Лука и огонь жизни

Крушение Волшебного Мира ужаснуло его, потому что могло означать приближение смерти Рашида Халифы, и теперь он скорбно наблюдал за разорением полей и ферм Страны Утраченного Детства, с грустью видел дым лесных пожаров на склонах Голубых Холмов, в отчаянии наблюдал распад города надежды Умид-Нагара и мог думать лишь об одном: только бы не опоздать, пусть я вернусь вовремя!

Потом он увидел Облачную Крепость, Баадал-Гарх, с ее массивными укреплениями, которая неслась прямо на Решам с огромной скоростью. Вся туча, на которой стояла цитадель, кипела и пузырилась, и он с замиранием сердца понял, что последняя битва еще впереди. Левой рукой Лука охватил выдрин горшочек, что висел у него на шее, и тепло огня, мерцавшего внутри, придало ему сил. Он подполз на четвереньках к Сорайе (встать во весь рост и идти по волнистому, раздуваемому ветром ковру, выделывающему фигуры высшего пилотажа, было выше человеческих сил) и спросил ее, уже зная ответ:

— Кто командует этой крепостью? Они нападут на нас?

Сорайя испытывала крайнее напряжение.

— Жаль, что мы вырвались вперед и сильно обогнали ВВС Выдрии, — произнесла она, словно размышляя вслух. — Но честно говоря, от них было бы мало толку в сражении с таким противником. — Она повернулась к Луке и грустно пояснила: — В глубине души я подозревала, что это может случиться. Не знала когда и как, но не сомневалась, что они от нас не отстанут. Это Аалим, Лука, Стражи Огня, Владыки Времени. Ио-Хуа, Ио-Хаи, Ио-Айга. Весьма неприятное трио. А сопровождает их, как я и подозревала, подлый предатель, ренегат. Смотри, вон там на стене. Красная рубашка. Поношенная панама. Негодяй принял сторону наших заклятых врагов.

Это действительно оказался не кто иной, как Никтопапа, теперь уже не призрачно-прозрачный, а непроницаемый для света, как обычный человек. В душе Луки боролись гнев и отчаяние, но он справился с ними. В таком деле надо иметь ясную голову. Крепость Баадал-Гарх нависала над ними и по мере приближения увеличивалась в размерах. Облако, на котором она держалась, распространилось вокруг ковра-самолета царя Соломона Мудрого и, обволакивая Решам, одновременно окружало его крепостной стеной. Лука понял, что их заключили в своего рода воздушную тюрьму, и, даже не видя ничего в небе над головой, он ощущал незримое присутствие некоего барьера, преграждавшего им путь к побегу. Они оказались узниками Времени, и ковер-самолет остановился прямо под крепостной стеной, на которой стояло существо, известное Луке под именем Никтопапа, и с презрением взирало на них.

— Взгляни на меня, — сказало существо. — Как видишь, ты опоздал.

Лука с трудом овладел собой, но сумел крикнуть в ответ:

— Это ложь, в противном случае тебя бы уже здесь не было. Если, конечно, ты не врал, когда говорил про обратный эффект Большого Взрыва. Ты перестал бы существовать, как сам это называешь. А ведь ты утверждал, что тебе этого вовсе не хочется.

— Перестал быть, — поправил его Никтопапа. — Пора уже освоить терминологию. Ах да! Я утверждал, что мне этого вовсе не хочется? Я лгал. С чего бы любому созданию противиться тому, для чего оно создано? Если ты рожден для танца, ты танцуешь. Если ты прирожденный певец, ты поешь, во всяком случае, не сидишь, держа рот на замке. А если ты приходишь в этот мир для того, чтобы вобрать в себя чужую жизнь и удалиться в Небытие, это же высшее достижение, верх всего. Да! Экстаз!

— Получается, ты, если честно, любишь смерть, — произнес Лука и только тогда сообразил, что, собственно, сказал.

— Вот именно, — ответил Никтопапа. — Наконец-то ты это понял. Признаюсь, в какой-то мере я люблю самого себя. Согласен, это не слишком благородное качество. Однако я повторю: экстаз. Да еще какой! Например, в данном случае. Должен признаться, твой папаша сражался со мной отчаянно. Преклоняюсь перед таким противником. Он знает, что ему есть ради чего жить. Возможно, отчасти ради тебя. Но теперь я держу его за горло. И все же ты прав: когда я говорил, что ты опоздал, то опять солгал. Смотри сюда.

Он поднял правую руку, и Лука заметил, что на ней отсутствует одна фаланга мизинца.

— Вот столько жить ему и осталось, — пояснил Никтопапа. — Пока мы разговариваем, жизнь утекает из него и вливается в меня. Кто знает, может, тебе доведется стать свидетелем грандиозного события? И не рассчитывай добраться домой вовремя и спасти его, даже если в этом выдрином горшочке у тебя на шее действительно спрятан Огонь Жизни. Кстати, мои поздравления, ты забрался достаточно далеко. Восьмой уровень! Достижение что надо. Но теперь — не забывай об этом! — Время на моей стороне.

— Ну и дрянь же ты, честное слово, — поморщился Лука. — Какой же дурак я был, что тебе доверился.

Никтопапа холодно усмехнулся.

— Если бы ты не подвернулся под руку, это оказалось бы не так забавно, — признался он. — Благодаря тебе я получил больше удовольствия, потому что сумел его растянуть. Так что спасибо тебе.

— Так для тебя все это было игрой! — воскликнул Лука, но Никтопапа покачал своим недоделанным мизинцем.

— Нет-нет, — с упреком возразил он. — Это отнюдь не игра. Это дело жизни и смерти.

Медведь Пес встал на задние лапы и зарычал:

— Этот тип выводит меня из себя. Позволь разделаться с ним.

Но Никтопапа был вне досягаемости на укрепленном валу, Пес нипочем бы до него не дотянулся. И тогда своим глубоким басом заговорил древний Титан.

— Предоставьте его мне, — попросил он и поднялся с колен из-за спины Сорайи.

Он вырастал все выше, выше и выше. Когда Титан встал в полный рост, задрожала Вселенная (она даже попыталась отвернуться, потому что нагота, увеличенная до таких размеров, гораздо заметнее обычного и на нее трудно не обращать внимания). В давние времена дядя Титана вот так же восстал и разрушил само небо. После этого разразилась битва между греческими богами и двенадцатью гигантами, которые были побеждены и повержены. И вот теперь ветеран той битвы, подобно древним героям пренебрегавший одеждой, поднялся во весь рост. И был он настолько велик, что Сорайя поспешно увеличила размеры ковра-самолета до максимума, чтобы огромные ступни не столкнули всех вниз. Лука с удовольствием наблюдал, как лицо Никтопапы исказилось от страха, когда Титан протянул гигантскую левую руку, схватил его и крепко стиснул.

— Отпустите меня! — пискнул Никтопапа. — Теперь его голос, как показалось Луке, не имел ничего общего с человеческим, в нем слышалось что-то от гоблина, демона и вообще от насмерть перепуганной темной сущности. — Выпустите меня! — вопил Никтопапа. — Вы не имеете права меня хватать!

Титан ухмыльнулся (улыбка его по площади равнялась целому стадиону).

— Видишь ли, — сказал он, — зато у меня есть лево. Мы, левши, всегда поддерживаем друг друга.

С этими словами он отвел руку назад до упора, крепко стиснув в ней дергавшегося и визжавшего Никтопапу, а затем швырнул эту мерзкую, подлую, высасывающую чужие жизни тварь за пределы атмосферы и самой пограничной линии Кармана, туда, где кончается земной мир и открывается космическая тьма.

— Мы всё еще в ловушке, — ворчливо заявил медведь Пес, чувствуя себя несколько задетым титаническим подвигом. Поэтому он добавил, слишком громко и с явным вызовом: — Где вообще эти Аалим? Пусть покажутся, если они не трусы и способны взглянуть нам в глаза.

— Поосторожнее с желаниями, — поспешно одернула его Сорайя, но опоздала.

«Никто не знает, — говорил Рашид Халифа, — обладают ли Аалим какой-либо материальной формой. Может, у них действительно есть тело, а может, они просто принимают какую-нибудь личину, если в этом появляется необходимость, а в иное время существуют как бестелесные сущности, распространенные по всему космосу. Ведь Время — повсюду. В любом месте есть хотя бы Вчера, которое уступает место Сегодня, а тому вряд ли можно рассчитывать на светлое Завтра. Во всяком случае, известно, что Аалим весьма неохотно появляются на публике, предпочитая действовать втихаря, за кулисами. Когда они показываются, то обязательно закутываются в свободные одежды и надвигают на лицо край капюшона, подобно монахам. Никто не видел их лиц, и всех охватывает страх, когда они проходят мимо, — кроме, пожалуй, некоторых детей…»