Мой марафон

ЮРИЙ САМУИЛОВИЧ ХАЗАНОВ

МОЙ МАРАФОН

(рассказы и повесть)

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!

Перед вами сборник произведений Юрия Хазанова, составленный из рассказов и повести, которые многие из вас, наверное, читали раньше в книгах писателя «Как я ездил в командировку», «Укротители черепах», «Троллейбус в траве», «Я — Робин Гуд» и других.

В этой книге вы встретитесь со своими сверстниками, узнаете о разных интересных событиях и случаях из их жизни, о ближних и дальних путешествиях, которые они совершили. Но, рассказывая о смешном и серьёзном, о весёлом и грустном, Юрий Хазанов никогда не забывает напомнить, что «честь — это правдивость, честь — это смелость. Словом, честь — это Честь». А в таком напоминании и содержится главная мысль, которая объединяет всё, о чём вы прочитаете в книге «Мой марафон».

Напишите, понравилась ли вам эта книга, что вас особенно в ней взволновало, кто из героев запомнился больше всего и почему.

Отзывы присылайте по адресу: 125047, Москва, ул. Горького, 43. Дом детской книги.

КАК Я ЕЗДИЛ В КОМАНДИРОВКУ

1

Мой папа любит ездить в командировки. А мама не любит. Не любит, чтобы папа ездил. Она говорит, что ей трудно по хозяйству и с детьми и вообще — с собакой некому гулять. Нашу собаку зовут Пери — это такая воздушная фея из персидских сказок. Но наша Пери совсем не воздушная — она очень рыжая и толстая и с длинными ушами, потому что сеттер. Но про охоту она знает ещё меньше меня. Я хоть в книжках читал и дядя Володя рассказывал, а Пери даже не понимает, что такое поиск, и не умеет причуять бекаса. Дядя Володя говорит, это безобразие и чёрт знает что, а папа смеётся и в ус себе дует... или не дует,— не знаю точно, как надо сказать.

Мой папа поэт. Он пишет стихи и потом читает их дома и когда ездит в командировку. Мама говорит, что, наверно, без него там некому читать стихи, и папа соглашается с ней. Папа вообще часто соглашается с мамой.

Этим летом папа опять собрался в командировку.

— Очень хорошо,— сказала мама.— Возьмёшь Саню. У него как раз три недели до начала занятий.

Я страшно обрадовался: только вернулся из пионерлагеря и снова поеду. Да ещё на Кавказ! Я там за всю жизнь ни разу не был. Вот расскажу потом ребятам!

— Ладно,— сказал мне папа,— укладывай зубной порошок. Я подпрыгнул от радости, а Пери залаяла.

И вот мы в вагоне. «Провожающие, проверьте, не остались ли у вас билеты отъезжающих»,— сказал проводник. Нам-то бояться нечего: с мамой и Ликой мы попрощались ещё дома и никто нас не провожал.

Нашим соседом по купе был пожилой мужчина с красной шеей и очень толстый. Четвёртое место было свободным. Я ещё подумал: этот дяденька такой толстый, что, наверно, купил билеты на два места сразу.

Поезд тронулся и быстро набрал скорость. Колёса застучали, под вагонами что-то заухало: «У-шёл, у-шёл», а наш сосед, словно только и ждал этого момента: бросился к своей авоське и начал торопливо выкладывать на столик всё, что в ней было. Через минуту он уже держал в одной руке стакан, в другой — бутерброд с колбасой.

— Присоединяйтесь,— сказал он папе.

— Нет, спасибо. Видите, я с сыном,— ответил папа таким тоном, словно в чём-то провинился.

Я стал глядеть в окно, а когда поворачивал голову, то видел всё тот же стакан в одной руке и колбасу — в другой. Можно было подумать, что нашему попутчику сказали «замри» и забыли сказать «отомри».

Я всё чаще смотрел в окно и всё реже оборачивался. Мимо меня ехали поля, кусты, деревья. Вдали на холме я увидел большой дом — казалось, весь он в золотых заплатах: так блестели его окна от солнца.

Папа и красношеий мужчина о чём-то разговаривали.

— Самая лучшая рыба — колбаса,— услышал я.

Это сказал наш попутчик, после чего он прибрал остатки еды, лёг на свою полку и сразу захрапел.

За окном темнело. На память мне почему-то пришли папины стихи — я помню много его стихов:

Смеркается. Уж третий час мы едем, Уже Ока блеснула, как слюда, Уже успели надоесть соседям Вопросами: «Откуда?» и «Куда?».

Дальше я не помнил. Папа тоже стал дремать, мне сделалось скучно, и я вышел в коридор. У окна против соседнего купе стоял парень моих лет.

— Тебе сколько? — спросил я, чтоб начать разговор.

— Сколько чего?

— Месяцев,— сострил я.

Но парень, видно, принял мои слова всерьёз, наморщил лоб, зашевелил губами и немного погодя сказал:

— Сто тридцать пять месяцев шестнадцать дней. А тебе?

Я ответил сразу, без подсчёта:

— Одиннадцать.— А потом добавил: — А я еду на Кавказ.

— Смех! — сказал парень, но не засмеялся.— Я там знаешь сколько раз был!

И он начал говорить про свою школу, и про себя, и про ребят — всего я не запомнил. Помню только, как у них в классе одна девчонка, когда её спросили, что такое рабовладельческое общество, ответила: «Это где рыб разводят». Вот смех! А ещё его бабушка, когда трёт хрен на кухне, всегда противогаз надевает.

Мне стало обидно, что он один говорит и говорит, и я перебил его:

— А знаешь, кто такой анчоусный посол?

Витька задумался.

— Ну... этот... посол, который из страны...

— Из какой страны? — спросил я злорадно.

— ...Знаешь, мы в классе что один раз сделали? — спросил Витька.— Притащили карманный приёмник... Вот смех...

— Из какой страны? — повторил я.

— «Из какой, из какой»! Из республики Анчоус,— уже уверенно сказал Витька.— Ты разве не знаешь? В Южной Америке, справа...

— «Справа»! — передразнил я.— Ещё скажи — за углом! В жизни не было страны Анчоус. Анчоус — это хамса, селёдка такая, понял? А анчоусный посол — это когда её посолят. Понял? Я в женском календаре прочитал. Понял?

Думаете, Витька смутился? Ни капли.

— Смех! — сказал он.— Я тебя разыграть хотел. А ты поверил?.. Знаешь, сколько инфузорий на кончике ножа?..

Так мы с ним беседовали и сразу подружились.

А потом проснулся папа и стал рассказывать мне, что я увижу на Кавказе: как мы поедем из города Нальчика к подножию Эльбруса, как остановимся на поляне, посреди которой из-под земли бьёт настоящий нарзан — такой, как в бутылках. И конечно, будем жарить шашлык на костре. А по пути обязательно завернём в совхоз «Эльбрусский» к дяде Ибрагиму, и тот, увидев нас, воскликнет: «Маладец, оляги-биляги, что сына привёз! Пускай поглядит, откуда ветры дуют». Потому что слово «Эльбрус» по-балкарски значит: «Откуда дуют ветры». Дядя Ибрагим посадит нас на «козла» — так называют машину «ГАЗ»,—и мы поедем дальше. Нам всё чаще будут встречаться отары овец: они идут прямо по дороге. Машина остановится, и овцы будут обтекать её белыми волнами, как лодку. А позади отары мы увидим чабанов с длинными палками в руках и огромных кудлатых овчарок, медлительных и величавых, как львы.

Иногда среди овечьего моря покажется тёмный мыс. Он приблизится, и мы увидим, что это маленький длинноухий ишачок, навьюченный пастушьей поклажей...

Из Нальчика мы прокатимся в Орджоникидзе — это всего часа два езды на автобусе. Когда подъезжаешь к городу, то справа в ясную погоду видна шапка Казбека, а левее — Столовая гора. Она и вправду похожа на гигантский стол. Глядишь, и кажется, что вот-вот подойдут к ней торопливым шагом проголодавшиеся великаны и усядутся вокруг, заткнув за ворот по облаку вместо салфетки...

Так говорил папа, а я слушал во все уши и представлял уже, как вернусь домой и начну рассказывать — не хуже Витьки!

Время в поезде пролетело быстро, а через день, ранним утром, мы выходили на станции Минеральные Воды. Проходя мимо соседнего купе, я на прощанье дёрнул Витьку за ногу — он ещё спал.