Лесь с Ильинки-улицы

– Ваш ребёнок?

– Ну, не сын, разумеется, – хмыкнул Рюрик. – Но вообще… мой.

«Полиционер» задумался, снова переводя взгляд на окрылённого надеждой Леся. С одной стороны – вызвать родителей, оформить всё, как положено, передать с рук на руки… С другой стороны не мучить ребёнка и отпустить восвояси – с предупреждением, разумеется, чтобы третьего раза не было, а то настолько благополучно всё не закончится…

За этими раздумьями прошло несколько минут, и тут старшина вздохнул, решился и выпустил мальчишку, подтолкнув его к его – брату? Дяде? В общем – к старшему:

– Ладно, на второй раз снова прощаю. Но чтобы третьего раза не было, ясно?

– Ясно, – торопливо закивал Лесь, ухватив Рюрика за руку, и попятился.

– И за курткой – только с родителями, ясно?

– Ясно, – снова столь же торопливо закивал Лесь, а потом вскинул на плечо рюкзак и потянул Рюрика поскорее прочь.

А куртку не жалко. Совсем-совсем.

Они молча дошли до платформы, вошли в вагон как раз подъехавшего поезда, присели на свободное сиденье, и только тут Рюрик спросил под грохот закрывающихся дверей:

– Чего случилось?

– Да так… снова попался, – неохотно пояснил Лесь, прижимаясь к новому другу. – А ты откуда?

– Да пешком от дома досюда топал. А вообще – в храм. Меня алтарничать попросили сегодня. Ну… помогать в алтаре на службе.

– Ты чего, этот… дьякон? – блеснул церковными знаниями Лесь, и Рюрик рассмеялся:

– Нет, конечно! Просто помогаю.

– А с тобой можно? – Лесь очень не хотел сейчас оставаться один-одинёшенек. – Пожалуйста!

– Ну… давай, – пожал плечами парень. – Почему бы и нет.

Лесь облегчённо выдохнул и расслабленно откинулся на спинку сиденья. До какой там станции ехать? Охотный ряд? Ну, это минут пятнадцать можно спокойно подремать… Рюрик не стал ему мешать и расспрашивать тоже не стал, вставил в уши наушники-затычки и прикрыл глаза. Он ещё позавчера понял, что Лесь очень не любит расспросы.

… В центре города было не очень людно – утро рабочей недели, но солнечно и как-то… празднично. Ну, центр всё-таки. Красная площадь. Рюрик шагал по брусчатке энергично и по сторонам не глядел – для него всё это было привычно и совершенно, совершенно обыденно. А вот Лесь вовсю вертел головой, отставал, обнаруживал это и бегом нагонял старшего друга. Ну да, друга, Лесю очень хотелось так Рюрика называть. А в мыслях можно – никто же не слышит!

Рюрик свернул на улицу мимо какой-то церкви, потом в переулок мимо вывесок ГУМа, потом снова на улицу – Лесь сообразил, что это и есть Ильинка. На этот раз Рюрик не стал идти мимо полиции, а поднялся в храм с переднего, главного входа, и уже на лестнице, притормозив, спросил:

– А ты как… На службе постоишь или тебе кабинет открыть – поспишь?

Лесь пожал плечами. На службе стоять он как-то смущался – ничего он в этом не понимал: когда креститься, когда кланяться, как молиться… Хотя Богу-то наверняка не очень важно, церковными словами люди молятся или своими, обычными. По-церковному – это, наверное, просто красиво и все вместе.

– Ну… давай в кабинете лучше, если можно, – он ковырнул пол мыском грязного кеда. – А может, и постою немножко…

– Понятно, – кивнул Рюрик. – Пошли, я рюкзак закину.

В храме было столько лестниц, что Лесь просто не понимал, как люди в них не путаются. Сзади, он помнил, была лестница аж до чердака, четвёртого этажа. Здесь же, спереди, одна вела на второй этаж, где сам храм был, а ещё одна – со второго этажа наверх, по ней-то Рюрик и поднялся. Там оказались какие-то двери, и одну из них, под разбитым алым щитом – Лесь узнал щит «варягов» – Рюрик открыл ключом, достав его из-за вешалки.

Шесть парт, составленные вместе на подобии стола, пара вращающихся кресел и разномастные стулья. У стены – пианино, на нём стоят три круглых щита вроде того, что висел над дверью, только чуть более целые, без отломанных кусков; сбоку от инструмента, на стене – штуки четыре мечей, топоры; подальше, на стеллаже – шлемы. Два окна рядом, с другой стороны – ещё три, в правом дальнем углу – запылившийся древний компьютер, на подоконниках – пара полудохлых, но ещё упрямо живых растений в горшках…

Пока Лесь оглядывался, Рюрик кинул ключи и замок на стол, поставил у стены свой рюкзак и вышел, обернувшись на пороге:

– Уйдёшь куда-нибудь – закрой, ключ положи, где он был.

– Хорошо, – на автомате откликнулся мальчик, открывая окно и выглядывая на улицу. С третьего этажа было здорово глядеть на идущих по Ильинке людей и переминающихся с ноги на ногу омоновцев на углу сворачивающего налево, закрытого строительным забором переулка. Тёплый ветер трепал волосы, а по левую руку из-за крыши здания величественно выглядывала Спасская башня, часы на которой как раз в этот момент отбили половину девятого.

Лесь поглядел на свои часы: «08:31» – спешат, значит, на одну минуту относительно кремлёвского времени… Подумал, не подвести ли, но мысленно махнул рукой и присел на парту, положив рюкзак рядом с собой. Итак, утро самого лучшего из всех прошедших с маминого похода в больницу дней – в самом разгаре. Здесь Леся никто искать и не подумает, и можно просто спокойно сидеть на парте и решать, куда сегодня пойти.

Слушая доносящиеся с улицы голоса и подставляя лицо тёплому ветерку, Лесь блаженно зажмурился: как же хорошо!

Наверное, переночевать придётся у тётки. Хоть раз, чтобы она не волновалась и чтобы маме не врать. Мама же завтра к ней из больницы поедет наверняка. Ещё надо обратно поменять симку на старую, а новую вернуть Василию… Хотя это лучше завтра сделать. Ещё… ещё…

Лесь откинулся назад и аккуратно лёг на парту.

Ещё можно было бы сегодня снова заглянуть домой… Или не стоит? Нет, лучше мамы дождаться. Тогда можно будет уже вообще ничего не бояться. Хотя Лесь и так не боится, растянувшись сейчас на столе в двух минутах ходьбы от Красной площади на высоте третьего этажа.

Мальчик повернулся на бок и подложил под голову руку. Вытянул вторую вперёд и, задумчиво созерцая собственные пальцы, такие далёкие-далёкие – зевнул. Поспать, что ли, ещё чуть-чуть…

Вдалеке было слышно, как поёт хор и кто-то что-то по-церковному возглашает, красиво и непонятно. Лесь прикрыл глаза и подумал, что просто немножко подремлет… а проснулся уже когда где-то совсем рядом звонили колокола, а рука напрочь затекла и холодила щёку. Старательно разминая совершенно ничего не чувствующее запястье, Лесь сел, зевая и потягиваясь, потом спрыгнул с парты и подковылял к торцевому окну. Отворил пыльное стекло и выглянул. Покрутив головой, он обнаружил источник звука – колокола висели на деревянной балке внизу, у земли.

«Всё не как у людей, – весело подумалось Лесю, – колокольня не вверху, а на земле, в Воскресной школе не Закон Божий учат, а как на мечах рубиться, соседи – так и вовсе полиция…»

Хотя по отношению к Воскресной школе Лесь был не совсем прав, потому что занятия-то прекратились аккурат в то воскресенье.

… Лесь оставил окно открытым и снова уселся на парту, игнорируя стоящее рядом кресло. Настроение у мальчика было самое радужное. Во-первых, он наконец-то почувствовал, что выспался, а во-вторых – сегодня просто был самый лучший, не последний даже, а крайний , как говорит папа, день его одиночества. Приключения – это хорошо, это прямо-таки круто, но по маме Лесь всё-таки соскучился. Хотя и было самую капельку жаль, что всё заканчивается и дальше пойдут уже самые обыденные дни: со школой, болтовнёй с друзьями и долгими разговорами с Василием. Ни тебе побегов, ни погонь, ни ночёвок где попало… Скучно будет, наверное.

Благовест внизу стих. Краем глаза прислушиваясь к голосам хора, которые раздавались где-то совсем неподалёку, чуть ли не за стенкой, Лесь вновь улёгся на партах, на сей раз на живот, достал из рюкзака атлас Москвы и принялся разглядывать дороги. Вот он здесь… А к тётке – это сюда… а потом вот туда… а потом… – Лесь торопливо перелистнул пару страниц, разыскивая нужный кусок города – потом вот по этой улице вниз и свернуть в переулок.