Баба-Мора и Капитан Трумм

— Мы сели на рифы! Мы сели на рифы! Спасайся кто может! — в восторге заорал капитан.

Не переставая веселиться, матросы спустили спасательные шлюпки и попрыгали в них. Теперь им предстояла ночная увеселительная прогулка к ближайшему порту. К утру они и добрались до него — промокшие, замерзшие, перепуганные.

Брошенный нефтевоз стал быстро погружаться на дно. Из пробоины, словно из бездонного источника, полилась вонючая вязкая нефть. Громадным пятном она растекалась все дальше и дальше по поверхности моря.

Когда Баба-Мора пришла наконец в сознание, она никак не могла взять в толк, как долго она провалялась в золе. Может быть, час, может быть, сутки, а может, и целую неделю. Во всяком случае кругом было темно и шел дождь.

Все ее тело болело и буквально горело от ран. Кровь была отравлена ядом и газами, перед глазами плясали огненные круги.

— Да ты просто сумасбродка, вот ты кто! — сказала она себе. — Чуть что не по тебе, кидаешься прямо в огонь.

Баба-Мора знала: где-то тут неподалеку должен быть ее воздушный шар. Только хватит ли у нее сил надуть его снова? Надо взять себя в руки. Она подумала о Трумме, и это придало ей сил. Бедняжка Трумм, как он там один? Баба-Мора чувствовала — с ним приключилось что-то неладное.

Шар был в общем-то цел. Кое-как Бабе-Море удалось его надуть. Но шнуры и веревки совсем обгорели. Баба-Мора разорвала на лоскутки свое пострадавшее в огне платье и привязалась к шару. Теперь можно было осторожно подняться в воздух.

Под проливным дождем Баба-Мора поплыла над зольными отвалами.

— Проклятая мертвая зола! Живой тебе Баба-Мора не дастся! — хрипло кричала она.

Прошло немало времени, прежде чем засыпанные золой пустыри и горы шлака остались позади. За ними пошла голая земля, а потом началось болото с кривыми сосенками и маленькими озерами. Баба-Мора вздохнула с облегчением. Теперь она была спасена. Она опустилась на островок с небольшим озерцом и уткнулась лицом в мягкий мох. Повсюду краснела крупная прошлогодняя клюква. Задыхаясь, Баба-Мора стала хватать ягоды прямо губами и почувствовала, как к ней возвращается жизнь. Она поползла по вереску и багульнику, выкапывая ногтями из земли какие-то корешки. Затем разжевала их и наложила на раны. Боль тут же начала утихать. На берегу озерца она нарвала охапку прошлогодней травы и мха, устроила себе ложе среди еловых ветвей, укрылась пустым воздушным шаром и провалилась в глубокий сон.

Когда она наконец проснулась, на голубом небе сияло теплое солнышко. Баба-Мора чувствовала себя здоровой и бодрой. Только небольшая слабость еще оставалась, а кроме того, Баба-Мора была вся в саже и пепле, волосы у нее коротко обгорели. Одежда тоже обгорела, висела на ней редкими клочьями.

Баба-Мора вскочила и с шумом плюхнулась в бездонное болотное озеро. Вода была темная, точно деготь, и очень холодная. Баба-Мора плавала долго и с удовольствием. Затем она отмылась от сажи, выстирала то, что осталось от одежды, и развесила сушиться на сосенку. Вокруг щебетали птицы. Мурлыча песенку, Баба-Мора стала собирать с кочек прошлогоднюю клюкву и бруснику.

И вдруг ее кольнула в сердце тревога. Перед ее взором возник Трумм. На его отчаявшемся лице сверкали слезы.

Капитан Трумм беспомощно стоял на берегу.

Вокруг островка Бабы-Моры колыхалась черная вонючая нефть. Везде, куда только доставал взгляд, была нефть, нефть, нефть.

Над нефтяным морем кричали и стонали чайки. Что-то необъяснимое притягивало их к маслянистой воде. Будто заколдованные, опускались они на волны, нефть тут же впитывалась им в перья, склеивала их, так что становилась видна голая синеватая кожа. Вода просачивалась сквозь перья, и птицы сразу насквозь промокали, замерзали, теряли силы, заболевали. Часть птиц беспомощно ежилась на прибрежных камнях, часть замертво болталась в черной нефти, и волны время от времени выбрасывали их на песок. Одну за другой. Весь берег был усыпан маслянистыми промокшими птичьими тушками. Это была чума. Нефтяная чума.

Капитан не мог смотреть на птиц. Сердце его сжималось, а все новые и новые прекрасные, полные сил птицы — клуши и крачки, чирки и чегравы, утки и чайки, — завороженные злой силой, окунались в смертоносную нефть. Нефтяная чума съедала их буквально у Трумма на глазах, а он не мог ничего поделать. Он пытался отогнать птиц подальше, бегал по берегу, кричал, хлопал в ладоши, кидался камнями. Но ничего не помогало, нефть колыхалась вокруг острова, а птицы словно с ума посходили.

— Эмелина, ну почему ты нас покинула? — как малое дитя заливался слезами большой и сильный капитан. Слезы катились по его лицу, перед глазами плыл туман.

И вдруг над морем и островом разнесся пронзительный, резкий свист. Кружившие над маслянистой водой птицы испуганно шарахнулись в сторону. Будто неведомая сила приподняла их, подбросила вверх, сбила в стаю, и они улетели.

Трумм тоже вздрогнул от этого свиста. Его сердце наполнилось радостью. Это свистела его любимая Эмелина! Вот и сама она показалась над скалами, повиснув на воздушном шаре. Трумм поспешил к падающей с неба Бабе-Море.

Вся ободранная, вся в ожогах, но все-таки это была его Баба-Мора!

— Ну, — сказала она вместо приветствия, — распустили тут нефтяную заразу! Танкер с нефтью налетел на рифы, какая-то девчонка лишила моряков разума, опьянила их паром. Бедный мой Трумм, ну и натворил же ты бед, пока меня не было!

Капитан ничего не смог ей ответить. Только сердце его наполнилось свинцовой тяжестью.

Баба-Мора отправилась взглянуть на больных и безжизненных птиц.

— Тут не помогут заговоры ни от огня, ни от воды, ни от воздуха, — бормотала она. — И старые добрые заговоры от чумы тоже не годятся. Придется придумывать новые.

Она подобрала полумертвую, насквозь пропитавшуюся нефтью птицу и задумчиво подула ей на перья, продолжая что-то бормотать. Время от времени она замолкала, словно прислушиваясь к своим мыслям.

Поначалу ничего не произошло. Птица тяжелым грузом лежала в руках у Бабы-Моры, безжизненно свесив крылья. Но постепенно от дуновений Бабы-Моры нефть стала собираться в капли. Капли скатывались на песок. Вот перья снова распушились. Баба-Мора погладила птицу по грудке, по спинке. Вялое тельце ожило. Птица взъерошила перья, встряхнулась. Глаза у нее вновь заблестели.

Баба-Мора подняла птицу над головой и что-то крикнула.

Расправив крылья, птица взлетела. Она поднималась все выше и выше в голубое небо и затем исчезла в той стороне, где начиналась чистая вода.

Трумм завороженно смотрел птице вслед.

А Баба-Мора взяла в руки новую птицу и принялась дуть на нее.

Капитан поспешил ей на помощь. Он подносил покрытых нефтью птиц. Их было ужасающе много, вся округа была заполнена ими, и, прикасаясь к каждой следующей птице, Трумм ощущал резкий укол в сердце.

А Баба-Мора все дула и бормотала, бормотала и дула. Вскоре скатывающиеся на песок капли превратились в целую лужу. Бабе-Море пришлось взобраться на камень. Теперь капитан не мог подойти к ней с новыми птицами. Баба-Мора поменяла место. Вскоре весь берег покрылся маслянистыми лужами.

К утру Баба-Мора от усталости едва держалась на ногах. Собственное бормотание клонило ее в сон. Глаза закрывались сами собой. Чтобы отогнать сон, она стала петь. И даже не заметила, как своим пением превратила крачку в альбатроса. Раскинув мощные крылья, альбатрос пропал в небе.

— О Господи! — испуганно прошептала Баба-Мора. — Так я спросонья бог весть чего натворю!

Чтобы прогнать сон, она велела капитану пойти сварить крепкого кофе.

Дни бежали один за другим. И вот наконец все птицы стали снова чистыми, здоровыми и бодрыми.

А море все еще было покрыто густым слоем нефти.

— Теперь надо сделать грабли, — сказала Баба-Мора.

Они отправились в лесок, чтобы смастерить ручку для граблей. Ни одно деревце Бабе-Море не подходило. Сосна ломалась, ветла гнулась, осина была слишком хрупкая, береза слишком тяжелая. Подошла только ель. Баба-Мора выбрала несколько молодых гибких елок, срезала их ножом, ошкурила, а затем стала составлять из них рукоятку. Ведь рукоять надо было сделать очень длинную.