Мэри Поппинс в Вишневом переулке

— Космос, — пожал плечами Орион. — Нельзя сказать, что это совсем ничего.

— Там много места, — сказали Кастор и Поллукс. — Пегас скачет, где его душе угодно, а мы по очереди на нём катаемся.

Майкл ощутил укол зависти. Он бы тоже хотел скакать на лошади по небу.

— Кому нужно всё это пространство? — проворчал Орион. — Здесь, внизу, совсем нет свободного места, всё близко к чему-нибудь ещё. Дома прислоняются друг к другу. Пенни и полпенни звенят в карманах. Друзья и соседи всегда под рукой. Есть с кем поговорить, кого послушать. Ну, да что поделаешь, — вздохнул он. — У каждого своя судьба. — Он подбросил монетку в воздух. — Если решка, возьмёте её себе, — сказал он Джейн и Майклу, — а если орёл — она останется у меня.

Монетка упала на его подставленную ладонь.

— Орёл! Ура! — вскричал Орион. — Хоть я и не могу её потратить, зато могу носить на поясе — мне нравятся блестящие штучки. — И он прицепил монетку себе на пояс, там, где уже сверкали три звёздочки. — Ну как? Слишком кричаще? Вульгарно?

— Прелестно! — хором воскликнули все четверо ребят.

— Хорошо, — одобрила Мэри Поппинс, — не забывай только начищать её.

— Почти как пряничная звезда, — хихикнула миссис Корри. — Сувенир на память.

— На память! — повторил за ней Орион. — Как будто я могу забыть всех вас.

— Это правда, — сказали в унисон Кастор и Поллукс, — он весь год только и мечтает об Ивановом дне: о волшебной ночи, о вишнях, о парке, о музыке.

— У вас там что, и музыки нет? — удивилась Джейн.

— Ну, — сказал Орион, — утренние звёзды поют, конечно, какие-нибудь хоралы… Но никаких простых весёлых песен, как «Два весёлых гуся», скажем, или «Мой сурок со мною», или «Вечерний звон». Вон — слышите? — там поют, у озера… Минуточку… Ага, это… — И он пропел первую строчку песни.

— У него нет слуха, — прошептали мальчики, — но он об этом не догадывается, и мы ему не говорим.

— И ещё есть музыка сфер, такой монотонный, гудящий звук. Примерно так гудит ваш волчок.

— Моя поющая юла! — воскликнула Джейн. — Сейчас я её принесу.

И она побежала к коляске, напоминающей развороченное птичье гнездо — с Джоном, Барбарой и Аннабел, спавшими вперемешку.

Джейн пошарила в коляске.

— Её здесь нет. Я потеряла юлу!

— Нет, не потеряла, — сказал унылый голос, и в садик рука об руку вошли худой господин и пышная дама. — Ты уронила её на главной аллее, а мы подняли.

— Это же мистер и миссис Вверх-Тормашками! — вскричал Майкл и бросился к вновь прибывшим.

— Может, так, а может, и нет. Ни в чём нельзя быть уверенным на сто процентов. Во всяком случае, в наше время. Думаешь, что ты одно, а оказывается — совсем другое. Хочешь поторопиться, а сам ползёшь, как улитка. — Тут худой господин испустил душераздирающий вздох.

— Ах, кузен Артур, — одёрнула его Мэри Поппинс, — сегодня же не Второй Понедельник, когда у вас всё вверх тормашками.

— Боюсь, что именно Второй, дорогая. И как неудачно, что именно сегодня, когда я, как все люди, хотел поискать свою суженую.

— Ты её уже нашёл, Артур, — напомнила ему миссис Вверх-Тормашками.

— Это ничем не подкреплённое утверждение, Топси. В другой день я бы поверил тебе, но сегодня… Ничему нельзя верить во Второй Понедельник.

— Ну, завтра поверишь. Завтра ведь вторник.

— А что, если завтра никогда не настанет? Это так на него похоже — заставлять себя ждать, — усомнился мистер Вверх-Тормашками. — Вот твой волчок. Не знаю, что хорошего ты в нём находишь, — обратился он к Джейн, смахивая непрошеную слезу.

Джейн поставила на дорожку разноцветную юлу.

— Нет, нет, подожди! — вскричал Орион, закрывая руками уши.

Откуда-то с ветвей раздалось быстрое вопросительное верещанье птицы, за ним последовала рулада звуков — казалось, это не пение, а град поцелуев.

— А вот и соловей. Какое счастье! — Лицо Ориона осветилось радостью.

— Он принадлежит мистеру Твигли, — объяснил Майкл. — Это единственный соловей в парке.

— Везёт же некоторым! Иметь собственного соловья! Подумать только! Ну-ну, мой мальчик. Запускай свою юлу, Джейн. Спорим, он её перепоёт?!

Четверо детей сгрудились вокруг юлы, пихая друг друга локтями, споря и крича наперебой:

— Я запущу её!

— Нет, я! Она моя!

— Я!

— Я!

— Нет, я!

— Это парк или медвежья берлога? — свирепо поинтересовалась Мэри Поппинс.

— Уж конечно, не медвежья берлога, — отозвалась Медведица. — Медведи прекрасно воспитаны.

— Но, Мэри Поппинс, это несправедливо, — пожаловались Кастор и Поллукс. — Ведь у нас нет там юлы. Пусть они дадут нам попробовать.

— А у нас нет летающих лошадей! — Джейн и Майкл были искренне возмущены.

Мэри Поппинс сложила руки на груди и одарила их всех одинаково суровым взглядом синих глаз.

— Все вы хороши! — заключила она. — Одним не хватает того, другим этого. Одному волчок, другому — лошадь. Радуйтесь тому, что у вас есть. Ни у кого нет всего сразу!

И, несмотря на её суровость, а может быть, потому, что она была равно сурова ко всем, их гнев сразу остыл.

Кастор и Поллукс отступили на шаг.

— А вы, Мэри Поппинс? — спросили они лукаво. — Разве у вас нет всего сразу? С вашим-то розовым платьем и шляпой в маргаритках!

— И ковровой сумкой! И попугайным зонтиком! — вторили им Джейн и Майкл.

Она слегка оттаяла от комплимента, но тут же презрительно фыркнула:

— Всё это может быть, но я бы вам посоветовала не совать нос в чужие дела! А юлу я запущу сама.

Она наклонилась, ухватила юлу за ручку и принялась поднимать и опускать стержень.

Медленно волчок начинал раскручиваться и жужжать — сначала тихонько, потом, по мере ускорения, звук стал нарастать на одной ноте, наполняя Аптекарский садок своей музыкой, похожей на гудение пчелы.

^ — В круг! Становитесь в круг! — закричали Кастор и Поллукс.

И все они, образовав хоровод, стали кружиться вокруг вертящейся юлы, как Земля кружится вокруг Солнца. Медведица с постным сахаром во рту, Лисичка с лисохвостом на хвосте, Заяц, жующий пучок петрушки…

По кругу, по кругу. Рука в руке. Мэри Поппинс и двое детей Бэнксов; миссис Корри с дочерьми; Тётушка-Птичница, матушка паркового сторожа; волочащий ноги мистер Вверх-Тормашками; пританцовывающая миссис Вверх-Тормашками.

По кругу, по кругу. Рука в руке. Орион в своей львиной шкуре, Поллукс с охапкой травы в подоле туники, Кастор с Майкловой авоськой, набитой конским щавелём.

По кругу, по кругу, каждый держит другого за руку, большая птица летает над хороводом. Вращается юла, и хоровод кружится вокруг неё, земля кружится вокруг парка, темнеющее небо — вокруг земли.

Соловей с наступлением вечера затянул свою песню в полный голос. «Джаг-джанг-джаг-териу» — раздаётся со старого дерева, и звук его песни заглушает гуденье волчка. Кажется, что песня никогда не смолкнет и юла никогда не остановится. Так и будет вечно кружить хоровод из людей и созвездий.

Но внезапно соловей замолк, и юла с последним музыкальным стоном упала набок.

Бэмс! Жестяной корпус ударился о дорожку.

И сторож присел в изумлении.

Он протёр глаза — будто до сих пор ходил во сне. Где он? Что происходит? Он спрятался здесь от уходящего дня и неразрешимых проблем. А теперь день исчез. Прошёл через долгий, синий час сумерек и почти уже стал ночью.

Но это ещё не всё. Аптекарский садик, так хорошо знакомый сторожу, совершенно переменился. Вот кружком стоят люди — знакомые, привычные силуэты Мэри Поппинс и её подопечных, миссис Корри с дочерьми, его собственной матушки в поношенной старой шали. Но эти, стайка прозрачных фигур, как будто сотканных из света, — бесплотный, светящийся мальчик рядом с плотным, упитанным Майклом и другой — рядом с Джейн; гигант в львиной шкуре, сверкающий, словно солнце, склонился над Мэри Поппинс; мерцающие медведица и заяц; большая птица, раскинувшая крылья из света, и блестящая лисичка с лисохвостом в хвосте?