Паутинка Шарлотты

Мистер Цукерман налил снятого молока в корытце для Вильбура, постелил ему свежей соломы, а затем, под руку с миссис Цукерман, отправился посмотреть на чистопородных коров и прочий скот, привезенный на ярмарку. Мистер Цукерман также очень хотел взглянуть на новые трактора, а миссис Цукерман мечтала здесь купить большую морозилку. Лерви решил побродить по ярмарке один, в надежде встретить приятелей, с которыми можно будет хорошо провести время.

Как только люди ушли, Шарлотта заговорила с Вильбуром.

— Хорошо, что ты не видишь того, что вижу я, — сказала она.

— А что ты такое видишь? — спросил Вильбур.

— В соседнем загоне стоит поросенок. Он — просто гигант. Боюсь, что он больше тебя раза в два.

— Может быть, он старше и поэтому успел меня перерасти, — предположил Вильбур, но на глаза у него навернулись слезы.

— Я сейчас спущусь и посмотрю на него вблизи, — решила Шарлотта.

Она проползла по рейке под навесом и оказалась прямо над соседним загончиком. Паучиха вытягивала из себя паутинку до тех пор, пока не опустилась вниз и не повисла прямо перед пятачком громадины-поросенка.

— Скажите, пожалуйста, как вас зовут? — вежливо обратилась к нему Шарлотта.

— А никак не зовут, — ответил он ей грубым, резким голосом. — Ежели хошь, кличь меня Дядькой.

— Ну хорошо, пусть будет Дядька, — согласилась Шарлотта. — А когда вы родились? Вы — весенний поросенок?

— Конечно, я — весенний поросенок! А ты что думала? Что я — весенний цыпленок? Ха-ха-ха! Отличная шутка! Правда, сестренка?

— Я бы не сказала, поморщилась Шарлотта. — Я слыхала шутки и посмешней. Благодарю вас, рада была познакомиться. А теперь мне пора.

Она медленно поднялась и вернулась к загончику, где стоял Вильбур.

— Он говорит, что он — весенний поросенок, — доложила своему другу Шарлотта. — Должно быть, он прав. Мне ясно одно: это весьма малосимпатичная личность. Развязен, ведет себя запанибрата, отпускает плоские шутки. С тобой не сравнить ни по чистоте, ни по обаянию. Я его сразу невзлюбила: мне и нескольких минут знакомства с ним хватило по горло. Но состязаться с таким невежей будет нелегко, потому что он большой и толстый. Впрочем, если я тебе помогу, его можно будет победить.

— А когда ты собираешься плести паутину? — спросил Вильбур.

— Сегодня, поздно вечером, если я не очень устану за день. В последнее время я что-то быстро стала уставать. У меня уже не те силы, что раньше. Старею, наверное.

Вильбур посмотрел на свою подругу. Выглядела паучиха неважно: она раздалась и погрузнела, а волосы поредели.

— Мне очень жаль, что ты себя плохо чувствуешь, Шарлотта, — огорчился Вильбур. — Может, если ты соткешь паутину и поймаешь пару мух, тебе станет легче?

— Наверное, станет, — вяло согласилась она. — Но я себя чувствую такой разбитой, будто уже поздняя ночь.

Оставив Вильбура в душевном смятении, паучиха задремала, примостившись вверх ногами на потолке.

Все утро толпы посетителей сновали мимо Вильбура. Десятки и сотни незнакомых людей останавливались перед загоном, чтобы поглазеть на симпатичного поросенка, восхититься его белой, лоснящейся, шелковистой шкуркой, хвостиком-крючком и добрыми, лучистыми глазками. Затем зрители переходили к следующему загончику, где находился поросенок-толстяк. До Вильбура доносились возгласы удивления, когда речь шла о размерах Дядьки. Он невольно слышал одобрительные восклицания, относящиеся к соседу, и не мог не волноваться за свою судьбу.

— А теперь, когда Шарлотта заболела, что будет? О-хо-хо-нюшки… — вздыхал Вильбур.

Все утро Темпльтон тихонько просидел под соломой. Днем стало невыносимо жарко. В полдень мистер и миссис Цукерман, а также мистер и миссис Эрабл собрались у поросячьего загончика. Несколькими минутами позже появились Ферн и Эвери. Девочка грызла хрустящую вафлю с кремом; под мышкой у нее торчала выигранная тряпочная обезьянка. Эвери жевал яблоко в слойке. К уху у него за ниточку был привязан воздушный шар. Дети были чумазые и взмокшие от пота.

— Припекает… — отметила миссис Цукерман.

— Ужасная жарища, просто дышать нечем, — поддержала ее миссис Эрабл, как веером обмахиваясь рекламой морозилки.

Оба семейства по очереди залезли в кузов грузовика и открыли корзинки с едой. Солнце нещадно палило, и от перегрева ни у кого не было аппетита.

— Интересно, что судьи скажут о нашем Вильбуре? — спросил мистер Цукерман.

— Подождем до завтра, — откликнулась миссис Цукерман.

К грузовику подошел Лерви. В руках он держал выигранное шерстяное одеяло.

— О, это как раз то, что нам нужно! — обрадовался Эвери.

— А я что говорю! — поддержал его Лерви.

Работник натянул одеяло над кузовом, так что получился замечательный тент. Дети сели в тени, и им стало немножко легче. Перекусив, они растянулись на дне кузова и заснули.

Глава 18. Вечерняя прохлада

Вечером, когда жара немного спала и тени стали длиннее, Темпльтон наконец выбрался из клетки и огляделся. Вильбур спал на соломе, Шарлотта плела паутину. У крысенка был острый нюх, и он сразу же учуял множество разнообразных запахов. Темпльтон буквально умирал от голода и жажды, поэтому он отправился порыскать вокруг. Но паучиха заметила его.

— Не забудь принести мне новые слова! — крикнула она ему вдогонку. — Сегодня я пишу на паутине в последний раз.

Крысенок что-то недовольно проворчал себе под нос и скрылся в тени деревьев. Он ужасно не любил, когда его считали мальчиком на побегушках.

После палящего полуденного зноя пришла долгожданная вечерняя прохлада, и все почувствовали облегчение. На Чертовом колесе загорелись огоньки. Сверкая, оно крутилось и крутилось и казалось раза в два выше, чем днем. На центральной аллее зажглись фонари, а с площадки аттракционов раздавался треск и щелканье игровых автоматов. Вертелись под музыку карусели, а в балагане, где проводилась лотерея, мужской голос объявлял номера, на которые выпадали выигрыши.

После дневного сна дети оживились. Ферн встретила на ярмарке своего приятеля Генри Фасси, и тот пригласил ее покататься на Чертовом колесе. Он даже купил ей билет, так что Ферн прокатилась за чужой счет. Миссис Эрабл случайно подняла глаза и увидела, как в звездном небе поворачивается Чертово колесо, а в одной из кабинок, рядом с Генри Фасси, сидит ее собственная дочь и поднимается все выше и выше! Обратив внимание на счастливое, улыбающееся лицо Ферн, мать только покачала головой.

— Ну и ну! — прошептала она. — Генри Фасси! Подумать только!

Темпльтон старался оставаться незамеченным. В высокой траве, позади сарая, где держали скот, он нашел скомканную газету, в которую были завернуты объедки чьего-то завтрака: посыпанный солью и перцем недоеденный бутерброд с ветчиной, корка швейцарского сыра, кусочек крутого яйца и огрызок червивого яблока. Крысенок заполз в щель между газетными листами и съел все до крошки. Затем он оторвал полоску бумаги и отправился назад, к загончику Вильбура.

Когда появился крысенок с газетным обрывком, Шарлотта уже почти закончила плести паутину. В середине оставила место для нового слова. В тот час никого из посетителей не было, поэтому крысенок, паучиха и поросенок получили возможность поговорить без свидетелей.

— Надеюсь, ты принес хорошее слово, — сказала Шарлотта. — Ведь это — последнее, что я напишу в своей жизни.

— Вот посмотри, — сказал Темпльтон, разворачивая клочок газеты.

— Что там написано? — спросила паучиха. — Прочитай вслух.

— Здесь написано «СМИРНЫЙ», — ответил крысенок.

— «СМИРНЫЙ»? — переспросила Шарлотта. — «Смирный» — значит «послушный», «робкий», «застенчивый». Все это можно отнести к нашему Вильбуру. Он у нас и послушный, и робкий, и застенчивый.

— Ну, значит, теперь твоя душенька довольна, — осклабился крысенок. — Я не собираюсь с утра до ночи бегать по твоим поручениям. Я приехал на ярмарку развлекаться, а не таскать бумажки туда-сюда.