Преддверие (Книга 3)
Преддверие (Книга 3) читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Спасти любовь твоя должна?
3.
В дробящихся волн нескончаемый бег
Рубины закат рассыпает,
И солнце уходит, как будто навек,
И сердце тревожно пылает.
Отрадный душе, этот час так жесток!
Тревожно-удушливы травы,
Растет одиночества черный цветок,
Но вечно ль - без счастья и славы
Тропинкою длить над прибоем свой путь,
Где хрупок взлетающий гребень,
И. ветер морской заклиная раздуть
Огонь в моем сердце и в небе.
Чтоб бился огонь в беснованьи тоски,
В неистовстве силы могучей,
Чтоб в яростной пляске его языки
Жгли сердце и горные кручи,
Чтоб дух истерзав, прозревая от мук
В тревожном багрянце заката
Познать бесконечность, замкнутую в круг,
И грозную силу квадрата.
4.
Кочевья Великого прост закон:
Душа для того жива,
Чтоб в темно-дурманящем сне времен
Услышать свои слова.
Ступени восходят, и вьется нить,
Страданье дано не зря,
И мы продолжаем, как дети, жить,
Легенду свою творя.
5.
С тропинки сбился ль я, шутя,
Иль крест не свои несу?
Но вот - блуждаю, как дитя,
В глухом чужом лесу.
И вот - я выбился из сил,
Я стал жесток и груб;
Кто ж черный желудь посадил,
Чтоб вырос черный дуб?
И закрывают ветви даль,
Стал числам ложен счет:
Как будто черная спираль
Стремглав меня несет.
Но вспомнить мне придет пора
(Всевышний милосерд!)
Глаза светлее серебра
В нездешней бронзе черт.
- Стихи, конечно, подражательны, - улыбнувшись произнесла Ида, пряча томик обратно в сумочку. - Очень многие мальчики в этом возрасте пишут примерно так, но, в отличие от многих, покойный Женя был по-настоящему талантлив... Самая сильная в сборнике, конечно, сама "?????????". Я уверена, что Женя мог бы стать большим поэтом.
- Но, кроме этого, он не печатал своих стихов?
- Нет. Этот небольшой сборник - единственный, да и он, пожалуй, не в счет, ведь Женя заказал его только для своих знакомых. Была забавная история: даже в скоропечатне не принимают заказа менее чем на пятьдесят экземпляров. Женя и заказал пятьдесят, но, кажется, двадцать из них сжег ему столько не было нужно... Пожалуй - весь Женя в этом жесте... Я очень рада, что из немногих сохранившихся у меня книг из дома есть этот маленький сборник. - Голос Иды дрогнул. - Мне очень дорого все, связанное с нашей жизнью в Крыму.
"Мне очень дорого все, связанное с нашей жизнью в Крыму"... Неужели... А ведь это должно было быть так, не могло не быть так...
- Вы, вероятно, читали и другие Женины стихи?
- О, не все... В те годы мы находились в слишком неравных положениях: мы были для Жени младшими и не слишком его интересовали. А мальчики, Сережа и покойный Вадик, были самолюбивы настолько, насколько только могут быть самолюбивы семиклассники... Если мы и затевали что-то сообща, это более всего напоминало порой перемирие между давними врагами. Однажды, когда царило фехтовальное поветрие, Вадик довольно сильно поранил Жене руку в испанском выпаде... Впрочем, иногда он начинал дурачиться так, что затыкал за пояс мальчиков, и тогда бывало необыкновенно хорошо...
"Не могло не быть так, и поэтому - было... Для того чтобы об этом догадаться, нужно только одно - попросту знать, что он там в это время был - самый обаятельный и испорченный из всех Мельмотствующих щенков, элегантный Женичка Ржевский со спадающими на плечи темными волнистыми волосами... Он там был - и все, этого достаточно... И до чего проста логика - там, где на дороге Юрия встал живой Женя Ржевский, у меня на пути становится его тень... Ида Белоземельцева сделана из того же теста, что и покойная Лена Ронстон... Покойный... покойный... покойная... - до чего мы привыкли произносить это слово с именами тех, кому даже и сейчас было бы не более двадцати пяти... И Женя Ржевский мертв уже четвертый год - почему мне так страшна сейчас его тень?"
- До сих пор не могу представить их, Вадика и Женю, - мертвыми, убитыми... Я знаю, что Вадик умер в лазарете, - очень странно: мне почему-то чувствуется, что он мог умереть только мгновенно, и не от раны, а от самой пули... Не знаю - какие-то болезненные фантазии, вероятно, я просто не знаю, что такое война...
23
"Ma tante!
Надеюсь, что в своих неутомимых хлопотах Вы все же успели соскучиться по Вашей бедной племяннице, которой очень грустно в пустой квартире...
Вы не можете представить себе, какая неожиданная встреча была у меня вчера в Тюильри. Помните ли Вы племянника Льва Михайловича Вишневского, Вадима? Сейчас он до осени в Париже, по делам организации Таганцева, на которую только и остается уповать здесь... Думаю, Вы рады будете его увидеть по приезде..."
Ида отложила перо и, вздохнув, отошла от лежавшего на маленьком письменном столе бювара. Как не хватало ей именно сейчас, в эту минуту, здесь, Ирины Андреевны, ее не обижающей раздражительности, ее энергичной походки... Когда делалось особенно тоскливо. Иду обыкновенно выводила из этого состояния тетя: не утешениями, нет, далеко не утешениями... "Я не постигаю, моя милая, кому ты делаешь лучше своим унылым видом! Конечно, если тебе это больше нравится, ты можешь еще пару часов повздыхать, глядя в окно, но я бы попросила тебя ремингтонировать эти бумаги - ты представить себе не можешь, в каких ужасных условиях вынуждено жить большинство наших военных!"
И это помогало во много раз действеннее самых душевных утешений. Ида с радостью выполняла любую работу, которую ей давала Ирина Андреевна: оформляла, развозила, перепечатывала какие-то бесконечные подписки, прошения, ходатайства, справки - и эти скучные занятия ничуть не казались ей скучны: в этом был какой-то маленький и незначительный, но все же - ее, Идин, вклад в помощь Родине...
О, никто и сейчас не мешал ей заняться делами вместо того, чтобы, разволнованной встречей со знакомым из прежнего мира, ходить по комнате, бесцельно переставляя деревянные китайские вазочки с сухими букетами роз с бюро на письменный столик и на трюмо, задергивая и раздергивая занавески, ощущая, как растет и растет где-то внутри знакомое чувство, которое невозможно передать словами. Только один образ связывался с этим чувством маленькой птички, отчаянно бьющейся о прутья клетки, и чем сильнее бьется эта птичка, тем больнее ей ударяться о прутья!