Никто не выйдет отсюда живым

Джерри Хопкинс, Дэнни Шугермэн

Никто не выйдет отсюда живым

Предисловие

Джим Моррисон успешно стал мифологическим героем еще при жизни – он был, это почти бесспорно, живой легендой. Его таинственная смерть и последовавшие за ней спекуляции завершили цепь событий, утвердивших за ним место в пантеоне одарённых художников, ощущавших жизнь слишком остро, чтобы выжить: Артюра Рембо, Шарля Бодлера, Ленни Брюса, Дилана Томаса, Джеймса Дина, Джими Хендрикса и других.

Эта книга не поддерживает и не опровергает миф о Моррисоне. Она просто напоминает о том, что Джим Моррисон (и “Doors”) – это больше, чем легенда; что легенда существовала на самом деле. Иногда прелесть этой книги – в резком противоречии мифу, иногда – в соответствии с ним. Таким был этот человек.

Лично я считаю, что Джим Моррисон был богом. Некоторым из вас это может показаться ненормальным, а кому-то – странным. Конечно, Моррисон говорил, что мы все – боги и что наша судьба зависит от нас самих. Я только хочу сказать, что, по-моему, Джим Моррисон был современным богом. На худой конец, господом.

До сих пор мы имеем слабое представление об этом человеке. Его деятельность в качестве участника “Doors” привлекает всё больше поклонников, в то время как настоящий талант этого человека и источники его вдохновения известны, но на них не обращают внимания. Рассказы об арестах и “подвигах” распространены шире, и эти рассказы сейчас более фантастичны, чем когда-либо, но наше представление о Моррисоне как о человеке тускнеет.

Моррисон изменил мою жизнь. Он изменил жизнь Джерри Хопкинса. Джим Моррисон действительно перевернул много жизней, не только тех, что непосредственно соприкасались с его жизнью, но и тех, кого он привлекал как неоднозначный поэт-певец “Doors”.

Эта книга рассказывает о жизни Джима, но не даёт ей оценки. Мы только попытались проникнуть внутрь этого человека, исследуя, откуда он пришел и как он попал в среду, где стал лидером.

В самом начале, в 1967-м году (когда большинство из нас услышало его впервые), понять Моррисона было не легко. Это было сложнее духовных поисков; в сравнении с предназначением Джима вы были посторонним, который предпочитал заглянуть внутрь. Рок-н-ролл всегда привлекал множество “негодников” с подобными замашками, но Моррисон продвинул таких “посторонних” на шаг дальше. Он говорил, дословно: “Это прекрасно, что нам нравится здесь. Это причиняет боль, это ад, но это ещё и радость, гораздо более реальная, чем то путешествие, в котором я вижу вас ”. Он показывал пальцем на родителей, учителей и другие земные авторитеты. Он не говорил ничего определённого. Ненавидящий ложь, он не предупреждал – он громко, неистово бросал обвинения. Ещё он показывал нам, на что это было похоже: “Люди странные, когда ты странный / Лица уродливы, когда ты один ”. Он показывал нам, как могло быть: “Нам могло быть так хорошо вместе / Я расскажу тебе о мире, который мы придумаем / ненужном мире без жалоб / предприятия / экспедиции / приглашения и изобретения”. Он был эмоционален, яростен, грациозен и мудр в общении. Он редко шёл на компромиссы.

Проникновение внутрь определённо не интересовало Джима. Как и не интересно было ему пройти мимо или побыть рядом. Единственным побудительным мотивом Джима было прорваться насквозь всего. Он читал о людях, которым это удавалось, и верил, что это возможно. Он хотел взять нас с собой. “Мы войдём в ворота к вечеру”, – пел он. Несколько чудесных лет, первых в жизни “Doors”, значили чуточку больше, чем только то, что Джим и группа брали с собой аудиторию в недолгие путешествия на другую территорию, выходящую за пределы добра и зла, на чувственный и драматический музыкальный ландшафт. Конечно, последний прорыв на другую сторону – это смерть.

Вы можете балансировать на грани жизни и смерти, между “здесь” и “там”, очень долго. Джим это и делал, неистово махал нам рукой, зовя присоединиться к нему. Увы, кажется, он нуждался в нас больше, чем мы в нём. Мы абсолютно не были готовы идти туда, куда он нас звал. Мы хотели смотреть на него, мы хотели идти за ним – но не шли. Не могли. А Джим не мог остановиться. И шёл один, без нас.

Джим не хотел помощи. Он хотел только помогать. Я не верю, что Джим Моррисон шёл “путём смерти”, как говорили многие. Я верю, что “путь” Джима был путём жизни. И не временной жизни, а извечного счастья. Если он должен был убить себя, чтобы туда попасть, или хотя бы внести свою собственную лепту в исполнение своего предназначения, замечательно. Если и была какая-то печаль в конце жизни Джима, то это было горе неосознанного смертельного цепляния за жизнь. Но как бог, как провидец, он знал лучше.

История, которую вы прочитаете, может показаться трагичной, но для меня это – история свободы. Неважно, что в последние дни Джиму пришлось пережить депрессию и разочарование; я верю, что с ним были и радость, и надежда, и спокойное знание того, что он почти дома.

Не важно, как умер Джим. И нет ничего особенного в том, что он покинул нас столь молодым. Важно только то, что Джим Моррисон жил, и жил с намерением, понятым им с самого рождения: раскрыть самого себя и свой собственный потенциал. Он делал это. Короткая жизнь Джима хорошо говорит сама за себя. А я сказал уже слишком много.

Никогда не будет другого такого, как он.

Дэнни Шугермэн Беверли Хиллз, Калифорния 22 марта 1979 г.

Глава 1

Однажды, когда неподалёку от Альбукерке в горах у пика Сандии лежал снег, Стив и Клара Моррисон взяли детей покататься на санках. Стив служил на здешней военновоздушной базе в Кёртленде – он был там офицером и человеком номер два по обслуживанию морского и военно-воздушного спецоружия. То есть, он работал с атомной энергией, которая была тогда секретной темой и говорить о которой дома он не мог.

Зима 1955-го года, прошло несколько недель после двенадцатого дня рождения Джима Моррисона. Меньше, чем через месяц его сестре Энн, которая постепенно превращалась в круглолицую девочку-подростка, должно было исполниться девять лет. Их брат Энди, бывший немного крупнее Джима, – наполовину её моложе.

Картинка по-зимнему непритязательна: на заднем плане – заснеженные вершины Сангр де Кристо (Нью-Мексико), на переднем – розовые щёки, тёмные волнистые волосы, хотя и спрятанные под тёплыми шапками – здоровые дети в тяжёлых пальто вскарабкиваются на деревянные санки. Снег не идёт, только сухие, жгучие порывы ветра сгор.

На краю горного склона Джим усадил Энди на санках спереди, за его спиной – Энн, а сам пристроился сзади. Они оттолкнулись руками и с радостными воплями поехали вниз.

Сани двигались всё быстрей и быстрей. Впереди показалась какая-то будка, которая стремительно приближалась.

Сани быстро катились вниз по склону, будто космический корабль, разрывающий холод открытого космоса. Энди задёргался.

Выпрыгивайте! – кричал он. – Выпрыгивайте! Выпрыгивайте!

Галоши Энди застряли за передней перегородкой саней. Он попытался толкнуться назад, чтобы освободиться, но Энн, сидевшая позади него, не могла сдвинуться с места. Джим навалился вперёд, оставляя их беспомощными.