Я хочу домой !

Упманис. Да, сэр! Оно должно быть у нее. После того как она последний раз виделась с этим Янисом, с ней что-то произошло. Она стала говорить какими-то загадками...

Скотт. Вы думаете, Янис передал ей письмо при последнем свидании?

Упманис. Да, я так думаю, сэр!

Скотт. Это не лишено вероятности... Вы видели, как она разговаривала с русским офицером?

Упманис. Да, сэр! Своими глазами. Я подошел поближе, для того чтобы услышать, о чем они говорят, но Ландмане заметила меня, оборвала разговор и сделала вид, что задержалась на лестнице случайно. Вы же знаете, она меня недолюбливает.

Скотт. Я не уверен, что меня интересуют ваши взаимоотношения... Попросите-ка ее ко мне!

Упманис. Сейчас?

Скотт. Сейчас.

Упманис вопросительно смотрит на Скотта.

Упманис. Она живет одна в комнате...

Скотт. Я задержу ее у себя. Исследуйте комнату. Можете не торопиться.

Упманис. Я не люблю торопиться в таких делах, сэр! В конце концов, мы ничем не рискуем. Если письма у нее не окажется, я...

Скотт (продолжает)... я буду считать, что она имеет все основания вас недолюбливать. Идите.

Упманис уходит. Скотт входит в кабинет, зажигает

настольную лампу, подходит к окну и задергивает шторы.

Саша остается незамеченным. Скотт включает радио,

настраивает аппарат на музыкальную передачу, слушает

музыку. По коридору идет Смайда. Она на ходу поправляет

прическу, приводит себя в порядок. Подойдя к двери

кабинета, Смайда стучит.

Войдите!

Входит Смайда.

Смайда. Добрый вечер, мистер Скотт! Вы меня вызывали?

Скотт. Добрый вечер, мисс Ландмане! Да, я хотел вас видеть. Надеюсь, вы не успели еще лечь спать?

Смайда (сдержанно). Нет... Я читала...

Скотт. Садитесь, пожалуйста! (Предлагает Смайде стул. Смайда садится.) Так что же вы читали? Интересный роман? Стихи?

Смайда. Газету... "Голос латыша"...

Скотт. Ну, и что же вы в ней вычитали?

Смайда. Так... Все то же самое... Мне сказали, что вы хотели со мной говорить, мистер Скотт.

Скотт. Говорить? Совершенно верно. Разве мы сейчас с вами не разговариваем?

Смайда. Я думала, что-нибудь срочное.

Скотт. Нет. Ничего срочного пока нет. Просто я давно хотел с вами познакомиться, мисс Ландмане! Я хотел познакомиться с вами поближе, потому что многое слышал о вас.

Смайда. Что же вы обо мне слышали?

Скотт. О! Только хорошее! Вы курите? (Предлагает закурить.) Американские!

Смайда. Благодарю вас, я не курю.

Скотт. Похвальная скромность. (Закуривает.) Итак, я очень много слышал о вас. Как вы очутились в этом приюте?

Смайда. Я работала в нем до войны. Война застала нас в десяти километрах от Риги. Мы не успели эвакуироваться и остались в Латвии. А потом, когда немцы начали отступать, они насильно вывезли наш детский дом сюда, в Германию.

Скотт. Почему вы не остались в Латвии?

Смайда. Я не хотела оставить детей. Я в какой-то мере отвечала за их судьбу, я не могла поступить иначе.

Скотт. Я восхищен вашей привязанностью к чужим детям. Мне рассказывали вашу историю.

Смайда. Я не считаю их чужими. А что касается моей судьбы, то она похожа на судьбу многих женщин, мистер Скотт! Просто я оказалась крепче и выносливее, чем другие!

Скотт (прислушиваясь к музыке). Вы любите музыку, мисс Ландмане?

Смайда. Музыку нельзя не любить.

Скотт. Я в детстве играл на скрипке. Отец хотел видеть меня музыкантом. Я не оправдал его надежд. (Смеется.)

Смайда. У нас есть очень музыкальные дети, мистер Скотт! Я хотела бы просить вас разрешить нам уроки пения.

Скотт. Да, да... Я доложу об этом командованию... Сам я не могу это решить... Я надеюсь, что командование пойдет вам навстречу... Я переговорю с генералом...

Пауза. Звучит музыка.

Смайда. Благодарю вас.

Скотт. Да-а, эта война заставила многих из нас испытать горе и лишения!..

Смайда. И унижение и чувство стыда за иных людей...

Скотт. О каких людях идет речь, мисс Ландмане?

Смайда. Я говорю о тех людях, которые потеряли в эту войну самое дорогое, что есть у человека, - совесть! Я говорю о тех немногих, которые делают сотни других несчастными...

Скотт. Чего же хотят эти несчастные?

Смайда. Они хотят домой, мистер Скотт!

Скотт. Ах, вот оно что? Понятно! Теперь я понимаю, о каких людях идет речь! А вы тоже хотите домой, мисс Ландмане?

Смайда (спокойно). Да, мистер Скотт. Я тоже хочу домой.

Скотт. Где же ваш дом?

Смайда. Мой дом в Риге. Улица Кришьяна Барона, дом номер семь, второй подъезд, третий этаж, квартира десять, первая дверь налево.

Скотт. Вы хорошо запомнили адрес.

Смайда. Я там родилась.

Скотт (прохаживается по кабинету). Да-а, весьма любопытно! Весьма любопытно! Это первый случай в моей практике, чтобы человек, находящийся под покровительством такой страны, как Великобритания, изъявил желание вернуться в страну мрака и запустения. Я понимаю тех, кто едет сейчас в Канаду, в Бразилию, в Южную Америку. Они хотят жить в цивилизованном мире! Этих людей я могу понять.

Смайда. Эти несчастные едут куда глаза глядят, потому что они запуганы. Это для них издают газетки вроде "Голоса латыша" - газетки, которые ссорят нас друг с другом.

Скотт. "Голос латыша" издается вашими соотечественниками.

Смайда. Это не наш голос, мистер Скотт!

Скотт. Он издается латышами.

Смайда. Латышами вроде Упманиса? Разве вы не знаете, что он предатель, мистер Скотт? Таким, как он, нельзя ступить на родную землю! Его будут судить за преступления!.. Но есть и другие. Это те, которые хотели бы вернуться домой, но стоит им только заявить об этом...

Скотт. Продолжайте, продолжайте! Я люблю откровенные разговоры. Гораздо лучше сказать все, что думаешь, чем держать все это в себе! Мне нравится ваша прямота и откровенность. Продолжайте. Мы поймем друг друга.

Смайда (горячо). А дети? Почему Саше Бутузову говорят, что он сирота, когда у него жива мать? Что вы хотите с ним делать? Зачем он вам? Я как воспитательница имею право знать это!

Скотт. Конечно, вы имеете на это законное право.

Из-за портьеры видны переминающиеся ноги Саши. Он все

еще остается незамеченным.

Смайда. Почему вы решили считать Женю Руденко поляком, когда я точно знаю, что он украинец? Я знала его мать! Их при мне разлучили! Мать, как жену русского офицера, увезли в лагерь, а ребенок попал к нам в детский дом.

Скотт. Возможно. Но это надо доказать юридически.

Смайда. Разве это честно? Разве честно запрещать детям говорить на их родном языке? Кто дает право Упманису называть их волчатами? У меня очень много вопросов к вам, мистер Скотт! Вы извините меня, но вы сами вызвали меня на этот разговор.

Входит Упманис. Смайда не замечает его, потому что сидит

спиной к двери. Упманис за спиной Смайды показывает

Скотту пустой конверт от письма Яниса. Скотт кивает ему

головой. Упманис остается стоять у двери.

Скотт (Смайде как ни в чем не бывало). Вы можете ехать в свою Ригу, Смайда Ландмане! Она в развалинах! Воды нет, света нет, трамваи не ходят...

Смайда (вздрогнув). Это неправда!

Скотт. Что неправда? Откуда вы знаете, что это неправда?

Смайда. Это неправда!

Скотт (неожиданно ударив кулаком по столу). Письмо! Где письмо? Вы получили письмо!

Упманис показывает Смайде пустой конверт.

Смайда. Подлец!

Скотт. Где письмо?

Упманис ловко хватает Смайду за руку и, больно вывернув

ее, достает из кармана Смайды письмо Яниса. Протягивает

его Скотту.

Смайда (задыхаясь). Ну что ж, прочтите его! Боюсь только, что вы не напечатаете его в своем "Голосе латыша"! Я давно хотела сказать вам, что вы негодяй, Упманис! Я вас презираю!

Упманис. До вашей встречи с русским офицером вы были со мной вежливее. Только советую вам от души, мисс Ландмане, не забывать, что вы еще не на советской земле.