Мы с тобой Макаренки

И еще, знаешь (в который раз!), поразилась я гению Белинского. Этот человек – душа мне до боли близкая. Каждое движение его мысли мне по-человечески понятно, даже его заблуждения, но как он понимал все, до чего могуче мыслил! Подумать только: он сказал, что Пушкин никогда не умрет потому, что он – явление не статичное, а вечно развивающееся; каждое поколение, каждая эпоха будут в нем нуждаться. Он родился на века вперед. Беливежий – тоже. Читать его спокойно невозможно. Я, например, не могу. На меня со страниц его статей смотрят его горящие глаза. Поразительный человек…»

– Хватит читать, – отобрал Мартьянов

письмо, – дальше не о Пушкине.

– Да, здорово пишет девушка, – поднял на Игоря глаза Лукьяненко, – мне таких писем никто никогда не писал. И вообще серьезно о литературе разговаривать не приходилось. Все

как-то с шуточками,-словно о чем-то сожалея, произнес Лукьяненко. – Умная девушка. Игорь Николаевич, – неожиданно сказал он. – А в театре ваша девушка разбирается?

– Наташа? Конечно! Ни одного нового спектакля не пропускает. А что?

– Хотел бы я знать ее мнение об одной вещи. Весной приезжал театр. Симоновскую пьесу ставил.,.

– Ну так в чем дело, – обрадовался Мартьянов, – я могу тебя с ней познакомить. Заочно. Напиши ей. Она будет рада. А то я, признаться, не люблю отвечать на письма. А она обижается.

– А если я какую-нибудь глупость в письме отколю? – задумался Лукьяненко. – Я ведь не особенно того… Литфака не кончал.

– За глупость побьет,-совершенно серьезно ответил Игорь.

– Как побьет?!

– Вот так, как меня, – засмеялся Игорь и вновь протянул Жоре письмо, – вот здесь читай, после P. S.

«…Скажу тебе, что нельзя «над чем-то поспорить», как ты пишешь, а можно «о чем-то поспорить» и «над чем-то задуматься».

Кстати, о таинственной власти слов. Знаешь новую песню на слова Евтушенко «Хотят ли русские войны»? У Евтушенко в стихах:

«…Солдаты падали в бою на землю грустную

свою». Слово это в том именно контексте неожиданное и завораживающее, то единственное, замены которому нет. А поют что угодно, только не это: и «землю славную», и «землю гордую»

и еще бог знает что. Как это не чувствуют люди… Наташа».

– Н-да, серьезная она… – задумчиво произнес Жора.

– Так давать адрес

– Уж не знаю, что и делать, – замялся Лукьяненко, – давайте на всякий случай… Может, когда и надумаю. Игорь Николаевич, – внезапно сказал он,-в Евпатории сейчас

находится московская труппа.

– Ну и что? – насторожился Игорь.

– Когоута ставят, – вздохнул Жора. – Семнадцатого числа. Нельзя ли как-нибудь в город смотаться?

– Семнадцатого? Сегодня же только второе! – Игорь пошевелил пальцами, что-то высчитывая. – Нет, семнадцатого не могу – это

ведь четверг! Поедешь в субботу, после работы. Сафонов как раз за продуктами поедет. Поможешь ему погрузить, а в воскресенье вместе с ним и назад вернешься. Договорились?

Жора промолчал. Игорь, вспомнив, зачем пришел, протянул ему флягу с водой.

– На пей, жарища лютая.

Лукьяненко взял флягу, подержал ее в руках и вернул обратно.

– Не надо. У меня есть, – и он ногой выковырнул из земли флягу, – холодней вашей будет – в холодильнике хранится.

– Ты ж говорил, что забыл ее в палатке?

– Я пошутил. Нате, пейте мою, Игорь Николаевич.

– А ты?

– Да уже обед. Я свежей наберу.

– Верно, – спохватился Игорь и взглянул на часы, – обед. А как же яма?! Проболтали мы с тобой. Синельников теперь задаст нам обоим, он ведь у нас вроде парторга на заводе.

– Не задаст. Я эту ямину после обеда добью.,

– Честно?

– Честнее некуда.

И они побежали навстречу машине. Настало время обеда, и Генка Сафонов собирал монтажников но степи.

Глава седьмая ЩИ ДА КАША

На обед монтажники приехали уставшие и молчаливые. Жара не располагала к разговорам. Лишь Лукьяненко был сегодня необычно весел и энергичен. Он подошел к котлу и понюхал поднимающийся над ним парок.

– Щи со свиной тушенкой? – спросил он.

– Щи, – не стал отрицать Волков.

Лукьяненко понюхал воздух над другим котлом.

– Каша?

– Каша, – подтвердил Митрич и добавил для большей убедительности: – Гречневая с подливой. Подойдет?

– Вполне. Выдачу разрешаю.

Волков расхохотался и заработал черпаком.

Щи были съедены в один момент и тут же была дана оценка – «есть можно, не отравишь¬ся». Кашу похвалили более пылко, на что Волков, должно быть из прирожденной скромности, ответил:

– Гречневую кашу и хвалить не надо, гречневая каша сама себя хвалит.

На третье был настоящий морской компот, за который Волков получил пять с плюсом.

Когда компот был «уничтожен», Жора выскочил из-за стола и, хлотшуз себя по лбу, воскликнул:

– Ай-я-яй, да разве так можно?! – на его лице отразился неподдельный испуг, округлившиеся глаза укоризненно смотрели на Митрича.

– В чем дело? – в свою очередь испугался Волков.

– Да Жозефина…

– Что Жозефина?!

– Мы ее порцию, случайно, не съели?

– Не съели, – успокоил Волков, – и учти: никакая она тебе не Жозефина, у девушки свое имя есть.

– У девушки, – ехидно протянул Лукьяненко, – ты имел в виду…

– Тебе чего надо? – оборвал его Волков.

– Вот я и говорю – к девушке ты, случайно, не наведывался… для… для, – Жора выписал рукой в воздухе какой-то замысловатый вензель, – для выяснения ее состояния?

– Да она же… ну… как бы в беспамятстве… спит вроде, – смутился Волков, – и не встает.

– А ты б ее чмок в губки-щечки, и вмиг бы проснулась наша красавица, – невинно подсказал Лукьяненко. – Не пробовал этот метод ?

После этих слов лицо Митрича приобрело цвет свеклы, той самой свеклы, которую он несколько часов тому назад кинул в борщ, и «Медведь» произнес голосом человека, сдающего сопромат:

– Не стыдно? Не стыдно говорить-то так? Стыдно же должно быть все время глупости говорить? !

Олег Синельников пришел к Волкову на помощь:

– Если с каждой вертихвосткой целоваться, губ не хватит, а вот покормить, покормить бы ее не мешало. Не кормил еще ее, Митрич?

– Так я ж сказал – спит она. – По лицу Волкова было заметно, что он не оправдывает такой заинтересованности судьбой Светланы.

– Ах, спит, говоришь, – заметил Синельников с плохо скрытым сарказмом.

Мысль Синельникоза работала на пределе. «Как же поступать в таких случаях?» Мартьянов поставил его в известность, и Олег знал, чем «больна» Светлана. Правда, Игорь предупреждал Синельникова, чтоб тот никаких мер ие принимал, дескать, «все само собой образуется», но что Игорь? Мартьянов понимает в воспитании ровно столько, сколько и Синельников. Ни Игорю, ни Олегу никогда не приходилось иметь дела с людьми, подобными Лукьяненко и Скрипичкиной. «Как бы дров не наломать».

– Значит, спит, говоришь? Митрич!

– Двадцать семь лет Митрич.

– Давай ведро щей да миску каши! – принял решение Синельников. – Будем кормить девицу.

Митрич пришел в еще большее замешательство и попытался отговорить Олега от этой затеи.

– Брось. Не надо. Спит же, говорю, она.

– А ты не сердобольничай. Наполняй ведро щами.

Лукьяненко, почувствовав развлечение, подскочил к Синельникову.

– Чем могу быть полезен, сэр? К вашим услугам, сэр!

– Держи ведро и поварешку.

– Слушаюсь, сэр. – Ты, Снегирев, будешь нести миску с кашей.

– Давай.

– А Митрич,-Синельников усмехнулся,- обеспечит нам поэтическое оформление этого важного мероприятия.

– Что?! – пробасил Волков.

– Сыпь, говорю, подходящие для этого случая стихи, вот и все твои обязанности. Понял?

– Не надо, Олег. Нехорошо это, Олег, не по-комсомольски, – жалостливым голосом промямлил Валков.

– Нехорошо? А украсть у нас пятьдесят часов рабочего времени хорошо? А вывести из строя на сегодняшний день монтажника хорошо? А…