили пойти по пути развития собственных передач об искусстве и собственных телеспектаклей.

К моменту моего прихода в редакцию был уже накоплен солидный опыт по созданию таких спектаклей.

Первый из них был показан еще в марте 1957 г. — «Менделеев» по пьесе И. Робина.

В то время было много разговоров о телеспектакле «Аэлита» (по роману Алексея Толстого). Самым странным было то, что он был показан зимой и весной 1959 г. (две серии), а обсуждение продолжалось и 6 лет спустя. Поэтому остановлюсь на нем поподробнее.

Театральным режиссером был Дмитрий Вурос, телевизионным — Ольга Кознова, ведущими операторами — Игорь Красовский и Иван Липеев. Звукорежиссер — Галина Стародубровская. Все это асы телевидения, его золотой фонд. У них учились следующие поколения телевизионщиков.

Те, кто читал «Аэлиту», помнят, что дело происходит на Марсе, и перенести в студию все события, боевые действия крайне трудно. Творческая группа проявила максимум изобретательности.

Вот один пример. Из воспоминаний Ольги Козновой — режиссера: «Есть в романе сцена, когда Аэлита протягивает Лосю и Гусеву на ладони шарик. Они вглядываются, шар же растет на глазах — друзья понимают, что это — Земной шар… Мы хотели, чтобы зрители вместе с Аэлитой смогли увидеть ожившие воспоминания землян. Но у нас не получалось! И вдруг оператор Иван Минеев бросился в операторскую, притащил пустой шаровидный аквариум; его наполнили водой и стали лить туда чернила из пузырька. И «заклубились воспоминания» — так фантастично размывались чернила в воде. А дальше наплывом вывели на экран хроникальные кадры несущейся в атаку Красной конницы. И сразу стало ясно: это вспоминает свое боевое прошлое красный командир Гусев».

И хотя мнение о телепостановке не было единодушным, это был своего рода этап в развитии телевизионного театра. Но как часто бывало на телевидении, в споры вмешался «привходящий фактор». Какой-то пожарный начальник отдал распоряжение, пленки со спектаклем, якобы из-за противопожарной безопасности, сожгли. Теперь решение всех споров стало невозможным!

Посмотреть спектакль мне не удалось. Но мне кажется, что все споры были именно из-за «кинематографичности» сюжета. Можно ли делать в студии то, что позволено только в кино?

К сожалению, возобладало мнение, что в студии можно ставить только камерные произведения. Это существенно ограничило дальнейшие поиски. Редакторы, отказывая автору сценария, стали говорить: «Это не телевизионно, это для кино!» Вместо того, чтобы попытаться найти новые, нестандартные решения.

Из телеспектаклей, сделанных при мне, запомнились: «Портрет Дориана Грея» по Оскару Уайльду — режиссер В. Турбин, его же «Фиалка», получившая приз на одном из фестивалей в Польше, «Цветы запоздалые» по Чехову — режиссер Наль.

Режиссер уже был в почтенном возрасте. Поэтому оправданным было начало телефонного разговора Георгия Александровича Иванова, руководителя телевидения. Он позвонил Налю домой в вечер премьеры и сказал: «Цветы прекрасны и совсем не запоздалые!» Где это видано было в последующие времена, чтобы высокий начальник так благодарил за работу?

Хорошие отзывы вызвал спектакль «Плотницкие рассказы» с Борисом Бабочкиным в главной роли, режиссер — Павел Романович Резников. Однако телеспектакли приносили не только цветы, но и тернии.

Произошел один случай, который чуть не стал поводом для постановления ЦК КПСС. Хорошо, что главным редактором был в то время еще Николай Пантелеймонович Карцов!

Среди нараставшего потока телеспектаклей совершенно незаметным поначалу был спектакль «Шутка» по рассказу какого-то голландского писателя. Актерскую сдачу мы с Виктором Семеновичем Турбиным приняли почти без замечаний. В главной роли был знаменитый тогда артист Бортников.

И вот вечером я включил телевизор и стал смотреть. Титры, как тогда стало модным, шли не сразу, а чуть позже. А в начале вдруг в кадре появляется крупным планом молодой человек в белой рубашке с открытым воротом и с возмущением говорит в лицо телезрителям: «В нашем обществе нельзя шутить? У нас за шутку сажают?» Дальше выясняется, что он просто пошутил с девушкой, а его приняли за бандита и упекли в тюрьму. Полицейские же, отстаивая честь мундира, не слушали никаких доводов и довели дело до суда. Суд его и осудил. Принимая сценарий и актерскую сдачу, мы рассматривали спектакль как разоблачение буржуазного правосудия, но оказалось все наоборот.

Надо сказать, что после упомянутых слов актера у меня сердце екнуло, и оказалось — не зря.

Не успел кончиться спектакль, как мне позвонил Николай Пантелеймонович и стал спрашивать: кто автор, кто режиссер, почему появился такой спектакль? На мой вопрос — в чем дело? — он ответил: заинтересовались в ЦК.

Утром, что называется ни свет, ни заря я и Инна Ивановна Веткина были в кабинете главного редактора и ждали его возвращения. Все время гадали — за что?

Но такого, что было на самом деле, предположить не смогли. Оказывается, что после первых же слов Бортникова по поводу шутки заведующему сектором радио и телевидения ЦК позвонил генеральный прокурор СССР Руденко. Он был в ярости — «Что себе позволяет телевидение? Откуда такие нападки на генеральную прокуратуру?»

Николай Пантелеймонович рассказал нам, что он даже сразу не мог ничего сказать: «Я сижу, слушаю и вижу, что представители генпрокурора, что называется «шьют дело», причем очень умело. Дело идет к разгромному постановлению ЦК. Тогда я не выдержал, встал, стукнул кулаком по столу и закричал: «Это какие же надо иметь вывороченные мозги, чтобы так воспринимать очевидное!?».

А дальше вопрос можно было решать только двумя путями: или это идеологическая диверсия (тогда все по полной программе), или вообще ничего не случилось.