С тобой все ясно (дневник Эдика Градова)

Если б знать, где упасть, так соломки подстелил.

Знать бы мне, как оно обернется, я бы захватил Андрея, и все было бы чин по чину. Так нет же, угораздило пойти в одиночку.

Те двое курили. Минуса я узнал по фигуре, хоть он и стоял ко мне спиной. Конечно, на нем была новая куртка...

- Верните деньги, - сказал я. - Пацан голодный ходит.

- А, вожак красногалстучных! - повернулся ко мне Минус. - Вот мы и встретились...

- Кури, - протянул сигареты его дружок, поигрывая желваками. Я смутно припомнил, что он был в компании первого декабря.

- Бросил. Верните деньги.

- Тебя трогают?

- Пацанят не трогайте. Это мои ребята.

- А если мы тебе сделаем семь впадин во лбу? - Минус заржал. - У тебя что, и вправду набитая морда - нормальное состояние?

Это не он. Это в нем Вий говорил. Подонок. Он нагло бренчал награбленными медяками, пощипывая темнеющие усики. Почему-то я вспомнил заснеженную Пушкинскую Полянку шириной в тридцать два шага...

"Тогда дуэль, - подумал я. - Вот, оказывается, с кем. С Минусом".

- Он что, задвинутый? - спросил тот, с желваками, делая попытку продвинуться к двери.

- Ладно, мы отваливаем, - забеспокоился Минус.

Ему явно не светило еще раз встретиться с Андреем. - Только никому ни гугу, понял?

- Сначала верните, что награбили, - твердо сказал я.

Их было двое. Я один.

- Нас двое. Град, - с угрозой процедил сквозь зубы Минус. - Так что с тобой все ясно.

- С вами тоже все ясно. - Я стоял у двери и тякул время.

И тогда они кинулись на меня.

В декабре, тренируя меня и обучая некоторым приемам, Андрей твердил: "Раз ты ростом удался в Наполеона, у тебя нет иного выхода, как расти в него и головой. Все время соображай! Навязывай противнику ближний бой. Иди первый в атаку, навязывай свою тактику..."

Они кинулись на меня одновременно и помешали друг другу, потому что коридорчик у выхода совсем узкий. Я ринулся навстречу и головой в грудь сбил с ног Желвакастого. Это была большая удача, но я радовался на секунду больше, чем можно, и был наказан таким ударом в зубы, после которого они должны были брызнуть в разные стороны. Но я помнил, что меня спасет только ближний бой. Пионерский галстук и рубашка были залиты кровью, во рту было такое ощущение, словно нажевался соли, голова кружилась. Но я молотил кулаками Минуса, не обращая внимания на встречные удары. Бил его за Федю. Бил за себя. Бил за Ту Девушку, которую мы оскорбили в сквере. Бил, бил, бил...

Потом была такая боль, словно мне вырвали скулу.

Видимо, Желвакастый очухался и врезал мне сбоку кастетом или чем-то тяжелым. Я страшно закричал и на несколько секунд отключился.

Выручили меня (а может, спасли?) трое: Роман Сидоров, Федя и техничка тетя Маша. Это я уже позже узнал от Андрея и Бори. А в ту минуту, придя в сознание, я увидел, что Минус и Желвакастый все еще рядом, но не бьют и не топчут меня, потому что у двери, вырвав из рук тети Маши швабру и размахивая ею, как полоумный метался и орал на всю школу Сидоров:

- Не троньте его! Не подходи - укокошу! Уко-кошу-у!..

Видно, сдав контрольную, он тоже вышел прогуляться...

Я лежал, скрючившись от боли и страха. Меня тошнило. "Убьют", - думал я, видя их ботинки рядом и не имея сил пошевелиться. Но помню, что даже в такую минуту в голове промелькнуло: "Трусоватый Рома? Савченко говорила, что ему нельзя драться..."

Я застонал.

От агентов А и Б потом узнал, что Федя влетел в класс и сорвал им конец контрольной воплем: "Эдика убивают!" Наши подоспели вовремя. Говорят, и милицию вызывали. Я ничего уже не видел.

Очнулся в больнице. Передние зубы болели, как будто каждый выдернули плоскогубцами и грубо посадили на место. Правая щека так разбухла, что касалась плеча. Это сейчас уже опухоль спала, кровоподтек рассосался, шеей ворочаю почти свободно. А тогда не мог шевельнуть головой.

Я смотрел в потолок, но чувствовал, как прохладные мамины губы ласкают мою руку, слышал, как она шепчет: "Мальчик мой, потерпи. Ты настоящий мужчина".

Роман, Роман Сидоров, - вот кто настоящий мужчина!

- Ма, что такое гемо... гемофилия? - слабым голосом спросил я.

Она растерялась, наверное, подумала, что я в бреду.

Я повторил свой вопрос, стараясь отчетливо произносить слова.

- Это болезнь такая, - поспешно ответила она, не скрывая своего изумления. - Тяжелая болезнь. Кровь не свертывается. Даже если царапина какая, кровь течет и течет, остановить трудно. Но у тебя все в порядке, честное слово. Почему ты спросил, сынок, почему?

- Да с английского переводил... В тексте попалось...

- Дурацкие у вас тексты, - с облегчением сказала мама.

- Верно, дурацкие.

Она улыбнулась, осторожно меня поцеловала.

- Спи, сынок. Сейчас тебе лучше поспать. - И вышла.

Так вот в чем дело! Вот какова эта загадочная и подлая гемофилия, с которой я давно уже собирался познакомиться через "Медицинскую энциклопедию", да так и не собрался. У меня-то все в порядке, отлежусь.

А у Романа, которого я, идиот, считал "трусоватым"?

Для него эта драка могла быть не только первой, но и последней... Хорошо, что он догадался вооружиться шваброй! Молодец. Меня выручал ближний бой, его мог спасти только дальний. Но ведь эти подонки могли и прорваться. Уж что-что, а драться они умеют, и жестокости им не занимать. Первого декабря у Той Девушки никто не спросил, здорова ли она, как себя чувствует. А вдруг бы у нее была гемофилия, и от пустяковой царапинки девчонка истекла бы кровью? Да им-то что... Эти не пожалеют. Не пожалеют.

С потолка стали медленно падать снежинки, постепенно превращаясь в математические знаки - равенства, скобки, корни квадратные и кубические... Начинался сон, похожий на бред.

Как ни странно, я помню этот сон-кошмар от начала до конца. Там все перемешалось!

Афанасий Андронович, одетый в подобие скафандра из треугольников, приказал прогреть моторы и обернулся ко мне.

- Высаживаемся на этой планете. Видишь, она совсем лысая. Ты будешь дикобразом, что-то вроде лунохода, понял?

Я ничего не понял, но переспрашивать не стал.

Надо мной раскрылся разноцветный купол парашюта.

- Он летит балдеть с нами? - басом спросили снизу, из расщелины.

- Как бы не так! Он объявил нам войну, - прокричали в ответ.

- Подымите мне веки! - приказал бас. - Я хочу посмотреть на этого шкета. Так, ясно... Сбить. С одного раза. Усекли?

Я никак не мог понять, откуда говорят, где враги.

В колчане, за спиной, оказались раскаленные иголки, и я стал пулять ими в расщелину.

Рядом погасили парашюты еще двое. Я думал, что это Андрей и Боря. Обрадовался, обернулся. Одного я сразу узнал, по бакенбардам и смуглой коже. Другой...

Ну да, это был Володя Куликов.

- Ближний бой, слышишь? - советовал мне один секундант, Володя.

- Пистолетов пара, две пули... больше ничего, - подсказывал Пушкин.

Дуэль. Дуэль. Дуэль.

Но тут из расщелины, как из вулкана, вылетел объятый пламенем кусок скалы и раздробил мне челюсть.

Кровь текла и текла не останавливаясь. И кто-то кричал басом:

- Бейте его, у него гемофилия!..

Потом был берег моря. Из прозрачной полутьмы выплыло невозмутимое лицо Рахметова.

- Закурим, Федя, - предложил он и пожаловался. - Никак не могу бросить. Силы воли не хватает.

- А что у вас в дипломатке? - спросил я.

- Сигареты. Все свое с собой ношу... Скажи честно, Федя, ты меня уважаешь?

- Не Федя я, не Федя!

- А кто? - удивился он. - Разве не ты влепил мне снежком в нос?

Я точно знал, что я не Федя, но никак не мог вспомнить, кто же, как меня зовут. Ужасно мешал шум, нарастающий, как рев моторов при взлете.

- Это море волнуется, - объяснил Рахметов. - Считай: раз, два, три... А будет еще и двенадцать баллов. Выдержишь?

И тут налетела туча, все закружилось, повалил снег.