Виктор Вавич (Книга 1)

Мирская нагнулась, уперлась пьяной головой в стол и возилась засовывала за чулок кредитку.

"Спросить у ней пятьдесят рублей, - подумал Санька. - Отдам, ведь отдам. Только бы завтра, утром же завтра послать". Он вспомнил выстрелы около завода, сухой стук. И как говорил Карнаух про дым. Мирская улыбалась, закрыв глаза. Офицюрус молча тасовал карты и вытягивал наугад.

- Еще нет? - спросила Мирская, как во сне. Санька переливал из своего бокала, и звякнули края.

- Как поцелуй, - сказала Мирская в забвении, - кто это? - Она открыла глаза.

- Ах, ты, ты! Сейчас у нас, как на елке. - Она закрыла глаза и, улыбаясь блаженно, тянула, держа бокал двумя руками.

- Я пойду, - сказал Санька. Вышло - и сам не ждал - решительно и сердито. Офицюрус вскинул рыжие глазки. Мирская оторвала бокал от губ и тревожно глянула на Саньку, будто ударил колокол.

Санька надел шинель.

Мирская шла за ним, шла до дверей. Она все держала его руку, давила, тянула вниз. Она блестящими пьяными глазами смотрела на Саньку, как большая собака. Она ничего не говорила и, пошатываясь, шла в ногу по коридору.

"Взять и спросить", - подумал Санька и стал на миг. Мирская все так же старалась заглянуть Саньке в глаза. Вдруг она моргнула бровями и сейчас же нагнулась, крепко повиснув на Санькиной руке. Страхом и радостью, и холодом дохнуло внутри, и Санька не мешал Мирской шарить в чулке. Сторожко скосил глаза в глубь коридора.

- Возьми, - едва шепнула Мирская, и черные глаза тяжело и преданно глядели, неподвижно, и заволоклись.

Остановилась рука: "Не брать, не брать!" - твердил в душе Санька, а рука протянулась и взяла. Мирская опустила голову К Санькиной руке и поцеловала.

- Иди, иди, не провожай, Саша, - шептала Мирская и толкнула Саньку. Иди, иди, Христос с тобой.

Санька быстро сбежал по лестнице, понес скорей вон, вон свою голову.

Морошка

НА ПЕРЕДНИХ санях горой ехали Грунины корзины, сзади ехал Вавич с Груней, с картонкой на коленях. Виктор вез Груню к ее тетке. Это была двоюродная сестра смотрителя Сорокина, маленькая бабенка лет за пятьдесят. Виктор был у ней два раза по приказу Груни. Она встретила его в валенках и в черном платке. Встретила льстиво квартального и все шаркала сухой ладошкой по юбке, по рукавам бумазейного платья.

- Пером, знаете, пухом занимаешься, так наберешься. Липнет, сама - как курица. Снесусь, неровен час. Старуха торговала подушками и пухом. Вавич показывал Груне город.

- Вот гостиница. Богатые становятся. Больше евреи. Замечательная. Гляди - занавески-то!

Груня мельком вскидывала глаза на окна и снова нагибалась вбок, чтоб видеть корзины на передних санях.

- Вот тут полицмейстер живет, - в ухо сказал Груне Виктор. Он сделал серьезное, даже строгое лицо и выпустил Грунину талию. - Полицмейстерша замечательная женщина, - говорил Виктор, когда проехали дом, - королева! Коляска какая. Ра злошади взбесились, я бросился. Хоп! - под уздцы. Замечательно.

- Варвара Андреевна? - спросила Груня.

Виктор, отшатнувшись, глянул на Груню. Совсем в испуге.

- Мне наш пристав рассказывал, - и Груня закивала головой. - Ой, тише, тише! - закричала Груня переднему извозчику и чуть не прыгнула с саней.

- Тише, болван! - крикнул Вавич. - Распустились ужасно, - сказал Виктор и крепче обнял Грунину талию.

- Она варенье из морошки любит, - сказала Груня. - Я знаю, знаю, - и Груня задумчиво покивала головой.

- Вот, вот, направо, где вывеска! - крикнул Виктор. И снова строго сдвинул брови. Груня покосилась на Виктора. Она, не торопясь, приняла руку Виктора и выступила из саней. По низкому фасаду шла черная вывеска с голубыми буквами.

ПЕРО И ПУХ Н. ГОЛУБЕВА

За стеклянной дверью старуха торопливо оправляла черный платок. Виктор глянул на часы.

- Езжай, езжай, опоздаешь, - говорила Груня. - Я найду. Было действительно поздно. Старуха в салопе в опашку вышла из двери, дверной колокольчик дребезжал ей вслед.

- Снесешь барыне! - крикнул Виктор извозчику.

- Грунюшка, - наклонился Виктор к Груне, - Грунюшка, а потом поедем, покажу - полы, все, все, заново - ух, замечательно! - Виктор зажмурил глаза и затряс головой. И вдруг покосился на извозчика и сразу надул лицо: - Не спи, ты! Простите - служба, - козырнул Голубихе.

Виктор сел в сани плотно и осанисто, как будто на полтора пуда прибыло плотного весу.

- Пошел живо, в Петропавловский. Извозчик встал, задергал вожжами. Он слышал, как сзади запела старуха:

- Ах, красавица какая! Ах, уж и не знаю... Во двор, во двор вези, ворчливо крикнула она извозчику с вещами.

Виктор оглянулся. Извозчик корзинами заслонял старуху и Груню.

Груня переодевалась, мылась в низкой комнатке за лавкой.

- Пила, пила кофий, не надо, Наталия Ивановна, - говорила Груня, плескаясь водой.

Старуха едким глазом оглядывала Груню, осматривала все стати, прощупывала взглядом упругое белье.

- Дела какие же, какие дела у нас, - у жидов все дела, дохнуть не дают. Уж верно говорится, что ни пуха не оставят, ни пера. Евреи, я говорю... В церковь пойдешь? - пела старуха. - Пойди, пойди милая, как не пойти. А это зачем же? Ведерко, что ли, какое? Тяжелое, - сказала старуха, приподняв за Грунину руку.

- А где пройти ближе? - спросила Груня. Она стояла, свежая от воды, в лучшем своем розовом платье с пунцовым поясом, и розовые руки розовели из розовых коротких рукавов.

Груня действительно пошла в церковь, постояла минуту на коленях на пустом широком полу - прямо посреди церкви. Положила три земных поклона, отыскала икону Божьей матери, приложилась. И вышла быстрыми шагами по гулкому полy. Нищенка толкнула тряпичным телом тяжелую дверь, и Груня порылась, сунула ей пятак. Приостановилась и сунула еще три копейки.

Груня кликнула извозчика, уселась, поставив пакет в ногах.

Полицмейстерша из маленькой леечки поливала цветы. У нее были любимые и нелюбимые. Она любила чахлые и больше лила в них воды.

- Пейте, милые, пейте, - говорила тихонько Варвара Андреевна, пухлой ручкой помахивая лейкой. Она была в зеленом капоте и в кружевном чепчике вчера мыла голову.

В резном буфете слегка позвякивала посуда от шагов Варвары Андреевны. Зимнее солнце красными квадратами стояло на палевых занавесках. Варвара Андреевна залюбовалась на свою пухлую руку, - горел рубин на отставленном мизинчике, - замерла лейка в руке, и вода тонкой струйкой неслышно текла на ковер.

Горничная простучала каблуками, вошла.

- Ваше превосходительство, там одна вас спрашивает. - Полицмейстерша приказывала называть себя "превосходительством", хотя муж был только ротмистр. - Как прикажете, ваше превосходительство?

- Дама? - вскинула Варвара Андреевна и глянула на стенные часы.

- Уж не знаю, как сказать? - Горничная замялась. - Вроде дама, только очень просит. Говорит - приезжая. Передать, говорит, надо... Не знаю. Я говорила.

- Иди, я позвоню, - и Варвара Андреевна поставила лейку на стол.

Варвара Андреевна на цыпочках, придерживая капот, - все стем же мизинчиком на отлете, - подкралась к двери, без шума приоткрыла и в щелку портьеры стала глядеть.

"Совершенно, совершенно незнакомая, - думала Варвара Андреевна, разглядывая Груню. - Простоватая будто".

Варваре Андреевне было приятно, что вот она глядит на эту девицу, вот тут в трех шагах, а та думает, что она одна в прихожей и ждет. Вот как широко дышит. Даже покраснела. Глядит ведь прямо сюда, в двери. И Варвара Андреевна довольно улыбалась.

- Вижу, вижу! - вдруг вскрикнула Груня, и лицо расцвело улыбкой во всю мягкую ширь. - Здравствуйте, - и Груня двинулась к портьере. Варвара Андреевна отдернулась назад, но Груня уж раздвинула головой портьеру и протягивала руку. - Здравствуйте! - говорила весело Груня.

Варвара Андреевна хотела нахмуриться, но ей показалось лучше обратить все в шутку, и она пожала Грунину руку.

- Я вас, кажется, помню... - совсем покраснела Варвара Андреевна, и ей самой уже было смешно, что ее поймали.