Сказание про Ваньку Тверского и его дружка Шуршалу-Шебаршалу

- Цыц, клоп запечный! - рассердилась старуха. - Не бойся, Ванюша, на лавку садись, разденься, разуйся, а хошь, - растянись.

- Житьё как житьё, - говорит Иван, - всё, как в сказке, как надо.

- А это тебе за работу награда.

- Смотри-ка, - шепчет Шишок, - старуха уселась на чёрный шесток и развязала дырявый платок.

- Связочка жирненьких серых мышат. А-а! - зевнула ведьма. - Как ходики нынче, Ванюша, спешат! Мышаток, хоть жаль, но тебе отдаю. А хочешь, поджарю? Аль в шкурке сварю?

- Водицы дала бы, бабуся, испить!

- Хватит тебе про водицу-то ныть! Наелся лука да чеснока... А квасу не хочешь? Вчерашнего... право. - А сама ворчит:

— Вот напою. Злое зелье - приправа. Уснёт навечно, и все проблемы.

- Квасок-то зелёный, чай, из лягушек?

- Что ты, родимый! Не обижай старушек! Пей же скорее! Годится, годится! Та ж болотна водица! Завсегда зелена. Така она. - Иван уж было хотел отпить из ковша, да Шишок не дал - под ковш поддал, зелье плеснулось, зелёным туманом под печь поползло. - Ну что за народ! Хоть я ведьма, карга... Болит у старухи дубова нога. Болота, всё сырость, лягушки да жабы. А мы вот - старушки, убоги и слабы...

- Ишь ты! - крикнул Шишок. - Старуха то так, то эдак дело поворачивает. Нечистое тут место, пошли, Ванюха!

Старуха смолчала, прикинула что-то и снова сначала:

- Ох, Вань, и работа?.. Присядь на лопату, как царь на крылечко, маненько погрею тебя в русской печке. Да заодно и духа твово избушного. Небось, в болоте озябли!

А Ванька в ответ:

- Сказка мне эта, бабуля, знакома. Шишок мне рассказывал давеча дома.

- Нету терпенья мне больше общаться! Пора нам с тобою навеки прощаться! Горыныч, Кикимора, Дьявол и Леший! Хватайте Ивана! Топи его, вешай! - рассердилась болотная старуха, да так рассердилась, что свалился платок, косы трёхцветные и рассыпались.

- Опять ты, Три-худа! - вскричал Шишок, - вот достану сейчас колечко, будет тебе крылечко!

- Не надо! Сдаюсь! - в страхе взмолилась трёхцветная пакостница. - В болоте остаюсь! - кричала Три-худа, убегая вслед за куриной избой.

- Да ну их! - махнул рукою Ваня. - Прескучили старые сказки, русалки озёрные, ведьмины пляски, избушки куриные, страхи животные, кошки да мышки, да жабы болотные.

- Значит, домой, Ванюша? На печи пошуршим да пошебаршим, пошушукаемся. Ты мне сказку - я тебе две. Со сверчком подымлю я табачком! Охота ведь в избу-то? А? Изба, коли в ней никто не живёт, пропадёт. Мне дак как домовому не положено вообще по свету таскаться. Хотя интерес тоже появился. Вот и кончится скоро болото. Куда теперича? - спросил Шишок. - Совсем запамятовал.

Давай покрутим яичко. Раз болотина не пускала, значит, правильно шли. Чо тако? Светит то с одной стороны, то с другой? Не Златосолнце сигнал подаёт? Али кто зеркальцем вертит?

- Зовёт-то, зовёт. А это кто? Смотри, Шуршала-Шебуршала, девка краса, длинна коса. Откудова на болоте взялась? Не ведаю. Така красива да ласкова. Кто ты, девица, скажись? Да не бойся, покажись!

А девка и отвечает:

- Не смею, матушка не велела с парнями заигрывать. А тебе, Ванечка, от меня подарочек - три серебряных маковки.

- Откудова знаешь, как меня величать? - удивился Ваня.

- Маковки-то - зелье! - заворчал Шишок. - Дурманна в них сила, Ванёк.

- Все тебе, Шуршалушка, зелье да дурман-трава чудятся. Из рук такой девицы-красавицы вряд ли худоба кака приключится, кака непотреба выйдет!

- Как будет тебе, Ванечка, худо, нестерпимо худо, плохо, что глядеть невозможно, - предложила девица, - брось одну маковку о землю. И полегчает. А хошь, женись на мне?

- Жениться? - молвил Ваня. - Можь, и жениться... только рановато и нековды.

- Верно, нет таких трав, чтоб узнать другого нрав, - снова заворчал Шишок. - А девка, вроде, справна. Можь, и впрямь по избам? И то правда, чо жениться тебе скоро будет надобно.

- Нет, не по избам! Тебе бы, Шуршала-Шебуршала, на печку поскорей! - стал Иван корить Домового.

- По избам, Ванечка! По избам! Брось серебряну маковку о землю, чёрный конь примчится, чтобы на нем домой в Тверь воротиться! Дьявол примчится, огонь в ноздрях!

- Э-э! - загремело вдруг. - Лентяй тверской, таракан запечный!

- Это не я, Шуршалушка, ругаюсь. А кто, не ведаю. Верно, Три-худа где-то прячется, беду скликает. Большую избу охота сыскать, солнце златое в радости увидеть. А где девица-то? - А девицы и след простыл.

- Пошли, Ваня, - заторопился Шишок, - чует моё сердце, неспроста всё это. Надо тебе подсобить.

- Ись, Шишок, охота. Была луковка, да, знать, выронил. He-а, тута, на половинку!

- А мы, Шишки, не ядим! Забыл, что ля? У хозяев не нахлебничаем. Духовной пищей сыти. Ну, муху иногда, комара, кузнечика какого изловим. Друго дело. Не переядаем. Потому долго и живём. А с дороги-то, видать, совсем сбились. Давай-ка покрутим яичко.

- Покрутим, - согласился Ваня, - а яичко-то не потерял?

- Яичко - не луковка, терять нельзя. - Положил Шишок яйцо на камень, стал крутить да приговаривать:

- Ты, яичко, покрутися, покрутися, поворотися! Указать крестом нам путь не забудь! Вона куды знак, туды идтить. Али не туды! Что за напасть? Как бы не пропасть! Яичко, знать, шпортилось. А крестов-то, крестов на ём!

- Можь, и шпортилось, - поддакнул Ванюша, - хоть и каменно, а эдак от птицы. Брось ты его, Шебаршалушка. Пошто зря булыжник таскать.

- И то право, - отвечает Шишок, - была не была, у-ух!

- А-а-ааа, - завопил кто-то в кустах голосом Три-худы.

- Знать, в нея угодил, в самый раз попал.

- Попал, да не прибил, - заворчал Шишок, можь, одумается, отстанет.

- Эх, Шуршала-Шебуршала, мы с тобой приятели! - запел Ванька, а ему вторил спутник:

- Ваня, Ваня, друг сердечный, мне бы на полати бы!

Эх, крылечко, ты, крылечко! Э, зелёны ставеньки!

Где изба моя, где печка? Где вы, стары валенки!

Найдём, чего ищем!

- Обязательно найдём! Энти сгодятся? - молвил Ванятка, подкидывая одну из маковок. - Ой! Будто кто под локоть поддал?!

Тут одна маковка о землю ударилась, а как ударилась, потемнело, загремело кругом. И голос Три-худы, словно из-под земли:

- Ага! Будет худо вон оттуда! От невежества погибнете. Прибьют на барщине в крепостничестве! Задушат в подвалах царских!

Вышли тут из чёрного пня два чёрных монаха, таща за собой старую женщину:

- Не ведаю! Не насылала мора, порчу на скотину! Не насыла-ла...ааа! Не была я вороною лошадью! Во истинный крест!

- Топи её в болотине! Топи ведьму! - вскричал один монах. - А то в реку давай, в Оршу!

- Не ведаю! Не виноватая! - причитала старая тверитянка.

- Ах вы, ироды! - возмутился Ваня. - Монахи монастырские, разбойники, чернокнижники!

- Молчи, гунька беспортошный! Крепостной ты ноня. Вона из Твери княжеска грамота!

- За глумление над слугами крестовыми, - закричал другой монах, - святой отец игумен берёт добро, давай торбу! Всё теперь монастырское!

- На дыбу его! Крути ему руки! Вяжи скоморошника! - вторил ему первый монах. - Богоотступника церкви святой!

- Ах, так! Торбу отнимать?! Я вас сейчас огнём спалю! - разъярился Шишок. Но его схватили, потащили к дереву, на шею накинули верёвочную петлю.

- Ванюша, не робей! Круши их дубьём, копьём, каменьями!

- Нестерпимо на такое глядеть! Была не была! - И Ванька, выхватив из-за пазухи вторую серебряную маковку, бросил о землю. - Монахи тут вместе с женщиной словно сквозь землю провалились. Зато голос Три-худы из трясины болотной забулькал, заклокотал:

- Теперь-то уж вас погубят болезни да голод. Не видать вам нового времени! Не видать вам Солнца Злата в радости! - И появился из густого тумана белый старец:

- Беда, голод в мир гонит, люди добрые. Реки обмелели, ручьи пересохли, колодцы иссякли. Голод на Руси. Засуха, болезни. Чума, оспа да холера народ изводит...

И снова из чёрного пня вышли чёрные монахи с огромным чёрным обручем, высоко неся его над головами.