Преодоление. Повесть о Василии Шелгунове
Преодоление. Повесть о Василии Шелгунове читать книгу онлайн
Книгой «Навсегда, до конца» (повесть об Андрее Бубнове), выпущенной в серии «Пламенные революционеры» в 1978 году, Валентин Ерашов дебютировал в художественно-документальной литературе. До этого он, историк по образованию, в прошлом комсомольский и партийный работник, был известен как автор романа «На фронт мы не успели», однотомника избранной прозы «Бойцы, товарищи мои», повестей «Семьдесят девятый элемент», «Товарищи офицеры», «Человек в гимнастерке» и других, а также многочисленных сборников рассказов, в том числе переведенных на языки народов СССР и в социалистических странах. «Преодоление» — художеетвенно-документальная повесть о В. А. Шелгунове (1867–1939), кадровом рабочем, одном из ближайших соратников В. И. Ленина но петербургскому «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса», талантливом самородке, человеке трагической судьбы (он полностью потерял зрение в 1905 году). Будучи слепым, до последнего дня жизни продолжал активную работу в большевистской партии, членом которой являлся со времени ее образования.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
В. П. Ерашов
Преодоление
Повесть о Василии Шелгунове
ПРЕОДОЛЕВАТЬ, преодолеть… — одолеть, осилить, побороть, победить, превозмочь, покорить, низложить и подчинить себе. Преодолевают врага в битве, страсти свои в борьбе с ними, лень свою, отвращение от чего… Преодолев сам себя (самотность свою), преодолеешь первого врага своего…
«Разумеется, без самого активного участия передовых рабочих в составлении и распространении такой литературы она (рабочая печать. — Ред.) существовать бы не могла. Из петербургских рабочих, действовавших в то время, можно назвать Василия Андреевича Шелгунова… и Ивана Васильевича Бабушкина». — В. И. Ленин.
«Василия Андреевича Шелгунова знаю и работал с ним вместе». — В. И. Ленин.
«В числе старых товарищей… Ленина… был… ветеран русского социал-демократического движения, рабочий, имя которого хорошо знакомо многим петербургским пролетариям, Василий Андреевич Шелгунов. Рука об руку с Шелгуновым начинал свою практическую социал-демократическую работу Ленин в Петербурге. Было это в 1894 году…» — Н. К. Крупская.
«Когда члены Исполнительного Комитета заняли свои места в президиуме, на сцену вышел и тов. Ленин. Он обвел взглядом огромный зал собрания, потом почему-то вдруг спустился в партер и направился вверх по проходу амфитеатра. Все оборачивались и не сводили с него глаз. Где-то в задних рядах сидел старый друг Ленина… питерский рабочий и революционер Шелгунов…
Шелгунов встал, сделал два шага навстречу Владимиру Ильичу, и оба борца крепко расцеловались.
Вот и все. Мне кажется, что они не сказали друг другу ни слова.
И все же их встреча была прекрасна своей яркой человечностью». — Иван Ольбрахт, один из организаторов Коммунистической партии Чехословакии, писатель. Из воспоминаний об открытии Второго конгресса Коминтерна в Таврическом дворце Петрограда, июль 1920 года [1].
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Начнем, пожалуй. Итак, «Правительственный вестник». Бумага хороша. Издание официозное, респектабельное, солидное. Выпуск обозначен — № 171. И дата проставлена двойная: 2, а в скобочках — 14 августа по европейскому календарю. Приобщаемся помаленьку к западной цивилизации.
Нумер как нумер.
Государь Император Высочайше повелел: соизволить принять пожертвование в количестве 2500 рублей, собранных чинами Оренбургского военного округа, учредив стипендию имени генерал-лейтенанта Крыжановского… Циркуляром управляющего министерством финансов изменены правила о пивоварении — лень разбираться, какие там правила такие… В Париже цареубийца по имени Рок — и дала же судьба такое провидческое прозвание! — приговорен к пожизненным каторжным работам… Город Сан-Мигуэль в Сальвадоре, имеющий 40 тысяч жителей, был предан огню и мечу в результате столкновения между светской властью и католическими священниками — свят-свят, да они что там, посбесились, у нас, слава богу, таких безобразий не водится… А средняя температура воздуха здесь, в Санкт-Петербурге, была накануне 18,8 градуса… Теперь, кажется, потеплело…
На последней странице выпуска — объявления, как водится. Принимается подписка на журнал «Модные выкройки», — надобно будет супружнице показать, разоримся на целковый-другой… Продаются лучшие в мире американские швейные машины «Зингер Силансьез»… Лучшие в мире… Откуда нам ведать, лучшие, худшие… Торгуют господа, купцы, капитал наживают вместе с промышленниками. Буржуазия, вот как называются… Продавай-покупай…
А вот это — новенькое, такого, пожалуй, еще не встречалось в газетах, ну-ка, ну-ка, что за штука?
«Хозяйственное управление при С.-Петербургском доме предварительного заключения призывает желающих принять на себя поставку 250 саж. однополенных березовых, 2450 саж. однополенных и 150 саж. трехполенных сосновых дров… С.-Петербургский дом предварительного заключения находится по Шпалерной улице, под № 23».
Касательно поставки дров это, господа, сказано не про нас, этим долженствует интересоваться купчишкам, а особе девятого по табели о рангах класса, нашему благородию, это ни к чему. Но известие любопытное, да-с, и превесьма. Сколько разговору было по столице насчет этого дома, а в газете только объявление одно, а более — ни строки. Поглядим, однако, что пишут в «Голосе», орган сей отнюдь не официозен и даже либерален. Нынче любят в либералов поиграть… Сего же числа газетенция, разумеется… Да-с, не зря, не понапрасну трачены были ассигнации, чтобы получался нами «Голос», издаваемый господином Андреем Александровичем Краевским, под редактурою известного историка профессора Василия Андреевича Бильбасова. Прогрессивной газета слывет, информирована, говорят, преизрядно. И то сказать, про дом заключения разговоров много было в Питере…
Еще в сороковых годах, рассказывали недавно знающие люди, государь император Николай Павлович посетить изволил английскую Пентонвильскую тюрьму, остался ею весьма доволен и пожелал ввести в нашей империи одиночное, законом установленное заключение, сочтя его во многих отношениях полезным. Однако вскоре началась Крымская кампания, засим же государь почил в Бозе. Но добрые замыслы втуне не пропадают, четверть века спустя пожелание покойного вспомнили, приступили, благословясь…
Хаживали мы воскресным днем, с прохожими, с жителями Шпалерной, беседовали, питерцы — народ грамотный, дошлый, про все знают.
Ладили с размахом, не поскаредничали, было израсходовано, слыхать, восемьсот тысяч рублей — это, к примеру, нам в канцелярии ведомо, — чуть ли не дневная сумма всего фабрично-заводского производства Европейской России. Немало, господа!
Здание возвели преогромное, о шесть этажей, с расчетом, говорят, на семь сотен заключенных: шестьдесят три камеры по системе общей, для уголовной кобылки, да триста семнадцать одиночек, те политическим предназначены.
Загодя было известно: Главное тюремное управление свое любимое детище окрестило Домом предварительного заключения.
А вчера, в пятницу, слух был, имело место в Доме сем торжественное открытие с богослужением, с освящением, в присутствии титулованных особ, высших государственных чинов.
А «Голос»-то, «Голос» — из обыкновенного спокойного баритона сделался альтом восторженным!
Новое пенитенциарное, тюремное то есть, учреждение, захлебывается он, должно «служить, по возможности, образцом для такого же устройства всех вообще подобных мест». И умиляется: «…называется не тюрьмою, а домом, — так и подчеркнуто, — предварительного заключения…» Ишь как распрекрасно дом сей «состоит в близости его к зданию судебных мест… в непосредственном соединении их между собою посредством крытой галереи», что позволяет, дескать, не оскорблять достоинства человека открытым передвижением по городу под конвоем, позволяет выиграть драгоценное время чиновников государственных, прокуроров, жандармов, приносит значительную экономию по содержанию транспорта и конвоя. А наличие одиночных камер — это ли не благо: уголовные отделены от политиков, в камерах тишина и покой, занимайся, чем дозволило начальство, думай без помех, о чем заблагорассудится, раскаивайся в содеянном, пока не упрятали тебя, грешного, либо в Петропавловку, либо в «Кресты», а то и в места весьма отдаленные, а то и в Шлиссельбург, в каменный мешок…
Ладно, почитали, пошутили малость — нам-то что, господа, это не про нас, мы, слава богу, не кобылка уголовная и не политики, мы — особы девятого класса. Пойти вздремнуть, что ли…
«Как зверь, метался я от окна к двери, машпнально отсчитывая шесть роковых шагов, — нет выхода, все то же, все то же. И как будто опускаясь в бездетную мрачную пропасть, полный глухого отчаяния, я закрывал глаза и, поникнув головой на скат подоконника, долго стоял недвижно, безмолвный… На молодого человека с живым темпераментом… особенно тяжело действовало постоянное вынужденное молчание». — Михаил Сильвин, член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», водворенный в Дом предварительного заключения следом за В. И. Ульяновым, В. А. Шелгуновым и другими товарищами.
