Тысяча и одна минута. Том 4

– Вестимо, вестимо, что и говорить, примолвил Еврей, и отец Соломон сказал, что с другом не бремя дорога дальняя.

«Да что, для друга и семь верст не крюк. А кто этот отец Соломон?»

– Кто его знает; я так от старших слыхал, только должен быть умный человек.

И думает жид про цыгана: хорош гусь, и про Соломона не слыхивал! И думает цыган про жида: погоди честный Евреи, я тебе покажу премудрость Соломонову!..

Так ведь идет и не на одном пути… да что растолковывать, сами, будьте здоровы, небойсь давно догадалися.

Шли-шли так наши путники, приустали, сели на пути и давай друг другу разные диковинки рассказывать.

– А что, пан Урывай, добрый человек, ты чай на пути кое-что видел, кое-чему поучился-таки?..

«Чему, учиться, сам других учил, даром что дурак-дураком родился. Попал я раз, скажу тебе, в такую сторону, где народ дурень на дурне сидит, дурнем погоняет еще; между них побывши и сам одурел-было; и действительно, может теперь с тобой в дороге идучи, мне прилунится сделать что не ловкое, так не взыщи на мне, а на мою участь пеняй, что к дурням было-завела меня. Ведь поверишь ли, что это за народ такой: и смешно, и досадно глядеть на них; иду, примерно, я раз ночной порой; ночь была светлая-месячная и вижу, что человек с пять бродят в пруду по пояс в воде, с решетами. Что мол-вы, ребятки, карасей ловите, что ль? «Нет» говорит, нам звезд набрать хочется…»

– Каких звезд?

«Да вон, что, видишь, в воде-то светятся…

– Да, дурни, то небесные звездочки, они только на воде кажутся, а ведь, видите, они все в небе вделаны.

Взглянули дурни к верьху «и то» говорят «смотри пожалуй, мы на небо-то посмотреть и не догадаемся!.. то-то ловим-ловим вот уже битых два часа, кажется и в решете видишь, а воду выпустишь – и нет ничего!»

Хоть глупый этот народ, да спасибо послушливый: когда я им растолковал все порядком, то сей-час же свою ловлю и бросили; но я таки спросило., полюбопытствовало.: а на что-мол вам звезды понадобились?.. чтобы вы со. ними сделали, буде добыли бы?

«Да хотели -было на кафтаны прицепить.»

– А это к чему?

«Да как же: тогда бы все нас стали звать высокопочитательными, стали бы передо, нами шапки снимать и нас чествовать..»

– Нет, други любезные, примолвил я, чтобы нацепить себе на кафтан звезду, да заставить других себя почитать, надо что нибудь побольше сделать, чем ходить с дырявым решетом, по пояс в тине, наровне со всякой гадиной.

Еще раз, иду я мимо одной избы в той стороне и вижу, что куча народу – корову на крышу тащат.

– Для чего это? спрашиваю.

«Да вон» отвечают мне, трава на крыше выросла, жалко так ее оставить, пропадет ни за что, так пусть корова съест, будет выгодней.»

– Да на что же вам тащить корову на крышу для этого, вы сорвите траву, да и отдайте ей.

«Эко дело, смотри пожалуйста, и то ведь так; ай прохожий, спасибо брат, ведь у нас на это простое дело и догадки не было!»

В третьей деревне тоже мне случилось этих дурней наставить на путь: пришел я на один постоялый двор и вижу православные завтракают; поставили горшок каши да из него и черпают…. да то диковинка, что каждый зачерпнет и опять уйдет… я спрашиваю: что-мол это они делают? «Да» говорит хозяйка «они кашу видите с молоком хлебают, ну, а крынка с молоком, вестимо на холодинке стоит, а горшек с кашею здесь, так они зачерпнут в горшке каши, да и идут себе ложку молока взять…

– Неужели ж у вас всегда так делается?

«Как же иначе?»

– Да они бы взяли да принесли сюда крынку с молоком, чем ходить туда с ложками.

Неразумная хозяйка инда руками всплеснула, мои слова выслушавши, как будто я сказал премудрость великую, так и вскрикнула: «ах ты, батюшка!.. смотрите пожалуйста, дело пустое, а нам не в домек!.. Не говори же, родимый, пожалуйста, что ты это выдумал, я тебе за это холст подарю, дай я их сама на путь-на ум наставлю! И пошла баба дурней мужичков учить, как хлебать молоко с кашею…

– Ведь вот, честный Еврей, прибавил Урывай Не-дай-прамаха, у бабы этой не достало ума самой простого дела выдумать, а чужим умом воспользоваться, небойсь, догадалася!..»

А между тем, рассказывая свои повести, цыган Урывай ощупывал, что в котомке походной у Иоськи хитрого было напрятано.

– Да, да; приговаривал жид, думая про себя: эка ты, дура голова, между такого народа глупого не мог поживиться ничем получше холста!.. меня бы пустить туда, я бы их поучил уму-разуму; и прибавил: а со мною так другая была оказия, совсем не этакая… не случилось мне напасть на людей глупых, на таких, про которых вот ты рассказывал; а с добрыми людьми довелось-было хлеб соль водить, да не надолго. Идем мы раз с товарищем Ицькою; в походных сумках у нас ничего не было, а перекусить больно хотелося… И видим мы, двое Русских мужичков сидят да обедать сбираются… разложили хлеб, лица, лук и прочее, хоть не лакомое да про голодного сытное. Мы знаем русский обычай: скажи им только: «хлеб да соль!» они сейчас ответят: «хлеба кушать!» стоит только присесть тогда, а уж Русский понотчивать не откажется. Мы, увидавши их, прямо к ним и пошли, а они увидавши нас и начали перешептываться: может быть, им и не хотелось нас угостить, да нельзя, обычай такой; а мы так и сделали; подошли…. хлеб да соль, люди добрые!» они: «хлеба кушать!» а мы: «покорно благодарствуем!» Да и подсели по одиначке, каждый к мужичку.

Они с нами заговорили словами ласковыми, откуда мы и куда идем и прочее…. мы отвечаем да на съестное посматриваем; и вот, один из мужичков уже и хлеб в руки взял, хочет отрезать да нас угостить, и просит у другого ножа: а Дядя Михей, дай нож, я хлеба отрежу гостю своему. А другой говорит: нет, дай мне хлеб, я прежде своему отрежу. Первый говорит, что не даст хлеба прежде» ибо-де он у него в руках, а другой говорит: а я не дам ножа, пока ты мне прежде отрезать не дашь!.. Да так слово за слово, перекоряючись, первый и говорит: «А если ты мне не дашь, то я твоего гостя прибью!» А ну-ко, ну-тко попробуй, говорит другой, только тронь, так я и твоему спуску не дам! Да так побранившись подолее, как кинутся Ицькин мужичек на меня, а мой на Ицьку… ну нас комшить; мы кое-как вырвалися да тягу скорей!..

Добрые люди, вишь, и подрались за нас, да больно безалаберны: ну не все ли было равно: кого бы прежде из нас не попотчивать?..

«Точно, промолвил серьезно цыган, народ добрый, что и говорить, и подумал про себя: тотчас угостят из двух поленцев лишенкой!

Поразсказавши друг другу такие любопытные истории, встали паши сопутники да и пошли опять. Было время уже поздное, а дорога до конца пути еще дальная. Иоська хитрый пристал, начал прихрамывать и спрашивает цыгана Не-дай промаха: а что, Урывай, сердце мое, ведь нам никак придется ночевать близь дороги, в кустарниках?

«Чтож за беда, хоть бы и так» отвечал Урывай «теперь тепло, можно и на дворе соснуть; зверей диких здесь не водится, воры нас не ограбят небойсь, да не знаю как у тебя, а у меня, признаться, и взять нечего; чорта я также не боюсь, хоть сам лесовик приди.

– Не говори этого, Урывай, душа моя, не говори; с шайтаном не с своим братом… его призывать не следует; злых людей я конечно тоже не боюсь: у меня вот уж недель пять гроша за душею не было.

«За душей точно небыло, да там никто и не станет искать, а вот если в сумке лежит, то опасливо…

– И в сумке ничего нет, Урывай жизнь моя, коли хочешь покажу и выворочу, нет; бедный Еврей, сан знаешь, где мне взять…

«Ну да и лучше, коли нетъ» отвечал Урывай «Я ведь это сказал не для чего другого, а ради предостережения»

Выбрали в кустах местечко укромное цыган с жидком и расположились на ночлег до утра.

«А что» сказал Урывай Не-дай-промаха «что, честный Еврей, я думаю, прежде чем мы набоковую отправимся, недурно бы перекусить что нибудь?.. Вот у меня кусок хлеба имеется, я по нашему обещанию разделю с тобой пополам; посмотри, нет ли у тебя в котомке чего, так и ты поделись…»

– Да чтож у меня такое?.. У меня Урывай, сердце мое, только и есть, что хлеба кусок, такой же как твой, все одно, делить, хоть нет.