Три веселых зайца (сборник)

Из сил выбились зайцы. Конец им приходит. Впору садись и помирай. Смотрят, чернеется что-то в саду у бабушки Степаниды. Подошли ближе — баня.

— Переночуем в ней, — предложил Рваный Бок. — Мыться до утра никто не придет, опасаться нечего.

Вошли зайцы в предбанник. Постояли, послушали, нет ли в бане кого. Перелезли через порог и дверь за собой закрыли.

Тепло в бане. Видать, топили недавно. Веником березовым пахнет. Внизу хорошо, а на полке — еще лучше.

— Совсем как у тебя на печке, — шепчет Рваный Бок и прижимается к другу.

Пригрелись зайцы и не заметили, как уснули.

Проснулся Рваный Бок, смотрит — светло в бане. И метель за окошком утихла. И кто-то кряхтит в предбаннике. Толкнул плечом друга:

— Вставай, Пушок. Попались. Идет кто-то.

Смотрят зайцы: приоткрылась дверь в баню, посошок бабушки Степаниды протиснулся, а за ним и бабушка Степанида, пригибаясь, вошла.

И рот раскрыла:

— А, батюшки!

Глядит на полок, а зайцы с полка на нее смотрят. За ночь в саже вывозились. Черные. Длинноухие.

И остановилось у бабушки Степаниды в груди старенькое сердце. Хочет она перекреститься — рука не поднимается. Хочет крикнуть — голос осекся. Губы шевелятся, а слов нет.

Пошевелился Рваный Бок. Решил сказать он бабушке: «Не пугайся нас, бабушка. Мы сейчас уйдем». А бабушка вдруг как вскрикнет — и бежать, даже посошок выронила.

Немного погодя примчались к бане Николка с Костей. У Николки в руках отцовское ружье, у Кости — Вертихвост на веревочке. Подкрался Костя к двери, как распахнет ее во всю ширь, как закричит:

— Стреляй, Николка!

Но смотрят ребята, а стрелять-то и не в кого. Пусто в бане. Только на полке немного заячьего пуха белеется. Походили ребята вокруг бани, стрельнули в небо и пошли домой.

Идут смеются: вечно эта бабушка Степанида придумывает что-нибудь. Прибежала домой белая, трясется вся:

— Хватайте ружье! Черти в бане моются. Вот тебе и черти. Верь после этого бабушкам.

ССОРА ИЗ-ЗА СНЕЖНОГО ЗАЙЦА

Сразу же после вьюги оттепель началась. Вязким стал снег, в снежки играть можно. Сказал Рваный Бок Пушку:

— Пойдем лепить снежного зайца. Обнял Пушок друга.

— Ну до чего у тебя, Рваный Бок, голова светлая. Обязательно что-нибудь придумаешь веселое.

Выбежали зайцы на поляну, лепить начали. Пушок, тот — раз-два! — и готово. Слепил себе зайца. Сел возле него, ножки вытянул, сидит, отдыхает.

А Рваный Бок знай себе лепит, старается. Сперва животик арбузиком скатал. Головку над ним пристроил. Где должны быть уши, прутики воткнул. Вместо носа шишку сосновую приладил. Губы землицей навел, брови навел — и заяц готов.

— Какой хороший, — позавидовал Пушок.

А Рваный Бок отряхнул снег с груди и говорит:

— Как же он может быть не хорошим, когда я его с тебя лепил. Похож?

— С меня? — посерел Пушок. — Это что же, по-твоему, у меня уши из прутиков? Это что же, по-твоему, у меня нос из шишки сосновой?

Подскочил и — раз-раз! — раскидал у Рваного Бока снежного зайца.

— Ах, так, — сказал Рваный Бок. — Ты что же, думаешь, если я у тебя в доме живу, по ночам на твоей печке греюсь, то ты можешь со мной делать все, что хочешь?

Подскочил и раскидал у Пушка снежного зайца. А Пушок схватил горсть снегу и залепил Рваному Боку в ухо. А Рваный Бок, недолго думая, залепил ему в левый глаз. А Пушок поймал его за уши и — тык-тык-тык — носом в снег.

И зайцы подрались.

Вырвался Рваный Бок, отбежал в сторону. Набрал снегу, помял, поплевал, чтобы покрепче снежок получился, размахнулся и — чик! — Пушку между глаз.

Кувыркнулся Пушок на спину и лапки кверху. А Рваный Бок вытер кровь под носом и говорит:

— Пускай тебе сороки живот расклюют.

И пошел домой. Залез на печку. Вскоре и Пушок домой пришел. До вечера просидели они на печи молча. И за ужином не проронили ни слова. А на другой день как ни в чем не бывало сидели на полянке и лепили снежных зайцев.

Рваный Бок все носом водил, принюхивался. Вроде пахнет чем-то в роще. Не такой вроде воздух в ней, что зимой был. Что-то есть в нем особенное, а что — Рваный Бок никак понять не может.

И тут на нос ему — кап.

Поднял Рваный Бок голову. Думал, дождик собирается. Но смотрит — небо чистое, ни единой тучки на нем. А капелька откуда-то на нос капнула, И на ухо капнула. И на ресничку.

Крутит Рваный Бок головой, ничего не понимает: что-то творится в роще. Не такая она стала, как была всю зиму. Пушок тоже носом крутит, тоже никак понять не может, что с рощей творится.

На ветке березы синичка пристроилась. Грудку огладила. Осмотрелась и весело тенькнула:

— Тинь!

— Пинь! — отозвалась ей с соседнего дерева подружка.

— Тюль!

— Пуль! — послышалось со всех сторон. Роща ожила. Зашевелилась.

Зашевелился и медведь Спиридон в своей берлоге. Лапу изо рта вынул. Наружу вылез. Постоял. Пожмурился. Стукнул кулаком в дверь своего давнего соседа и товарища медведя Лаврентия.

— Вставай, Лаврентий, весна пришла.

— Так вот это что! — подпрыгнул Рваный Бок,— Весна!

Пушок тоже подпрыгнул и закричал:

— Весна!

Зайцы пристроились под ореховым кустиком и начали счесывать с себя зимний пух. А вокруг шумели, рассаживались по деревьям вернувшиеся с юга грачи.

ПОСАДИЛИ ЗАЙЦЫ МОРКОВКУ

Бурная в этом году весна была. Не успел медведь Спиридон с себя старую шерсть счесать, как уж снег оврагами в речку уполз, из-под прошлогодней опавшей листвы подснежники пробились. Тепло стало.

Рваный Бок ушел от Пушка.

— Теперь и под елочкой не замерзну. Спасибо тебе, выручил ты меня из беды. Такую студеную зиму одолеть помог.

— На том и жизнь стоит, чтобы помогать друг другу.

— Не думал я об этом раньше, а теперь всем попавшим в беду помогать буду.

— Ты думаешь, это так легко?

— Но я все равно буду. Честное слово, — сказал Рваный Бок и добавил: —Заходи ко мне. Всегда рад тебя видеть.

— Зайду, — пообещался Пушок и дня через три навестил друга.

Спал Рваный Бок. Всю ночь он лягушек на озере слушал, только уснул у себя под елочкой, а Пушок — толк-толк его под бок.

— Вставай. Разве можно сейчас спать? Ты погляди, что в полях делается. Сев идет. Тракторы на всю степь песни распевают. Идем глядеть.

Полдня бегали зайцы по полям, глядели, как колхозники хлеб сеют. После обеда в село свернули. Спрятались за огородом бабушки Степаниды. Припали к плетню, смотрят, как бабушка морковь сажает.

День был солнечный. Петухи пели. Празднично, заливисто:

— Кири-ку-ку!

Только Рваному Боку не до петухов было. Просквозило его ночью на озере, чох напал. Закрылся Рваный Бок лапками, сморщился и — апчхи! — на весь огород. Да громко так, с высвистом.

Дрогнула бабушка Степанида. Посмотрела из-под ладони вокруг. Нет никого. Только за плетнем будто шепчется кто-то. И будто глядят на нее сквозь плетень четыре желтых глаза и не моргают.

Зашевелились у бабушки Степаниды седые волосы на голове. А два глаза за плетнем зажмурились и — апчхи! — чихнули на весь огород. Даже полынок прошлогодний закачался.

— Матушка-владычица! Черти!

Выронила бабушка Степанида мешочек с морковными семенами и затрусила по тропинке к дому:

— Николка!.. Николка!..

А Пушок перемахнул через плетень, схватил мешочек — и в рощу. Сели зайцы на крылечке домика Пушка, заглядывают в мешочек. Семена лапками помешивают.

— Сколько! — хлопает ушами Рваный Бок. — Вот если из каждого семечка морковку вырастить. Года на три есть хватит.

И предложил другу:

— Давай, Пушок, посеем эти семена. Будем все лето со свежей морковкой. И на зиму запасем.

Обнял Пушок друга. Прижал к груди. По спине хлопает.

— Ну и голова у тебя! Что придумал! Я уж хотел выкинуть их. Думаю: зачем они нам. А ведь это же здорово — огород свой заиметь. Не надо будет по чужим лазить.