Правда об Афганской войне

Приближалась зима. Времени для решительных действий оставалось немного. В нашем распоряжении были октябрь, ноябрь и половина декабря – не больше. Мы с Максимовым решили, что надо отказаться от рейдовой войны и громить душманов по зонам. Цель поставили решительную и бескомпромиссную – разгромить формирования душманов в центре ДРА: севернее, юго-восточнее и южнее Кабула и вокруг него километров на 80-120, а также в районе Кандагара. Это надо было успеть в ближайшие полтора – максимум два месяца. Нельзя было также ослаблять и боевые действия в ущелье Панджшер, в районах Герата, Мазари-Шарифа и в центральной горной части страны. Одновременно необходимо было перекрыть основные маршруты, дороги и, желательно, тропы (их около сотни на протяжении 1600-1800-километровой границы с Пакистаном), по которым в Афганистан постоянно притекали свежие силы моджахедов.

Я решил нанести сильный удар по важнейшим зонам, избрав для начала три из них – Центр, Кандагар, Джелалабад. Картина разгрома душманов по зонам сводилась, популярно объясняя, к следующему. Определенный участок территории (60 км на 80 км, либо поменьше – 20 км на 30 км), где по нашим агентурным данным сосредоточены сильные группировки душманов, внезапно – именно внезапно! – окаймляется восемью, десятью, двенадцатью вертолетными десантами, перекрывая все входы и выходы в эту зону. В течение двух, трех, четырех суток над этой зоной активно, на низких высотах, действуют истребительно-бомбардировочная авиация и вертолетные полки, нанося удары по выявленным базам душманов, их боевым гнездам и живой силе в горах, ущельях, либо полевых сооружениях, парализуя всякий маневр душманов внутри зоны. Попытки отдельных групп душманов выскочить из зоны пресекаются огнем и действиями вертолетных десантов, к тому времени уже усиленными полевыми подразделениями из дивизий 40А и ВС ДРА. Затем – совместными действиями советских и афганских войск в течение трех-четырех недель – каждая зона рассекается и очищается от душманов. Как правило, наиболее дерзкие и боеспособные группировки душманов уничтожаются в открытом бою, либо при их попытке вырваться из окружения. Многие деморализованные нашими ударами сдаются в плен. В каждой зоне временно (до 10-15 суток) остаются небольшие совместные гарнизоны советских и афганских подразделений, на их штыках устанавливается власть, и ее бразды передаются местному руководству. Затем основные усилия войск перенацеливаются для таких же операций в другие районы.

Этот способ боевых действий в Афганистане, предпринятый нами с ноября 1980 года, далекий от всяких классических рекомендаций военной науки, был вынужденным и исходил из условий далеко не классической войны в Афганистане. Для полевых командиров моджахедов и для их пешаварского руководства все это было не только неожиданным, но и (по нашим агентурным данным) поставило движение непримиримых в Афганистане в критическое состояние, вызвало переполох в руководстве движением, склоки и распри, обвинения друг друга в бездарности, трусости и даже сговоре с басурманами.

Однажды во время работы над картой генерал Черемных спросил меня:

– Как будем знакомить афганцев с нашими планами?

Я уловил подтекст вопроса Владимира Петровича.

– Разрабатывай две карты.

Он посмотрел на меня, не вполне понимая. Тогда я повторил:

– Разрабатывай две карты. Одна реальная, другая – мистификация…

– Да вы что, Александр Михайлович?

– Москва будет знать. Разрабатывай две карты. Я беру ответственность на себя.

Так мы и поступили.

Первую карту знали в полном объеме только я, Черемных, Самойленко и Бруниниекс, командующий ТуркВО Максимов и его начштаба генерал-лейтенант Кривошеев Григорий Корнеевич.

Второй карте была уготована роль «дезы». Ее предстояло показать Бабраку Кармалю, а, возможно, и оставить у него или у министра обороны. Во избежании каких бы то ни было оплошностей, либо недоразумений и для сохранения в строжайшей тайне моего решения о «двух картах» я приказал Черемных знакомить посла, представителя КГБ и представителя ЦК КПСС с фальшивой картой.

Конечно, взял я тогда огромный грех на душу, но ради единственной цели – сохранить наш замысел в строжайшей тайне, чтобы уберечь как можно больше жизней наших и афганских воинов. Я беспредельно верил в порядочность Черемных, Самойленко, Бруниниекса, знавших об этой тайне. И, конечно, верил Максимову и Кривошееву.

Вскоре мы доложили Бабраку, что разработка предстоявшей войсковой операции завершена, и я готов познакомить его с содержанием нашего плана. Вместе с Черемных я прибыл во дворец. Бабрак встречал нас, как обычно, в присутствии товарища О.

– Реально ли выполнение поставленных задач? – спросил меня глава государства.

– Реально.

– Хорошо. Оставьте эту карту у Рафи и скажите, что мне уже доложено, – четко перевел переводчик слова главы государства.

– С планом операций, с этой картой мы познакомим посла Советского Союза, представителя КГБ и представителя ЦК, – поставил я в известность Бабрака Кармаля.

– Особенно представителя Юрия Владимировича, – и Бабрак почти угодливо посмотрел на товарища О.

За воротами дворца Черемных ухмыльнулся:

– Верно мы поступили. Карта будет храниться в столе Рафи. Кабинет у него охраняется СГИ… А та охрана – продажная шкура, – и добавил: – Так и мы же не лыком шиты!

Вспоминать этот эпизод мне сейчас крайне неприятно. Но что было, то было. Это лишь один из тех многих примеров, которые коробят меня и заставляют думать о той войне как о деянии, во многом постыдном и позорном.

Надо было лететь в Москву на доклад и согласование. Связался с Огарковым. Решили, что полечу вместе с Черемных, уж больно ответственное дело: первый доклад.

– Прилетайте оба. Возьмите с собой в Ташкенте начальника штаба ТуркВО, – добавил Огарков.

Это было 5-7 октября 1980 года.

В Москве Огаркову в основном докладывал я – в таком деле надо брать всю ответственность на себя.

Начальник Генерального штаба Николай Васильевич Огарков слушал внимательно в течение полутора-двух часов. Потом, ничего не сказав, повел нас с Черемных и Кривошеевым к министру обороны. В кабинете Устинова находились Соколов и Ахромеев.

Устинов встретил приветливо.

– Ну что? Как идут дела? Как успехи? Скоро ли будет у нас шестнадцатая союзная республика?

Николай Васильевич, чтобы приблизить разговор к делу, сказал, что я готов доложить план операции на ноябрь месяц по разгрому главных сил моджахедов и подготовке 40-й армии и ВС ДРА к зимнему периоду.

И вот третий час стоим в кабинете Устинова около огромного прямоугольного стола. На столе разложена топографическая карта масштаба 1:200 ООО. На карте заголовок «План боевых действий войск 40-й армии и афганской армии на ноябрь 1980 г.». У стола стоит Устинов, рядом с ним, справа от него, я. Напротив нас – Огарков, Соколов, Ахромеев, Кривошеев, Черемных. Они видят карту «вверх ногами».

Мой доклад прошел гладко.

Устинов слушал и курил сигарету за сигаретой. Легкий сизый дымок стоял над столом. Мы обсуждали политическую ситуацию в стране, возможные наши дипломатические ходы, экономическую жизнь ДРА, национально-племенные проблемы, охрану границ, состояние тыла ВС ДРА. Устинов любил, когда присутствующие активно и дружно обсуждали под его руководством проблемы войны, очевидно, этим компенсируя свой недостаток знаний военного дела и искусства ведения боев и операций. И все курил и курил. Министр обороны спрашивал об обеспечении частей 40-й армии горючим, боеприпасами, о том, как действуют танки в горах. Спросил и о здоровье товарища Бабрака Кармаля. А вслед за этим и о здоровье товарища Спольникова (представителя КГБ в Афганистане).

– А изучал ли эту карту товарищ О? – вдруг спросил Устинов.

Вот тут-то я впервые и почувствовал всю меру ответственности за рискованную комбинацию с «двумя картами» и возможные последствия для себя и сотоварищей, участвовавших в создании этих «двух карт». Назревала драма, а, возможно, и громкий скандал. Врать я не научился и не умел. А правду доложить Устинову не мог – он, я был уверен, не поймет и все и всех загубит. Но, как обычно в такой обстановке, выручил нас самый младший по званию и должности.