Энтомоптер

- Пусть ждут, - сказала румяная. - Так вот насчет Тауриха. Очень тяжелый случай. Необходим абсолютный покой. Понятно?

- Вы про какого Тауриха?

- Про Владимира Августовича, конечно. Вашего родственника.

- Да, да... - пробормотал я.

Вот те раз! Значит, фамилия Инженера - Таурих. Я и не знал.

- Инсульт. Кровоизлияние. Задеты многие важные области мозга. Ты меня понимаешь?

- Понимаю, - сказал я. - А говорить он будет?

- Говорить...

Она провела розовыми пальцами по лбу и положила руку на стол.

- Атаксия. Знаешь, что это такое? Это общее функциональное расстройство. Нарушение двигательных центров. Разлажено все.

- Он без сознания?

- В том-то и дело, что в сознании. Он у вас герой, мальчики. Железный, необыкновенный человек. Гордиться можете.

- Ну, хоть немножечко он поправится?

- Не могу и не хочу предугадывать. Мы врачи, дорогой мой. Мы никогда не строим иллюзий. В нашем деле они опасны и не нужны. Тебе не советую тоже. И тем, которые тебя ждут. Самообольщение - скверная вещь. Из-за нее не видно пути, по которому идешь.

- Значит... он уже никогда не будет... как раньше?

- Не знаю. Ничего не знаю, - покачала она головой. - А теперь я прошу вас вот о чем, мальчики: не ломайте, пожалуйста, казенное здание. Оно нам еще пригодится. Договорились? Лидочка, проводи молодого человека.

- Разве это ответ? - сказал Юрка, выслушав мой рассказ. - Инженер никогда бы так не сказал. Никогда. Вот люди!

9. Verba magistri2

Второе крыло мы закончили самостоятельно.

С утра до сумерек комната Инженера принадлежала нам. Комната превращалась в мастерскую. Вера Августовна показала место, куда прятать ключ от входной двери. Нам никто не мешал. Только однажды заглянул Славка, тот самый, который неправильно подключил батарейку к усилителю, и, узнав, что Владимир Августович в больнице, долго стоял, потрясенно глядя на нас.

- Зачем он тебе? - спросил Борька.

- Он обещал... про супергетеродин на транзисторах, - сказал Славка. - Вы все равно не поймете. Вы в радиотехнике ни шиша не понимаете. А он такой человек...

Махнул рукой и ушел.

Мы быстро сдружились с Верой Августовной. Она оказалась очень веселой, любила слушать наши рассказы и интересовалась всем на свете. Не могли мы привыкнуть только к сигарете в ее руке. Все-таки не особенно приятно, когда красивая женщина курит. А Вера Августовна была очень красивой, это признал даже Тошка, который никогда не доверял женщинам.

Она летала на ИЛ-18.

Как ни старался, я не мог представить себе Веру Августовну в кабине самолета с наушниками на голове перед черной, мерцающей приборами радиостанцией. Она была слишком... земная, что ли, слишком неподходящая для больших высот и рева самолетных двигателей.

Когда у нее выдавался свободный от полетов день, она варила картошку и угощала нас великолепными винегретами.

А один раз, когда Борька Линевский вымазал рукав своей белой рубашки тавотом, она приказала ему снять рубашку и за какой-нибудь час выстирала, высушила и выгладила ее, и рубашка засияла, как новенькая.

Странным было ее отношение к энтомоптеру. Она внимательно наблюдала, как мы работаем, даже помогала резать и выгибать трубки. Но, когда мы начинали мечтать о небе и облаках, улыбалась и покачивала головой, будто не верила, что мы когда-нибудь оторвемся от земли.

- Думаете, не полетит? - кипятился Тошка. - Ну, скажите по правде, думаете, ничего не получится?

- Нет, почему же... - говорила она. - Обязательно полетит. - И переводила разговор на другое.

С легкой руки Инженера, мы начали увлекаться латинскими изречениями. В последнем томе большого энциклопедического словаря я отыскал много ходких в литературе выражений, и мы заучили их наизусть. Теперь, при встрече, мы не говорили друг другу "привет!" или "здорово!", а употребляли красивое латинское слово "salve". Если кто-нибудь из нас ошибался, то поправляющий его обязательно добавлял: "Амикус Плято, сад магис амика эст вэритас", что значило "Платон мой друг, но еще больший друг - истина". Допустивший ошибку оправдывался на классическом латинском языке: "Эррарэ хуманум эст" - "Человеку ошибки свойственны".

Тошка даже высказал идею, что хорошо бы каждому выколоть на руке, на видном месте, какое-нибудь блестящее изречение. Например, "Dinamis mobilis" или "Fidelis et fortis" ("Верный и смелый"), но его никто не поддержал, и идея умерла в зародыше. Юрка сказал, что портят руки люди низкого интеллекта и дикари, а мы как-никак живем в двадцатом столетии, и нам это ни к чему.

Мы каждый день бегали в справочное бюро больницы узнать о здоровье Инженера, но ответ был один и тот же: состояние тяжелое.

- Медицина атомного века! - цедил сквозь зубы молчаливый Борька Линевский. - Не могут справиться с каким-то паршивым инсультом! Ветеринары!

Дело без Инженера двигалось медленно, но все-таки двигалось.

Работать ультразвуковым паяльником оказалось совсем нетрудно.

Детали приваривались к нужному месту как бы сами собой. А может быть, это руки у нас понемногу привыкли к настоящей работе?

Крыло принимало нужную форму.

Эскизы, начерченные Инженером, были настолько понятны, что совсем не приходилось ломать голову. Будто сам Владимир Августович стоял за спиной и подсказывал неслышным голосом. Или, может быть, за это время мы научились бегло читать чертежи?

Шел июль. Солнце нещадно палило землю. Она ссыхалась и трескалась. Асфальт на городских улицах размяк, от него несло жаром и нефтью. Вечерами мы уходили в парк, к ближнему озеру, и купались до тех пор, пока не начинало ломить в ушах.

Однажды после купанья мы лежали на травянистом берегу под кустами боярышника и лениво переговаривались. В темных деревьях ворочалась, посвистывала, устраиваясь на ночь, какая-то птица.

Месяц белым корабликом всплывал над горами.

Тошка начал рассказывать про то, как он прыгал с крыши своего дома с зонтиком вместо парашюта.

Вдруг Юрка привстал и приложил к губам палец:

- Т-с-с-с!

По траве к озеру шли двое. Мужчина в белой рубашке с короткими рукавами и женщина в теннисной блузке и узкой черной юбке. Волосы у мужчины топорщились жестким ежиком. Квадратный боксерский подбородок выдавался вперед.

- Т-с-с-с! - еще раз зашипел Юрка, и в женщине мы узнали Веру Августовну.

- С кем это она? - прошептал Борька.

Пара прошла мимо наших кустов и остановилась на берегу.

- Красиво! - сказал мужчина и, оглянувшись, взял Веру Августовну за руку.

Так они стояли несколько минут в тишине, любуясь озером и темно-фиолетовыми горами.

Потом мужчина быстро притянул к себе Веру Августовну и охватил ее плечи руками. В следующий момент мы услышали короткий шлепок, и мужчина отпрянул от Веры Августовны.

- За что? - спросил он глухо.

- За то самое, - ответила Вера Августовна. - За то, что у тебя нет чувства меры.

- Но мы знакомы два года.

- Потому и обидно. Я думала, что ты другой.

- Какой, например?

- Не такой, как все остальные.

- Господи, - сказал мужчина. - Ведь я человек. И летаю с тобой два года.

- Вот гад, - прошептал Юрка, сжимая кулаки.

- Почему обязательно руки? - спросила Вера Августовна.

- Потому что они у меня есть.

Вера Августовна засмеялась.

- Как все примитивно! Давай лучше поговорим о чем-нибудь. Почему, когда мы встречаемся, ты молчишь и хватаешь меня за руки?

- О чем будем говорить? - сказал мужчина с отчаяньем. - Ну, о чем?

- Ты умеешь мечтать?

- О чем?

Вера Августовна помолчала, глядя на темно-фиолетовые горы.

- Об энтомоптере, например.

- Об энто... что это за чертовщина?

- Энтомоптер? Это мечта.

- Не знаю, - сказал он. - Не нуждаюсь ни в каких энтомоптерах.

- Жалко, - сказала сказала Вера Августовна. - Я, кажется, ошиблась.

Мужчина вздохнул.