Дети синего фламинго

оворил:

— Они там, в Синей долине, еще ничего не знают. Кто им расскажет?

— Узнают! Скоро об этом весь остров узнает!

— Все равно... Еще, наверно, будут бои. Ребятам надо помочь... Я им принесу ружье.

— Юлька, не будет боев! Слуги Ящера не умеют воевать, они трусы! Ты же видел!

— Трусы, если без оружия. А стреляют они метко.

— Они не посмеют стрелять, Юлька! Раз нет Ящера — они побоятся.

— Кто их знает, — тихо сказал Юлька.

Я понял, что он все равно останется, и с отчаяньем проговорил:

— Ладно, сейчас спущусь...

Он быстро сказал:

— А тебе надо лететь.

— Дурак ты. Одному?

— Женька, кто-то должен лететь! Чтобы рассказать дома!

— Почему я, а не ты?

— Потому что... — Он опустил голову и почти прошептал: — Женька, я не могу быть предателем второй раз.

Тогда я заорал:

— Не можешь? Значит, это предательство? Значит, второй раз нельзя, а первый можно? Мне можно, да?

Но я не сделал движения, чтобы выпрыгнуть из корзины.

Он опять поднял печальные глаза.

— При чем здесь ты? Ты все сделал как надо. А я... Женька, лети. Ладно?

— И ты лети, — со всей твердостью сказал я. — Юлька, ты подумал об отце с матерью? Ты у них один сын... был...

— А птенец? — спросил Юлька. — Он ведь тоже сын... нашей Птицы. А Птицу убили. Кто выкормит птенца? Ведь никто из ребят не знает даже, где его гнездо. А я знаю...

Как я мог забыть о птенце? Он, наверно, уже умирает от голода! У меня от стыда зазвенело в ушах, как от хорошей оплеухи. Уже ни о чем не думая, перекинул я ногу через край корзины...

Но Юлька ударил кинжалом по веревке.

Меня бросило на плетеное дно, прижало к нему. Засвистел летящий сверху вниз воздух.

Когда я поднялся и сумел перегнуться через край, не было видно ни Юльки, ни лужайки с каменным сараем. Проплывали внизу белые домики окраины и делались все меньше...

Как я молотил кулаками по упругим прутьям! Я их даже кусал от отчаянья и давился щепками вперемежку со слезами...

Я, честное слово, прыгнул бы вниз, если бы это хоть чуточку могло что-то исправить. И если бы я не боялся, что даже в последнюю секунду буду мучиться от стыда и от тоски по Юльке...

Шар поднимался, поднимался и наконец остановился под самыми облаками. Казалось, он повис неподвижно, потому что и его самого и облака ветер гнал с одной скоростью. Меня окружили полная тишина и покой. Ни синему небу, ни облакам не было дела до моего горя.

Вдруг я подумал: в каждом воздушном шаре есть клапан, который можно открыть, если хочешь опуститься. Обычно от него тянется веревка. Но никакой веревки я не увидел. Да и куда опустишься? Внизу уже расстилалось ребристое, как стиральная доска, море и нигде не было земли.

Шар летел гораздо выше, чем когда-то летала с нами Птица. Шару было все равно. Делалось все холоднее. Сначала было просто зябко, но потом холод сдавил так, что от озноба стало трудно дышать. Я съежился на дне корзины, обнял себя за ноги, уперся лбом в колени. Холод не отпускал. Но мне было уже безразлично. Я понял,