Полный путеводитель по музыке The Doors

Питер K. Хоуген

Полный путеводитель по музыке The DOORS

Предисловие

О шестидесятых годах уже много сказано и написано, и в основной массе все эти слова — банальная чепуха. Да, то было время подлинного новаторства и экспериментов в поп-искусстве, причем почти все культурные революционеры той поры были невероятно молоды. Дух эпохи не поддается реконструкции, сколько бы ни возвращалась мода на одежду и музыку тех лет, — и это к лучшему, потому что шестидесятые не были до такой степени наполнены весельем и эйфорией, как сейчас может показаться.

В нашу эпоху постпанка многим трудно представить, что каких-то тридцать лет назад к вам запросто могли пристать на улице и побить только за то, как вы одеты. Трудно пережить чувство необыкновенной свободы, когда любое социальное изменение, пусть совсем ничтожное, становится подлинной революцией, направленной против косного мышления поколения родителей и ведущей к новому миру (это и впрямь был новый мир, только не тот, к которому все стремились). Трудно представить себе страдание и ужас, вызываемые мыслями о том, что тысячи твоих сверстников гибнут в бессмысленной и бесчестной бойне в Юго-Восточной Азии, которая в любой момент может перерасти в ядерную войну (и это вполне устраивало Ричарда Никсона). И совсем уж специфическим знаком времени стало разочарование в ЛСД, который оказался не панацеей, а смертельно опасным духовным суррогатом, по всей видимости распространявшимся в рамках социального эксперимента, контролируемого ЦРУ.

Такая социально-политическая обстановка стала фоном для появления, вслед за The Beatles и Бобом Диланом, тысяч рок-групп, каждая из которых хотела сказать что-то свое о существующем положении вещей. The Doors всегда выделялась из общей массы. Их творчество несомненно выходило за рамки обычных блюзовых риффов и штампов культуры хиппи. Они были неотесанными и нестандартными, и это сближало их, скорее, с ньюйоркцами Velvet Underground, а не с группами Западного побережья. И вообще, The Doors были не похожи на других.

И этой непохожестью группа по большей части была обязана своему вокалисту Джиму Моррисону. Не хочу умалять заслуг других членов группы: они создали очень своеобразное звучание и помогли Джиму лучшим образом выразить свои идеи. Но сам замысел, стихи, имидж, мировоззрение — все это принадлежало главным образом Моррисону.

Он был талантливым певцом, поэтом, художником, кинорежиссером и «эротическим политиком», коэффициент интеллекта (IQ) которого равнялся 149. В то же время даже его защитники признают, что часто Джим напоминал человека, при виде которого любой предпочел бы перейти на противоположную сторону улицы. Невыносимо грубый, ненадежный, терзаемый противоречиями, регулярно употребляющий по меньшей мере один из наркотиков, а временами опасный — вот лишь некоторые из определений, подходящих для его описания. И все же, по словам одного из членов обслуживающего персонала The Doors, «в 98 процентах случаев Джим вел себя как джентльмен».

Для многих слушателей The Doors стали первыми, кто по-настоящему раскрыл потенциал рока. Мысль о том, что текст в поп-песне — это нечто большее, чем банальные стишки, стала подлинным откровением, под влиянием которого многие из адептов нового культа просто потеряли голову. Джоан Дидион [1] назвала The Doors «Норманами Мейлерами [2] из хит-парадов, миссионерами апокалиптического секса»). В наши дни, слушая их музыку и стараясь быть максимально беспристрастным и строгим критиком, я должен отметить, что около половины выпущенного The Doors материала выдержало проверку временем, и, если отвлечься от фактора ностальгии, этот показатель у них гораздо выше, чем у большинства современников группы.

Сам Моррисон объяснял причину популярности группы так: «Мы ориентируемся на те же человеческие потребности, что и классическая трагедия и ранний блюз южных штатов. Считайте, что это спиритический сеанс в среде, которая стала враждебной жизни: холодной, сковывающей. Люди чувствуют, что умирают на фоне губительного ландшафта. И вот они собираются и устраивают спиритический сеанс, чтобы призвать мертвых, умилостивить их и увести прочь посредством декламации, пения, танцев и музыки. Они пытаются излечиться и вернуть в свой мир гармонию».

Джим стал рок-звездой как бы против воли и терпеть не мог своих фанов-недоростков. Единственно значимым стимулом, побуждавшим его к концертным выступлениям, была возможность экспериментировать с публикой, наблюдая за результатом своих действий. Нет никаких сомнений, что на самом деле он видел себя в роли шамана, высвобождающего энергию толпы и доводящего себя и публику до состояния катарсиса. «На рок-концерте нет правил, — радостно провозглашал Джим. —Дозволено все».

Было видно, как серьезно Моррисон относился к этой идее: «Иногда мне нравится искать аналогии в истории рок-н-ролла и греческой драмы. У греков это происходило в решающие моменты года на площадках для молотьбы хлеба. Сначала группа последователей культа просто танцевала и пела там. И вот однажды один из одержимых выскочил из толпы и начал подражать Богу».

Если Моррисон и подражал Богу, то этим богом был Дионис; если он и был безумцем, то это был блаженный безумец. По словам Джина Скулатти, Джим обладал «смелостью выставлять себя глупцом, часто на публике». Вслед за Уильямом Блейком Моррисон был убежден, что «путь излишеств ведет к дворцу мудрости». К несчастью, он руководствовался этим принципом не только в творчестве, но и в личной жизни.

Одно излишество сменяло другое: Джим мог запросто принять такую дозу спиртного, после которой нормальный человек проснулся бы в больнице. Незнакомые люди давали ему на улице неизвестные таблетки, и он глотал их, не задавая никаких вопросов. Находясь за рулем, Моррисон часто носился со скоростью 100 км/ч по улице с односторонним движением навстречу другим автомобилям. Он всегда дожидался, пока светофор не откроет движение машинам и они не тронутся с места, и только тогда переходил дорогу. Что это было — саморазрушение? Иначе не скажешь. Можно ли сказать, что он искал смерти? Пожалуй, это слишком поверхностный вывод. Но образ жизни Моррисона нельзя объяснить и простой страстью к приключениям. Скорее всего, это был своего рода эксперимент. В 1969г. сам Джим признавался: «Скажем так: я испытывал границы реальности. Мне было интересно увидеть, что получится. Вот и все, что было: просто любопытство».

Несомненно, что, ко всему прочему, Моррисон был гедонистом, — возможно, не в последнюю очередь благодаря нигилизму, с которым он относился ко всему на свете. «Я хочу как следует оторваться, пока весь этот бардак не сгорел в пламени», — звучит в одной из его концертных записей. И хотя замечание Блейка относительно «пути излишества» содержит зерно истины, верно также, что этот путь часто ведет на кладбище. Джим Моррисон жил на всю катушку и умер молодым… но тело, оставленное душой, выглядело далеко не лучшим образом. Он довел себя до плачевного состояния.

Сложись обстоятельства менее печально, однажды он вернулся бы в студию, прожив все эти годы с не меньшим достоинством, чем, скажем, Дилан или Вэн Моррисон. А может, все было бы иначе — мы никогда не узнаем. Одно известно наверняка: он был самобытен и уникален, опередив свое время. Даже в его нигилизме была положительная составляющая, еще более очевидная в дни нынешнего культурного хаоса. «Меня интересует все, что относится к бунту, беспорядку, хаосу, и особенно поступки, в которых нет очевидного смысла. Мне кажется, здесь — путь к свободе» — эти слова запросто могли быть сказаны Брайаном Ино, или Дэвидом Берном, или Давидом Боги, или, если уж на то пошло, Ричардом Фейнманом.

Тот факт, что после смерти Джим стал еще большим идолом, чем он был при жизни, пожалуй, сильно позабавил бы его. В одной из записных книжек Моррисон заметил: «Ко всему, что я делаю, я отношусь с неизменной иронией».