Сийм-Силач

Лошадки уже запомнили свои имена и, когда их окликали, приветливо кивали головками. А коренник Шельма выходил вперед и встряхивал шелковистой гривой.

Во всех газетах были напечатаны фотографии Сийма-Силача и серых в яблоках лошадок. Дети посылали лошадкам письма и рисунки. Цирковой номер хвалили на каждом собрании, а в юбилей цирка Сийма наградили грамотой в желтой папке.

Сийм и лошадки, не щадя сил, выступали всю зиму напролет, но когда в воздухе запахло весной и в окна стали заглядывать прозрачные сосульки, великан закручинился и повесил нос.

Думал-гадал он, в чем причина грусти, да так ничего и не придумал. Теперь на него не действовал даже пронзительный взгляд мага-волшебника. А может быть, просто от яркого солнца у фокусника выцвели глаза и лишились былой силы?

В конце концов махнул Сийм-Силач рукой и решил: день придет — заботу принесет, ночь придет — заботу унесет.

Ну, да ладно, опять незаметно подкрался вечер. Ожидая своего выхода на арену, Сийм прихорашивался перед зеркалом. Желтый башмак и синяя сандалия давно были заброшены. Теперь на Сийме были красные сапоги в гармошку и новые черные брюки с лампасами. Но как ни роскошно выглядели эти брюки, нет-нет да и вспомнит Сийм видавшие виды старые штаны.

Были у Сийма еще и два сюртука, белые с золотыми пуговицами. Пока один в стирке, он в другом выступает. Цирк — это тебе не Чтохочуйск, где можно в любых лохмотьях на люди показываться.

Натянул Сийм сюртук и принялся размалевывать лицо. Щеки намазал красным так, что они стали похожи на помидоры, кончик носа выкрасил в синий цвет, вокруг глаз навел кисточкой белые круги.

Зеленую треугольную шляпу нахлобучил на самые уши — так она ему больше шла. Набил карманы кусочками сахара и стал ждать сигнала.

Ну, да ладно, пришло время выхода. Цирковые служители впрягли Сийма-Силача в серебристую коляску, раздвинули занавес, и великан легкой рысью выбежал на арену. Публика весело засмеялась. А Сийм знал, что смех — залог здоровья.

Посреди арены стояли платформа с лестницей и столб. На столбе висела большая афиша с надписью:

КОРОННЫЙ НОМЕР!

Сийм остановился у столба, взял с платформы рожок и затрубил. Из-за занавеса, пританцовывая на задних ножках, появились серые в яблоках лошадки. Одни в цилиндрах, другие в шляпах с перьями. Под аплодисменты публики они изящно взбежали по лесенке на платформу и расселись в серебристой коляске на скамейках. Сийм протрубил в рожок, коренник Шельма тряхнул гривой, так что на шее у него зазвенели бубенцы. Это означало: все места заняты, можно трогать.

Сийм вобрал голову в плечи, носком красного сапога забил по опилкам манежа, как конь копытами, и вывел коляску на круг.

Публика помирала со смеху. Сийм, хоть и не оглядывался, но знал, что коренник Шельма раскручивает губами рулон бумаги, на котором все могли прочесть: «Плацкарты для одиннадцати уважаемых граждан-лошадей». Потом Шельма ровно одиннадцать раз поднял и опустил переднюю ногу в знак того, что пассажиры в полном сборе. И Сийм рысцой затрусил по кругу. Взмокнув от тяжелой работы, он стал отфыркиваться. Получалось это у него очень здорово. Будто в серебристую карету и впрямь запрягли настоящего битюга.

Когда Сийм заканчивал третий круг, из-под бархатного занавеса на арену выкатился серый зайчонок. Цирковой портной сшил ему крохотный треух и повязал на шею клетчатый шарф. Заяц на полном ходу одним махом прыгнул в серебристую коляску. Дети, уже видевшие это представление, кричали кореннику:

— Шельма! Шельма! Заяц в коляске!

Шельма вскинул голову, оглянулся, но сделал вид, будто не замечает спрятавшегося под скамейку зайчишку.

Дети громко кричали:

— Заяц под скамейкой!

Наконец Шельма внял их подсказке, согнул передние ноги, как складной нож, заглянул под скамейку и увидел там зайца-безбилетника. Ну и рассердился же Шельма на озорника! Он укоризненно закачал головой, так что черный цилиндр с одного уха скатился на другое. Зайцу стало стыдно. Натянув треух на самые глаза, он сжался в комок и соскочил с коляски. Сделав вид, будто аплодисменты зрителей испугали его, косой притаился под платформой. На самом деле он просто хитрил. На следующем кругу, когда умаявшийся Сийм снова зафыркал и стянул с головы свою треуголку, плутишка воспользовался случаем и прыгнул прямо в шляпу. Сийм испугался, как бы не уронить зайчонка, и быстрым движением напялил шляпу на голову. Пускай косой у него на макушке покатается, раз уж в коляске для него нет места.

Зрители смеялись так заразительно, что лицо Сийма само собой расплылось в улыбке. Проказы находчивого зайчишки рассмешили лошадок. Они заржали звонкими голосами и так ловко застучали никелированными подковками, что из металлического перезвона стала складываться известная песенка:

Заяц, сидевший под треугольной шляпой Сийма, и впрямь чувствовал себя как в гнезде.

Представление подошло к концу. Сийм свернул с круга и покатил за распахнутый бархатный занавес.

Аплодисментам не было конца. Цирковые служители выпрягли из коляски тяжело отдувающегося Сийма, лошадки соскочили на пол, и вся процессия вышла на манеж кланяться зрителям. Впереди всех Сийм с коренником, который семенил на задних ногах, а передней дружески держал Сийма под руку. Остальные лошадки трусцой поспешали за ними, и их цилиндры и шляпы с перьями смешно прыгали вверх-вниз.

На середине сцены Сийм, как положено вежливому артисту, приподнял шляпу. Зайка, внезапно оказавшись на виду, кубарем скатился вниз, так что на манеже взвился фонтан опилок. Но заяц был тоже не лыком шит. Чинно прижав передние лапки к груди, он приветственно затряс хвостиком.

Сийм-Силач разделил между лошадками сахар, потом пошарил за полями шляпы, вытащил четырехлистный клевер и дал его за труды зайчонку.

А назавтра пришла-загудела дружная весна. Весело забарабанила капель, со звоном посыпались сосульки, снежные сугробы оседали прямо на глазах. У Сийма-Силача жалобно защемило сердце, и странное беспокойство снова завладело им. Но ведь он был человек служивый, да к тому же знаменитый, и должен был каждый вечер выходить на арену.

По всей земле прошел слух об умных пегих лошадках и о Сийме-Силаче. Цирк всегда был набит до отказа. Из дальних далей приезжали в город люди на автобусах, чтобы полюбоваться удивительными лошадками.

Кто знает, как сложилась бы дальше жизнь Сийма, если бы однажды вечером в цирке не появился Кутть-комбайнер.

Перед началом представления Сийм любил разглядывать через щелочку в занавесе публику. И вот как-то в первом ряду увидел своего закадычного друга. На коленях Куття лежала шестиугольная фуражка, и он старательно надраивал носовым платком металлическую кокарду. Покончив с этим делом, Кутть расстегнул пальто и стал глазеть по сторонам.

Сийм ужасно расстроился. Подумать только, форсистый Кутть, тот самый, который косил комбайном картофельную ботву и разбил в лепешку выигранный в лотерею автомобиль, увидит его в роли рысака, который катает лошадей. Кутть и так заносится больше, чем надо: мол, он, Кутть, — комбайнер, специалист, а Сийм — силач, и все.

Стал думать великан, как бы ему хоть разок при Кутте разыграть из себя важную шишку. И не придумал ничего лучше, чем изменить номер.

Прогнал он услужливых конюхов и стал сам мудрить над коляской и серыми лошадками.

Когда подошло время выхода и служители подали знак, серебристая коляска выкатила на арену.

Только на этот раз все было наоборот. Сийм запряг лошадок в коляску, а сам развалился в ней барином. Ребята, уже знавшие всех пони по именам, прямо-таки замерли от изумления. Да и лошадкам совсем не понравилось ходить в упряжке. Они упрямились и вставали на дыбы. Известное дело, легче кататься, чем саночки возить.