Сиамская овчарка

Я помогла Михаилу Александровичу выйти во двор, не зная куда посадить его, усадила в съёмочную карету с гербом. Врач плакал и, видимо стесняясь меня, замахал рукой, чтоб я уходила.

— Лекарство в кармане, — прошептал он.

Я вложила таблетку в послушные губы, сбегала за водой.

— Лучше! — прошептал благодарно Михаил Александрович. — На войне не прятался. А тут на старости лет. Унизительно! Лучше бы я умер.

— А у меня ноги отнялись, — созналась я.

Из зверинца выскочил директор. Распоротая от колена вниз штанина открывала глубокую кровавую царапину. С рукавов почти до самой земли свисали тонкие полоски материи. Директор не замечал нас, хотя находился рядом. Озирался.

— Вы ранены? — спросил Михаил Александрович.

Директор не отвечая смотрел на меня.

— Сбегай-ка… Костя велел принести… Меня послал, да видок у меня… Тигр через решётку наружу, а я как мартышка — через верх в клетку на его место.

Директор стал смеяться. Он прямо захлёбывался от смеха:

— А я… ха-ха-ха. Об… ха-ха-ха. Крючья наверху… ха-ха-ха… ободрался!

У директора от смеха покраснело лицо, текли слёзы. Мне опять стало страшно, и я пошла в зверинец. Константин Иванович с техником по безопасности стояли у входа.

— А, Рита! — сказал Константин Иванович. — Подойди сюда, мы тут решаем… Директора видела?

— Он смеётся за дверью, — наябедничала я.

— Пройдёт, — смущённо заступился техник по безопасности.

Я старалась забыть, что совсем недавно, если бы не отказали ноги, я бы удрала, не думая ни о ком. И, мучаясь от этих мыслей, стояла в бездействии.

Директор внёс большие и, видимо, тяжёлые листы фанеры. Директор не смеялся и был очень бледным.

— Геннадию Аркадьевичу, — подсказал Константин Иванович.

Техник по безопасности брал по одному листу и, стараясь не шуметь, относил фанеру к окну.

— Костя! Она таких денег стоит, — сказал, подходя к нам, директор. — Картину закроют — ладно… Тебя же судить будут за халатность. Без сетки выпустил. Может, придумаешь…

— Каких бы денег ни стоила, а людьми рисковать никто не позволит, — сказал техник по безопасности. — Мне самому, думаешь, не жалко? Такую красавицу стрелять.

Я дрожала, как после долгого купания в реке.

— Окно-то зачем закрываете? — лязгая зубами, спросила я с ненавистью.

— Люди там, Рита, — спокойно ответил Константин Иванович.

— Может, на мясо в клетку заманить? — сказала я и тут же сама себе ответила: — Это глупость.

Вновь прибывшие в зоопарк дикие животные иногда не едят по нескольку дней. А Константин Иванович сказал:

— Это она сейчас за мётлами сидит, а через часик-другой оглядится, на любого, кто войдёт сюда, бросится.

То ли из-за длинной фразы, сказанной Константином Ивановичем, то ли из-за чего другого я почувствовала, что он тянет время, наверное, в поисках выхода.

— Может, попробую в клетку загнать? — неуверенно сказал Константин Иванович.

— Шансы на успех? — спросил техник по безопасности.

— Один.

Директор молча вышел за дверь. Техник по безопасности взял меня за плечо и повёл к выходу.

— Не тяни, Костя, — сказал он.

Я обернулась. Константин Иванович стоял наклонив голову. Я пропустила техника вперёд и замкнула за ним дверь на тяжёлую задвижку.

— Ты чего? — удивился Константин Иванович.

— Может, попробуем? Может, и я хоть что-нибудь…

Вплотную к большой клетке, из которой выпрыгнула Амбра, стояла клетка поменьше. Константин Иванович снимал с окна и крепил фанеру между стеной и маленькой клеткой.

«Хочет в маленькую клетку загнать, — сообразила я, — а фанеру крепит, чтобы мимо не проскочила».

Я понимала, что шаткое сооружение из слабой фанеры не выдержит напора сильного зверя, но почему-то верила, что так надо.

— Принеси верёвку, Рита, — наконец дал мне задание Константин Иванович. — И брезент в углу захвати.

Я принесла.

— Залезай-ка на клетку и ту сторону, что к тигрице, где дверка, накрой брезентом.

— Как же она закрытую брезентом дверь найдёт? — спросила я, поглядывая с крышки клетки на полосатую спину молчавшей за вениками тигрицы.

— Я думал, ты поняла… — удивился Константин Иванович, но объяснил: — Если выгнать тигрицу с её теперешнего места, куда она побежит?

— К окну, — угадала я. А сама подумала: «Просто бросится на загонщика».

— Правильно, к окну, — согласился Константин Иванович. — Она будет искать лаз к воле, а воля за окном. Надо сделать так, чтобы дверца казалась ей единственным выходом к окну. Вот чтобы дверь заметнее была, я и хочу прикрыть решётку над ней брезентом.

— А если она перепрыгнет? Тут же низко? — спросила я.

— Застрелю! Рита, слушай внимательно, — сказал Константин Иванович. — Ты не боишься?

— Нет, — ответила я не совсем правду.

— Опасного для тебя ничего нет, если ты всё выполнишь как положено. Ты мне веришь?

— Да, — ответила я совсем правду.

— Я в тебя тоже верю.

Мы говорили минут пять, пока я не поняла своего задания. Взять в левую руку вилы, в правую — фанерный ящик. Если тигрица захочет меня обойти, я заранее преграждаю ей ход вилами, вытянув их в том направлении, куда она захочет бежать. Если она бросится на меня, я должна быстро выставить перед собой ящик так, чтобы он пустой стороной был всё время на уровне её головы. Но всё это потом. Главное, нужно подойти к стене, что за мётлами. Обойти тигрицу с тыла, да так, словно я не замечаю её, будто её и нет там.

— Если она почувствует, что ты её видишь, она бросится. Ей незачем будет таиться, — сказал Константин Иванович. — А если не заметишь… Зачем ей в конфликт вступать? Она должна пропустить, думая, что ты идёшь мимо. Старайся боком идти, чтоб спиной не поворачиваться, и ближе трёх метров не приближайся — бросится.

Константин Иванович достал из кармана куртки наган, покрутил в нём барабан и остановил на нужном месте.

— Я бы сам пошёл, но ты не сможешь защитить, вернее, застрелить.

Константин Иванович остался у клетки за фанерой, а я бодро обошла центральную клетку, взяла ящик и вилы, прошла мимо глядевшего на меня Маиса.

Стараясь двигаться естественно, словно прохожу возле лежавшего в кустах зайца, пошла к стене, огибая кучу мётел.

Ещё от Маисовой клетки я увидела, что расстояние между стеной и тигрицей меньше трёх метров. Я боялась, как бы Константин Иванович не заметил мою нерешительность, а честнее сказать, трусость. Понимала, что это единственная и последняя попытка загнать тигрицу, и, решив, будь что будет, пошла к стене. Константин Иванович смотрел на зверя. Ещё я увидела, как мне показалось, направленное на меня дуло нагана. В полной уверенности, что тигрица сейчас бросится, в ожидании выстрела я, втянув голову в плечи, почти дошла до стены, и тут вилы в моей руке со скрежетом коснулись пола. Громко щёлкнул курок у нагана. Тигрица взвилась с рёвом высоко над мётлами. От её рывка мне заложило уши, и выстрела я не слыхала. Уверенная, что зверь убит, не в силах глядеть на его агонию, уничтоженная своей оплошностью, я дошла до стенки. Прислонила к ней вилы, поставила теперь ненужный ящик на цементный пол.

Сейчас придётся повернуться и поглядеть в глаза Константину Ивановичу, потом в мёртвые, по моей вине, глаза тигрицы.

В полумраке дверца клетки была единственным светлым оконцем, манила к себе и казалась мне сказочным выходом.

Соблазнительная дверца уже не нужна — не в силах поглядеть на Константина Ивановича, я посмотрела на тигрицу.

Она лежала метрах в двух от меня на куче мётел и смотрела горящими зеленью глазами.

Она заворчала, собралась ещё плотнее в комок, готовя в любой момент прыгнуть. Длинные жёсткие пучки усов словно приподнимали губы, обнажая влажные клыки. И над глазами тоже волоски, такие же жёсткие, как усы. Они сдвигались в переносье, образуя грозные складки. Изогнувшись то ли от напряжения, то ли от страха, тигрица начала дрожать.

— Ты не бойся, — прошептала я ей. — Ты очень красивая. Не бойся, иди в клетку, Амбра.