Сказки Гореловской рощи (Повесть-сказка)

Обошел Бобренок осинку, осмотрел со всех сторон. Здорово потрудились над ней бобры, до самой сердцевины добрались, а все еще стоит осинка, может быть, его, Бобренка, дожидается.

И точно: раз Бобренок провел по пахучему срезу зубишками, два. И повалилась осинка.

И ахнули тут все:

   —  Вот это зубы! Пятеро бобров грызли — перегрызть не могли, а он два раза грызнул, и лежит осинка.

И повел Серега сына по запруде от хатки к хатке.

   —  Посмотрите, — говорит, — какие зубы у моего сына. Мы впятером резали осинку, срезать не могли, а он враз подсек ее. Вот это зубы! Покажи, сынок.

Бобренок показывал, и Серега вел его дальше. Ко мне четыре раза приходил с ним».

Этими словами закончил бобер Павлушка свою сказку, и все согласились с ним, что хвастать отцу зубами сына — это не дело.

   —  Плохо, когда сосед тебе надоедает, — стал было пояснять бобер, но медведь Спиридон остановил его:

   —  Говори дальше, Павлушка. Мы ведь и по сказкам поймем, что ты нам сказать хочешь.

Я знаю, что поймете, но ведь — сосед. С ним всю жизнь рядом быть, а он, Серега-то, даже сказки мои слушать не пришел. Но я все равно говорить буду. Слушайте мою вторую сказку:«Жил на озере бобер Серега. Был у него домик, и в домике все было. И вот приходит к нему как-то сосед его, бобер Павлушка, а дело зимой было, приходит и говорит:

   —  У тебя там не найдется пожевать чего? У себя я подобрал все, а в рощу не выйдешь: снегу навалило — не пройти.

Дал Серега осинку Павлушке. Спросил только:

   —  Когда отдашь?

   —  Когда добуду, — сказал Павлушка и унес осинку к себе.

А Серега ходил после этого по знакомым и говорил всем:.

   —  Мне Павлушка осинку должен.

Весной Павлушка забыл про долг свой. Не вспомнил о нем и осенью, а зимой постучался к нему Серега и спросил:

   —  Ну, когда должок отдавать будешь?

И схватился Павлушка за голову:

   —  Как же это я забыть мог. И отдавать сейчас нечего. Может, ты еще подождешь немного?

   —  Что ж, могу и подождать, — сказал Серега.

И ходил он опять по знакомым и говорил всем:

   —  А сосед-то мой, Павлушка, все еще должен осинку мне.

Все уже знали, что Павлушка Сереге осинку должен. И спрашивали при встрече:

   —  Не отдал?

   —  Пока нет, — вздыхал Серега, и все ему сочувствовали.

И Сереге было приятно, что ему сочувствуют. Зато соседу его, бобру Павлушке, покоя не было. Кто ни встретит, обязательно спросит:

   —  Не отдал ты еще соседу долг свой?

   —  Пока нет, — говорил Павлушка.

   — И все качали головами:

   — Да-а. И Павлушке было стыдно. И не выдержал он однажды, отобрал у детей последнюю осинку и отнес Сереге.

И поскучнела сразу у бобра Сереги жизнь, незачем стало ему ходить по соседям, не о чем стало говорить с ними при встрече. Худеть даже Серега от тоски начал. Опостылело ему все. Взял он осинку и пошел к Павлушке.

   —  Может, ты подождешь пока отдавать ее мне.

И такими он печальными глазами глядел на соседа, что тому даже жалко его стало.

   —  Что ж, — говорит, — ты долго ждал, пока я отдам тебе. Могу и я подождать отдавать тебе.

И принял назад от Сереги осинку. И ходит теперь Серега по знакомым и говорит всем:

   —  А сосед-то мой, Павлушка, все еще должен мне осинку.

И чувствует себя счастливым».

Этими словами закончил бобер свою сказку и спросил:

   —  А теперь скажите: разве так настоящие соседи делают? Дал тебе осинку и славит тебя на всю округу.

   —  Но ты тоже хорош, голубчик, — прошуршал колючками Еж Иглыч. — Взять взял, а не отдаешь.

Бобер покашлял, покряхтел, шубу бобровую поправил, сказал:

   —  Я не о себе, о соседе речь веду. Донял он меня, спасу нет. О нем и моя третья сказка.

   —  Что? Опять о Сереге? — крикнул медведь Михайло. — Давай еще о ком-нибудь О ком знаю, о том и говорю, а ты сиди и слушай. Я же тебя не перебивал.

Заяц оглянулся на медведя, хихикнул, но тут же скукожился и прикрыл уши ладошками.

   — А бобер говорил, покряхтывая: О Сереге моя и третья сказка. Послушайте ее.

«Задумали бобры перегородить речку плотиной и

пошли в рощу осинки валить. Бобер Серега со всеми вместе пошел. Выбрал самую толстую осину и стал подрезать ее.

Поглядел на него бобер Павлушка, посоветовал:

   —  Потоньше выбери. С этой тебе не справиться.

   —  Много ты смыслишь, — отмахнулся от него бобер Серега и знай себе сидит возле осины, подрезает ее.

Решил принести самую большую, чтобы лежала она в плотине самая заметная и чтобы все говорили о ней:

   —  Это осина бобра Сереги.

Отнесли бобры к речке по одной осинке, еще пришли, а Серега все подрезает свою.

Отнесли бобры еще по осинке и еще пришли, а Серега все потеет возле своей, все еще никак повалить не может. Думает о товарищах:

«Пусть носят. Осинки у них. тоненькие, смешаются в плотине, и не отличишь потом, где чья. А моя осина видная, ее ни с чьей не спутаешь. Она вон какая».

Долго резал бобер Серега свою осину. Подрезал наконец, повалил. Очистил от сучьев, потащил к речке... да не тут-то было: дернул, а осина ни с места. Топчется возле нее бобер Серега, пыхтит. И за тонкий конец потянет, и за толстый. Лапы ободрал, грудь оцарапал — не тащится осина да и только.

А товарищи его все носят и носят к речке осинки. Нанесли, сколько надо было, и построили плотину. Ходит по ней бобер Серега, говорит:

   —  Ну вот, все осинки одинаковые. Отгадай, где чья. А вот если бы я свою принес, она бы сразу всем в глаза бросалась, потому что вон огромная какая.

Но осина его и сейчас у всех на виду. Где повалил ее бобер Серега, там она и лежит. И когда случается бобрам проходить мимо нее, говорят они с улыбкой:

Это осина бобра Сереги».— Ну вот и все мои сказки, — сказал бобер. — А теперь решайте, хорошие они или нет.

Дятел, Голубь и Дубонос сдвинули умные головы, совет повели — давать бобру за его сказки пирог или нет. Бобер стоял на макушке кургана, покряхтывал, покашливал и то и дело поправлял свою бобровую шубу.

ПРОСЧИТАЛИСЬ

Бобер был доволен.

Дятел, Голубь и Дубонос сказки бобра признали хорошими и допустили его к участию во втором туре.

У него была в запасе еще одна сказка про соседа, и он надеялся, что к тому времени, когда нужно будет рассказывать ее, сосед все-таки придет и хоть одну да услышит о себе сказку.

Бобер спускался с кургана, а Мышонок прыгал на пенечке под березой, хлопал в ладоши и пищал:

   —  Ха-ха! И бобру пирога не дали. Никому не дадут, мне достанется.

Над ним смеялись, подбадривали его:

   —  Давай, Серый, пляши!

А на березе бобер Яшка умирал от зависти и скрипел зубами:

   —  Что придумал! На пеньке плясать.

И чтобы хоть немного облегчить обиду свою, два раза зло укусил сук.

На голову медведя Тяжелая Лапа посыпалась березовая стружка.

Медведь озлился. Громыхнул могучим голосищем:

   —  Не сори, Яшка. И не грызи сук, на котором сидишь.

Сыпалась стружка и на медвежонка Ивашку, но он не замечал этого. Ивашка все-таки решил участвовать конкурсе и сочинял новые сказки. Он глядел в одну точку, помахивал лапой и шевелил тонкими губами.

Черепаха Кири-Бум сидела на пеньке, поглядывал на всех маленькими улыбчивыми глазками и похлопывала ладошкой по газетному свертку. Приговаривала:

   —  А это сегодня кто-то получит. Мы, может, — прошептала Ящерица Хомяку и Тушканчику.

   —  Получим, если вы мне доверите выступить, — так же шепотом сказал Тушканчик.

   —  Нет, — буркнул Хомяк. — Сказки рассказывать буду я. Вы оба несерьезные. А тут серьезность нужна и солидность.

И важно надул щеки.

Тушканчик считал, что его сказка лучше всех, и поэтому рассказывать должен он.