Всю жизнь с морем

Александр Бочек

Всю жизнь с морем

Глава I

На новые места

Темно-зеленая, огромная, как море, тайга. Сосны, сходящиеся вершинами где-то в высоком небе. Из распадка вечно тянуло холодком, то с завыванием, как в трубе, то потише. Медностволые гиганты сердито размахивали могучими лапами и шумели так, как, может быть, шумело разволновавшееся море.

Трудно вспомнить теперь, откуда пришло это сравнение гудящих сосен с шумом моря, — возможно, из того, первого, плавания, которое вряд ли удержала память трехлетнего человека, или наложилось на ранние воспоминания детства, благодаря впечатлениям, накопившимся за долгие годы блуждания по синим дорогам.

Хорошо было под шум леса слушать рассказы отца о том первом и долгом плавании, вздохи матери, вставлявшей иногда словечко. Рассказы эти были отрывочны, сбивчивы и скупы.

В мае 1896 года из Одессы во Владивосток искать счастья отправилось 257 семей переселенцев, в большинстве мужиков Черниговской губернии из-под Новгород-Северска.

Новенький, только что построенный в Англии, пароход «Владимир» поражал щегольской чистотой и как бы являл часть того неведомого прекрасного мира, в поисках которого в далекое путешествие отправились малоземельные или вовсе безземельные, измученные непосильным трудом хлеборобы.

Командир «Владимира» Фитингоф, по рассказам старших, был приветлив с переселенцами, особенно заботился о детях, ежедневно лично проверял «эмигрантские» помещения и строго взыскивал, если замечал где-нибудь мусор, следил за тем, чтобы люди были накормлены, и не допускал грубого отношения команды к пассажирам.

В портах захода, где судно пополняло запасы угля, пресной воды и продовольствия, переселенцев иногда сводили на берег. И перед ними развертывалась такая пестрая, яркая и красочная картина, что ее и сравнить-то было не с чем.

Ничего не скажешь — красиво! Что цветов, что фруктов разных! Кругом сады, как в раю, — рассказывал отец. Небо синее, синее, ночью звезды, кажется, рукой можно достать…

Наверное, тогда возникла мечта увидеть эти сказочно-красивые страны. И все чаще и чаще стали грезиться воображению неведомые моря и земли. А когда в мальчишескую жизнь вторглись отважные герои Фенимора Купера, Майн Рида, и особенно полюбившегося Станюковича, мечта о море и неведомых странах окончательно поработила юную душу. С той поры не стало игр занятнее тех, в которых были моряки и корабли. Пусть в матросов преображались соседские мальчишки, а в корабли — и утлый плотик, и даже бревно. Не было занятия увлекательнее, чем терпеливо мастерить клипера, фрегаты и джонки.

Пароход «Владимир» на ходу в море

… «Владимир» бросил якорь на рейде Владивостока в июле 1896 года. Город в ту пору был еще небольшим, но опрятным. На рейде стояла эскадра. На улицах то и дело встречались военные моряки, рыбаки и множество разноязыкого люда: китайцы, корейцы, японцы.

Город рос, и рабочие руки требовались на каждом шагу. Городская суетная жизнь не прельстила украинских дядьков-хлеборобов, их влекла земля. И они подались в таежные дебри Южно-Уссурийского края. Туго пришлось здесь земледельцам. Пашню нужно было отвоевывать у тайги. Переселенцы валили и корчевали вековой лес. Целый день визжали пилы, стучали топоры, с изумленным вздохом и надломленным треском валились зеленые гиганты, с порубок тянуло гарью. Тайга не сдавалась, стояла грозной темной стеной. Сопротивлялась, как могла. Угрожала набегами диких зверей, посылала на пришельцев полчища ядовитых змей и тучи гнуса, от которых страдали люди и скот.

— Вроде и ширь кругом, а простору нет, — говаривал измучившийся на тяжелой работе отец. — дали не видно. Вздохнуть нечем, и пашни мало.

Должно быть, он тосковал по степным раздольям родной Черниговщины. Тоска эта в конце концов погнала на новое место. Несколько суток две груженные доверху подводы тянулись к озеру Ханка. Земля стелила навстречу цветистые ковры полян, иногда скрипучие колеса тонули в высоченной густой траве. Когда останавливались на привал, отец брал старое ружье, и поспешавший за ним мальчонка мгновенно преображался в краснокожего охотника. Гусей и уток в тех краях водилось пропасть. А рыбой разной просто кишели реки.

Путешествие окончилось у околицы села Новая Девица. Жизнь пошла привольная, сытая. Земли вокруг озера Ханка урожайные, пастбища тучные. В доме появился достаток. А с достатком — и первый учитель. Высокий худой человек с кустистой бородой, разделенной надвое белой проседью, политический ссыльный, гневный, непримиримый.

Учитель с отцом любили поспорить о политике.

— Согласен, — говорил отец, — Николай правит худо и добра от него не будет.

— И другой правил бы худо, — пророчествовал учитель, — потому как хороших царей нет. Не бывает и быть не может.

— Не скажите, — возражал отец, — Александр Третий был настоящий царь. Правил твердой рукой и дело знал.

Отец в годы солдатчины видел Александра Третьего на маневрах в Варшаве.

— Тиран и супостат, как и все остальные, — не соглашался учитель. — Только тогда и вздохнет народ, когда прогонит царей.

Учитель любил пожаловаться на злосчастную судьбу, на загубленную жизнь. Бывал он и дерзок.

— Ты, Павел Алексеевич, — говаривал он отцу, — перебирайся-ка в город и сыновей учи. В вас, крестьянах, жадность корни пустила. Останешься в селе — кулаком станешь. Мироедом. И детей сделаешь кровососами…

Трудно сказать, эти ли увещевания или какие другие причины принудили отца бросить хлебопашество. В 1900 году снова две подводы, груженные нехитрым скарбом, покатили по цветистым полянам. Путь на этот раз был не слишком долог — всего сто верст — и вел он на станцию Пограничную, где строили восточно-китайскую железную дорогу. На паре лошадей отец возил на строительство песок, щебень, гравий. Теперь он реже вспоминал плавание, хотя время от времени и заводил о нем разговор, правда, больше к слову или когда об этом просили дети.

А мальчика в море манили книги. На Пограничной была хорошая библиотека, и он быстро нашел туда дорогу.

В 1906 году, окончив шестиклассное городское училище в Никольске-Уссурийском, он заявил, что хочет стать моряком. Ему исполнилось уже четырнадцать лет. Но неожиданно выяснилось — в мореходное училище принимали с шестнадцати. К тому же и отец был против: опасно, да и жизнь моряка куда как незавидная. Но паренек был настойчивый. И не хотел так легко расстаться с мечтой. Он выписал из Владивостока программы и начал тайно от отца готовиться к вступительным экзаменам в мореходное училище.

Это было так давно, что, кажется, целая вечность отделяет того мальчика от нынешних дней.

Глава II

Путь к морю

Передо мной чудом сохранившийся, пожелтевший от времени и протертый на сгибах документ, текст которого воскрешает не только давнее прошлое, но и всеми забытый канцелярский стиль.

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Дано сие в том, что Александр Бочек действительно плавал матросом на учебной шхуне «Надежда» Владивостокского мореходного училища с 1 апреля 1908 года по 10 октября 1908 года, что подписью своею и приложением судовой печати удостоверяю.

За капитана шхуны «Надежда»

помощник капитана

М. Дарзнэк

Владивосток,

декабря 1-го дня

1908 года

Этот документ свидетельствует о том, что мальчик, мечтавший о море, и я — одно лицо. Мечта стала явью.