Дядя Митя — Айболит

— А что такое «эрудированный» — смышленый, что ли? — застеснялся своего невежества Милорд.

— Даже не верится, что ты жил у культурного хозяина, — с преувеличенной досадой укорила муха. — Эрудированный — значит знающий все на свете!

— Завидую, — уныло протянул Милорд и уныло развесил уши чуть ли не до пола. — Везде-то ты летала, все-то ты видела своими ста глазами. Мой хозяин со мной говорил только об охоте и учил брать добычу, а сам, скажу по секрету, не читал ничего, кроме кулинарной газеты.

— О бывшем хозяине — больше ни полслова, — остановила гончего пса Фаина. — Ты служил ему лишь орудием наживы.

— Мне сразу показалось, что дядя Митя совсем другой человек, — вздохнул Милорд. — Он не оставит собаку в лесу. Тапочки домашние, верно, сам себе принесет и за обыкновенной палкой не заставит десятки раз в час бросаться в ледяную воду.

— Разумеется, не заставит и все по дому сам делает! — согласилась довольная муха. — Дядя Митя мне книжки с картинками вслух читает и про целебные растения подробно рассказывает. Однажды мы даже в город ездили — в зоопарк. Директор зоопарка попросил дядю Митю слону помочь — у того железка в хоботе застряла. И дядя Митя вытаскивал гвоздь, а я летала рядом, готовая в любую секунду броситься на помощь доктору — слон-то был в ярости от боли…

Вдруг камышовая муха запнулась на полуслове и заботливо спросила:

— А что это у тебя с лапой? Почему хромаешь?

— Пустяки, — не сознался, мотая головой, Милорд. — Это барсук хватанул, когда я его в лесной норе застал и хотел проветрить на улице.

— Для кого, может, и пустяки, — профессионально засуетилась камышовая муха, — а для меня — занятие. Лапу твою сейчас мигом излечим… Это мы умеючи… Это мы в два неболевых приема… Не зря ведь в ветеринарных кругах меня называют добронавязывающей мухой!

Обхватив шестью ножками кряжистую бутыль с латинской этикеткой, муха, выпучив сто глаз от натуги, налила в фарфоровую чашу жидкость и скомандовала:

— Немедленно опускай лапу в этот раствор — боль как рукой снимет!

— Не болит у меня ничего! — пес сильно сомневался в том, что муха поможет избавиться от страданий.

— Не упрямься, пегий! Клади лапу в чашку! Для профилактики заражения! — кричала, испытывая врачевательный азарт, камышовая исцелительница. — Живее, больной!

Милорд невольно подчинился и с отвращением опустил лапу в едкую жидкость.

СЕЛЬСКИЙ ПРИВЕТ ПЛЕМЯННИКУ

Все, что ни делал в своей долгой жизни Саша Донников, происходило в первый раз.

В прошлом году он впервые пошел в первый класс. Нынешней весной впервые закончил его. Осенью должен был в первый раз пойти во второй класс. И так далее.

Нынешним летом он самостоятельно склеил бумажного змея и запустил его под самые облака, Тогда же впервые сильно огорчился — змееныш сорвался с привязи и усвистал за горизонт, махнув, правда, на прощанье хвостом.

Летом он впервые отправился с отцом на рыбалку, ел уху, приготовленную на костре с дымком.

Первый раз он сунул любознательный восьмилетний палец в непонятный серый кокон — он напоминал миниатюрный снаряд — под крышей сарая в коллективном саду, и его впервые в жизни ужалила оса. Палец сам раздулся до размеров кокона и болел так, будто его пронзила насквозь ужасная стрела.

Но Саша Донников рос смышленым мальчишкой и не расстраивался всерьез, если на пути познания мира возникало препятствие. Ну, например, такое, как больное ужаливание хитрого насекомого.

Мальчик догадывался, что познание мира и природы проходит не только через радость и наслаждение.

В общем, Саша слыл человеком неплохим. Только родители знали, что был он непробужденным.

Непробужденным к окружающему живому миру.

Городские голуби и вороны не могли дать ему ясного представления о красоте высокого и низкого птичьего полета. Они только подпрыгивали и изредка перелетали за угощением.

Толстые и ленивые собаки всех пород, которых водили по аллеям и тротуарам хмурые настороженные женщины, могли догнать разве что черепаху. Жирная собачья рысь даже отдаленно не напоминала стремительный псовый гонный бег по опушкам леса, мерзлому кочковатому лугу, пушистому, ослепительно голубому снегу.

Родители серьезно беспокоились за Сашу. Вот почему решено было отправить мальчика в деревню, к дяде Мите, потому что доктор мог развеять эту непробужденность и холодность к природе, к животным — ко всему прекрасному, без любви к которому человек глуп и нем.

Так получилось — и дядю Митю Саша должен был увидеть первый раз в жизни.

Родители собрали Саше чемодан с одеждой и обувью. Они дали телеграмму в Кордон. Потом посадили Сашу в самолет, поцеловав на прощанье сто пятьдесят три раза.

Самолет назывался АН-2. Впереди у него ввинчивался в синеву неба пропеллер, смешивая воздух для праздничных радуг. В кабине сидели два совсем молодых пилота, держась за один рычаг. Только левый летчик делал это правой рукой, а правый летчик — левой.

В гудящем тесном салоне лежали в углу бумажные почтовые мешки и пачки свежих газет. На железных скамейках, пристегнувшись широкими брезентовыми ремнями, примостились человек двенадцать. И все они глядела вниз, на покинутую планету.

Саша тоже стал глядеть вниз. С высоты в несколько сот метров отчетливо различалась черно-зеленая тайга, белые пятна озер, болотные провалы. Так одинаково промелькнули все триста километров.

Потом самолет пошел на снижение и посадку. И, проткнув клювом кудрявое облако, приземлился на сельском аэродроме — ровном заброшенном выгоне.

Саша сошел на землю по железной стремянке после всех пассажиров. В толпе встречающих он тотчас заметил дядю Митю. Доктор очень походил на брата. А может быть, наоборот. Дядя Митя стоял с большой сумкой на боку, в резиновых сапогах и махал рукой.

Около него пристроилась крупная спортивная коза со скрученной в сердцах бородой и тоже внимательно прощупывала глазами пассажиров, точно таможенник на посту.

Неизвестно, о чем она думала или гадала, но ей, видимо, понравилась сказочная картина выхода людей из брюха горячего зеленого шмеля, выпавшего из облаков. Она бы еще больше обрадовалась, выскочи из человечков такие же винтовые горячие шмели. И так далее. Так восторженно глядит ребенок на появление из просторной яркой матрешки других, таких же нарядных и блестящих, но уменьшающихся в росте.

— Здравствуй, Саша! Привет, племянник! — кричал дядя Митя — папин брат.

Потом доктор Донников без промедления и раскачки подхватил мальчика на руки и поднес к небесам. Потом опустил на землю, хотя, признаться, Саше хотелось еще пару раз взлететь повыше на сильных руках дяди.

Стоявшая рядом коза приветственно блеяла, внося лепту в общий хор. Неожиданно для пассажиров она просунула свою бородатую голову между ног мальчика и тоже попыталась в диком восторге подбросить его, видимо, под самые облака.

Саша потерял равновесие. Уронив дорожный чемоданчик, он рухнул на крутую спину козы. Довольное животное резво поскакало в родную деревню — мимо остолбеневших пассажиров, мимо изумленного начальника аэропорта в синей форменной фуражке.

За козой с невинным седоком мчался дядя Митя, придерживая локтем большую сумку с синим крестом на белом фоне и размахивая Сашиным чемоданчиком.

— Прыгай, Саша! — кричал он, вытягивая шею. — Не истязай козу! Слезай, кому говорю!

— Эй, на такси, попутчика не прихватите? — кричали озорные и шустрые на язык деревенские мальчишки.

Мальчишки шли с рыбалки с полными куканами рыбы.

— Немедленно прыгай! — приказал дядя Митя, почти настигнув оторопевшего от гонки Сашу.

Но тут прыткая коза развернулась к березовой рощице. Саша приземлился на дорогу. Когда он поднялся, одежда, волосы и лицо его были белыми от пыли, точно обсыпанные мукой.

— Ну как, не ушибся? — дядя Митя осмотрел ошарашенного племянника, стряхивая с одежды седой налет.

— Освежился! — Саша был под впечатлением безумной, невероятной скачки на мелкожующем рогатом. — Я, дядя, не знал до сих пор, что козы — такие сильные и умные, а главное, заботливые животные.