Бухтик из тихой заводи

Обломком старого зеркала водяной гордился ещё больше, чем этикетками. Он прямо глаз с него не сводил. Обычно, проснувшись, принимался внимательно разглядывать в зеркале своё отражение.

Но как ни старался сегодня Барбула, а ничего, кроме расплывшейся головы, похожей на сморщенную дыню, рассмотреть не мог. Дыня эта была приставлена к большой круглой тыкве бледно-зелёного цвета.

Странно…

Барбула вертел зеркало так и этак, но тыква продолжала оставаться тыквой, а дыня — дыней. И он догадался протереть зеркало пучком мягких водорослей.

Ну вот, теперь, кажется, всё в порядке. На Барбулу приветливо взглянуло его собственное ненаглядное лицо. Конечно, для постороннего глаза оно, как и прежде, больше всего походило на сморщенную дыню, только теперь на ней ухмылялся широкий, почти лягушачий, рот. Из-под густых синих бровей сияли два круглых зелёных зрачка.

На дыне топорщился широкий приплюснутый нос, который напоминал фиолетовый нарост на дереве. Верхнюю губу подпирали два рыжих кривых клыка.

«А я ещё ничего, вполне симпатичный, — с удовольствием подумал он. — Может, и не писаный красавец, но очень даже пригож…»

Барбула любовно прислонил зеркало к дырявому сапогу. И тут вдруг понял, что же именно его тревожило.

Недавно в больших белых домах, которые стояли неподалёку от его заводи, поселились дети. И никто из жителей заводи и леса не знал, надолго ли они поселились и что собираются делать. Пришлось послать на разведку своего сына Бухтика. Ушёл Бухтик вчера, хмурым дождливым утром, которое водяным было больше всего по сердцу. В солнечные-то дни они и носа не могли высунуть из воды: жаркий, сухой воздух был гибельным для них.

Но прошло и утро, и вечер, и ночь прошла, а сын всё не возвращался.

«Неужели с ним что-то стряслось?» — с ужасом подумал Барбула и поспешно выбрался из жилища. Во что бы то ни стало нужно разыскать Бухтика. Во что бы то ни стало!

«Я могу быть видимым!»

Отталкиваясь от илистого дна, Барбула плыл против течения. Он хотел как можно быстрее добраться до жилища сына и узнать, возвратился ли тот домой.

«Лишь бы был жив, — с тревогой думал водяной. — Лишь бы жив остался!»

Но у первого же поворота, недалеко от детского сада рыбёшек-мальков, он остановился.

К детскому саду, куда вход взрослым рыбам был строго-настрого запрещён, осторожно подкрадывалась Зубатка, старая щука-злодейка. Заметив, что один малёк оторвался от товарищей, она замерла перед броском, и её глаза хищно вспыхнули.

— Зубатка, стой! — крикнул Барбула. — Ты что это задумала?

Услышав грозный голос водяного, щука вздрогнула и угодливо изогнулась.

— Я ничего не задумала, честное щучье, ничего, — скороговоркой ответила она. — Я всего лишь в гости плыву. К вашей старшей дочери, Омаше…

— Ты мне не крути хвостом, — оборвал её Барбула. — Будто забыла, где живёт Омаша? Тебе что — закон не писан?

— Писан, писан! — затараторила Зубатка. — Да только горе у меня: так заболел передний зуб, так уж заныл — даже глаза стали плохо видеть от боли. Вот и заплыла по ошибке не туда. Спасибо, что вовремя остановили меня. А то бы и вовсе заблудилась.

— Смотри у меня! — пригрозил Барбула. — Если ещё хоть раз увижу тебя здесь, не только передний, но и все остальные зубы заболят. А ну марш отсюда!

Довольная, что так легко отделалась, Зубатка вильнула хвостом и скрылась в подводных зарослях.

А Барбула сразу же забыл о ней. Из головы не выходил Бухтик.

Ничего не скажешь, хороший у него сын — весёлый, любопытный, а уж выдумщик! Недаром по всей реке о нём ходит слава как об изобретателе, равных которому в подводной стране ещё не было.

Вот совсем недавно Бухтик, например, изобрёл подводный телефон. Подсмотрел у людей, которые строили дома, и изобрёл. И начал прокладывать первую телефонную линию от своего жилища к отцовскому… Всё было бы хорошо, если бы об этом не узнала старшая дочь Барбулы, Омаша. А узнав, подняла такой крик, что, оглушённые причитаниями, Барбула с сыном поскорее перенесли второй аппарат в её комнату. И с тех пор телефон у Бухтика трезвонит днём и ночью, не давая ни минуты покоя бедному изобретателю. Дошло до того, что Бухтик уходил ночевать к отцу…

Когда Барбула наконец добрался до жилища сына, солнце стояло высоко над заводью.

— Эгей, Бухтик! — крикнул отец. — Ты у себя?

Никто не откликнулся.

Обычно с раннего утра до позднего вечера в Бухтиковом жилище слышалось шипение, свист и другие непривычные для подводного жителя звуки. Но сейчас там стояла такая тишина, что у Барбулы замерло всё внутри. Неужели с сыном и вправду что-то произошло?

Он перебрался через ограду, сложенную из камней, и заглянул в окно. Внутри было темно, и разглядеть ничего не удалось.

Барбула обошёл вокруг дома и постучал в двери.

Молчание.

Барбула хотел было стукнуть кулаком, чтобы вышло погромче, но вовремя вспомнил, что произошло прошлым летом. Тогда он тоже постучал кулаком, и в ответ раздался такой взрыв, что о нём и теперь не хотелось вспоминать.

«А вдруг сегодня случится то же самое?» — подумал Барбула и прошептал заклинание, которое хоть и редко, но помогало ему избежать разных опасностей:

Реви, гори, да меня не тронь.

Ни лютый зверь, ни шальной огонь!

Двери вдруг вздрогнули и начали отворяться сами. На всякий случай Барбула отскочил в сторону и припал к илистому дну.

Но взрыва на этот раз не последовало.

Хозяин заводи осторожно поднял голову и увидел сына. Бухтик сидел на чурбаке у самого порога и, подперев подбородок ладонью, смотрел прямо перед собой. Так было всегда, когда он думал о чём-то важном.

Барбула с облегчением вздохнул: Бухтик жив и напрасно он так волновался.

— Ты где пропадал столько времени? — спросил хозяин заводи.

Бухтик перевёл взгляд на отца.

— Там, где ты наказывал. Проходи, садись.

Но заходить Барбула не спешил.

— Мне и здесь хорошо, — ответил он. — Надоели твои вечные взрывы и хлопки.

— Сейчас мне не до взрывов… — вздохнул Бухтик. — У меня сейчас есть дела поважнее.

— Что это за дела? — насторожился Барбула.

— Да так, мысли всякие…

Мыслей Бухтика Барбула не боялся. Во всяком случае, он знал, что они не обжигают и не взрываются.

Хозяин заводи вошёл в жилище и уселся рядом с сыном.

— Ну, рассказывай, что ты там выходил, — потребовал он. — Надолго приехали эти дети?

— Надолго, — ответил Бухтик.

— Вот как… А что они будут делать?

— Они здесь будут лечиться.

— Лечиться? — недоверчиво переспросил Барбула. — Только и всего?

— Еще они будут отдыхать, — ответил Бухтик.

— Ну, это не страшно, — заметил Барбула. — Пусть отдыхают себе на здоровье… А ещё что ты видел? Есть там что-нибудь стоящее?

— Ещё бы… — задумчиво произнёс Бухтик. — Что тебя интересует?

— Всё. Сапоги, например. Такие, как у меня. Есть там такие?

— Таких нет, — сказал Бухтик.

— То-то же, — Барбула довольно ухмыльнулся.

— Сапоги там только целые, — продолжал Бухтик, и лицо у Барбулы вытянулось от огорчения. — Ещё там есть тапочки, туфли, сандалии…

— А этикетки там есть? — перебил отец.

— Сколько угодно. На свалке валяются. Вместе с консервными банками.

— А зеркало там есть?

— В каждой комнате, — ответил Бухтик. — А комнат там видимо-невидимо.

Поражённый, Барбула долго молчал.

— Везёт же людям, — наконец сказал он с завистью. — Жаль, что мне не дано ходить по суше. Я бы сам всё рассмотрел… Почему бы тебе, Бухтик, не придумать что-нибудь этакое… скажем, суходых? Чтобы я и в жару мог дышать на суше.

— Я подумаю, — пообещал Бухтик. — Только не сейчас. Потом когда-нибудь.

— Почему потом? — обиделся Барбула.

— Сейчас у меня другое в голове. Понимаешь… — Бухтик замялся. — Кажется, я могу быть видимым!

Барбула рассмеялся.

— Вот так удивил! — сказал он. — Да тебя и так любая рыбёшка за версту видит!