Медведь и соловей (ЛП)

— Мы должны вернуться, — сказала Вася, румяная, веселая и тяжело дышащая. Соловей замедлился, поднял голову, в ноздрях было видно красное. Он забрыкался, и Вася держалась, надеясь, что он не сбросит ее. — Я устала.

Конь недовольно повернул к ней ухо. Он даже не запыхался. Но вздохнул и повернулся. За удивительно короткое время еловая роща возникла перед ними. Вася съехала на землю. Ее ноги ударились о землю с болью, она погрузилась, охнув, в снег. Ее исцеленные пальцы ног онемели, часы езды не улучшили ее слабость.

— Но где дом? — сказала она, сжав зубы, поднимаясь на ноги. Она видела только ели. Конец дня придавал лесу лиловый оттенок.

«Его не найти поисками, — сказал Соловей. — Нужно смотреть в сторону», — Вася так и сделала, и со вспышкой среди деревьев появилась изба. Конь шел рядом с ней, и она чуть стыдилась, что ей нужна поддержка его теплого плеча. Он подтолкнул ее в дверь.

Морозко не вернулся. Но в печи была еда, оставленная невидимыми руками, и что — то горячее и пряное в кувшине. Она вытерла Соловья тканью, причесала шерстку, распутала длинную гриву. За ним никогда еще не ухаживали.

«Глупости, — сказал конь, когда она начала. — Ты устала. Не важно, расчесан я или нет», — но он был рад, когда она уделила особое внимание его хвосту. Он ткнулся носом в ее щеку после этого и весь ужин проверял ее волосы, лицо и тарелку, словно она что — то от него утаила.

— Откуда ты? — спросила Вася, когда не смогла сдержаться, пока кормила ненасытного коня крохами хлеба. — Где ты родился? — Соловей не ответил. Он вытянул шею и жевал яблоко желтыми зубами. — Кто твой отец? — настаивала Вася, но Соловей молчал. Он украл остатки ее хлеба и отошел, жуя. Вася вздохнула и сдалась.

* * *

Вася и Соловей катались вместе три дня подряд. И с каждым днем коню было все проще, а сила Васи медленно возвращалась.

Когда они вернулись в дом на третью ночь, Морозко и белая кобылица ждали их. Вася прошла, хромая, через порог, радуясь, что может сделать это сама, и застыла при виде них.

Кобылица стояла у огня, лениво лизала кусок соли. Морозко сидел на другом краю. Вася сняла плащ и подошла к печи. Соловей прошел к своему привычному месту и ждал. Как для коня, за которым до этого не ухаживали, он привык очень быстро.

— Добрый вечер, Василиса Петровна, — сказал Морозко.

— Добрый вечер, — сказала Вася. К ее удивлению, демон холода держал нож и резал брусок дерева. Что — то, похожее на деревянный цветок, появлялось под его умелыми пальцами. Он отложил нож, голубые глаза коснулись ее в разных местах. Она не знала, что он видел.

— Мои слуги были добры к тебе? — сказал Морозко.

— Да, — сказала Вася. — Очень. Благодарю за гостеприимство.

— Не за что.

Он молчал, пока она вычесывала Соловья, хотя она ощущала его взгляд. Вася протерла коня, убрала колтуны из его гривы. Когда она умылась, и стол был накрыт, она напала на еду как волчонок. Стол ломился от разного — странные фрукты и орехи с шипами, сыр и хлеб, творог. Когда Вася насытилась и замедлилась, она поймала насмешливый взгляд Морозко.

— Я проголодалась, — извинилась она. — Мы так хорошо не едим дома.

— Это я знаю, — ответил он. — Ты выглядела как привидение.

— Да? — Вася была недовольна.

— Более — менее.

Вася притихла. Огонь постепенно угасал, и свет в комнате из золотого стал красным.

— Куда ты уходишь, когда ты не здесь? — спросила она.

— Куда хочу, — сказал он. — В мире людей зима.

— Ты спишь?

Он покачал головой.

— Не так, как ты думаешь.

Вася невольно посмотрела на кровать с черными столбиками и одеялами, похожими на сугроб. Она подавила вопрос, но Морозко уловил ее мысль. Он вскинул изящную бровь.

Вася покраснела и сделала большой глоток, чтобы скрыть пылающее лицо. Когда она посмотрела на него, он смеялся.

— Не надо так стесняться, Василиса Петровна, — сказал он. — Эту кровать сделали для тебя мои слуги.

— И ты… — начала Вася и покраснела сильнее. — Ты никогда…

Он снова принялся вырезать. Он убрал ее кусочек дерева с цветка.

— Часто, когда мир был юным, — сказал он мягко. — Они оставляли мне дев в снегу, — Вася поежилась. — Порой они умирали, — сказал он. — Порой были упрямыми или смелыми и… не умирали.

— Что с ними случалось? — сказала Вася.

— Уходили домой с подарками, — сказал сухо Морозко. — Ты не слышала сказки?

Вася, все еще краснея, открыла рот и закрыла его. Варианты ответа летали в голове.

— Почему? — выдавила она. — Почему ты меня спас?

— Это позабавило меня, — сказал Морозко, не отрывая взгляда от работы. Цветок был почти готов, он отложил нож, взял кусок стекла — или льда — и начал разглаживать его.

Вася коснулась лица, где оно было обморожено до этого.

— Да?

Он промолчал, но посмотрел ей в глаза. Она сглотнула.

— Зачем ты спас мне жизнь, а потом попытался убить?

— Храбрая жизнь, — ответил Морозко. — Трусы умирают в снегу. Я не знал, какая ты, — он опустил цветок и протянул руку. Его длинные пальцы задели место, где была рана — на ее щеке и челюсти. Когда его большой палец коснулся ее губ, она затаила дыхание. — Кровь — одно дело. Зрение — другое. Но смелость редчайший талант, Василиса Петровна.

Кровь отлила от кожи Васи, и она ощущала, как трепещет воздух.

— Ты задаешь слишком много вопросов, — резко сказал Морозко и опустил руку.

Вася смотрела на него большими глазами в свете огня.

— Это было жестоко, — сказал он.

— Тебя ждет долгий путь, — сказал Морозко. — Без смелости тебе лучше было бы умереть тихо в снегу. Может, я желал тебе добра.

— Не тихо, — сказала Вася. — И не добра. Ты ранил меня.

Он покачал головой и снова взял деревянный цветок.

— Потому что ты боролась, — ответил он. — Это не должно было ранить.

Она отвернулась и прижалась к Соловью. Повисла тишина.

А потом он очень медленно сказал:

— Прости меня, Вася. Не бойся.

Она посмотрела ему в глаза.

— Я не боюсь.

* * *

На пятый день Вася сказала Соловью:

— Этой ночью я заплету тебе гриву.

Жеребец не застыл, но мышцы напряглись.

«Ее не нужно плести», — сказал он, тряхнув гривой. Тяжелый черный занавес раскачивался, как женские волосы, ниспадая с его шеи. Это было непрактично, но удивительно красиво.

— Но тебе понравится, — уговаривала Вася. — Разве тебе не хотелось бы убрать ее с глаз?

«Нет», — твердо сказал Соловей.

Девушка попыталась снова:

— Ты будешь выглядеть как князь всех лошадей. У тебя такая красивая шея, ее не нужно скрывать.

Соловей вскинул голову. Но, как и все жеребцы, он был тщеславным. Она ощущала, как он колеблется. Вася вздохнула и прижалась к его спине.

— Пожалуйста.

«О, ладно», — сказал конь.

Той ночью, как только конь был чист и вычесан, Вася придвинула стул и начала плести его гриву. Жеребец был чувствительным, и она не стала плести сети, завитки и много косичек. Вместо этого она собрала его длинную гриву в одну косу вдоль изгиба шеи, чтобы она казалась мощнее. Она радовалась. В порыве веселья Вася попыталась незаметно взять со стола пару подснежников и вплести в его косу. Жеребец насторожил уши.

«Что ты делаешь?».

— Добавляю цветы, — виновато сказала Вася.

Соловей топнул.

«Никаких цветов».

Вася долго боролась с собой, а потом убрала их, вздыхая.

Завязав концы, она замерла и отошла на шаг. Коса подчеркивала гордый изгиб темной шеи и изящную голову. Вася воодушевилась и подвинула стул к хвосту.

Конь обреченно вздохнул.

«И хвост?».

— Ты будешь выглядеть как владыка лошадей, когда я закончу, — пообещала Вася.

Соловей оглядывался, тщетно пытаясь понять, что она делает.

«Как скажешь», — он ворчал из — за такого ухода. Вася не слушала его, напевала под нос и заплетала короткие пряди у спины.

Вдруг холодный ветер коснулся гобеленов, огонь подпрыгнул в печи. Соловей насторожил уши. Вася повернулась, и открылась дверь. Морозко пересек порог, белая кобылица прошла за ним. От тепла дома над ней поднимался пар. Соловей вырвал хвост из хватки Васи, с важным видом кивнул, не повернувшись к матери. Она направила уши на его заплетенную гриву.