Кораблики, или «Помоги мне в пути»

– Чиж говорит: ребята поймали Полоза!

Сивка с Зайцем припустили вперед, и, когда мы подбежали, они были уже в машине. Но отец Венедикт велел:

– Сивка-Гошка, домой. Сидеть там тихо и ждать меня.

– У-у... – сказали они. Сивка громко, а Заяц одними губами.

Но отец Венедикт насупил дедморозовские брови:

– Всеволод – брысь... – И тот, сопя, полез из автомобиля. Безропотный Зайчонок – следом.

А мы рванули на Пристаня. Стремительно, с визгом колес на поворотах. Я сразу вспомнил, что когда-то отец Венедикт был в береговой охране.

Мы с Петькой мотались на заднем сиденье, Чиж съёженно и цепко сидел рядом с отцом Венедиктом. Я видел черные нечесаные волосы, тонкую мальчишечью шею и плечо в прорехе. Шея и плечо были одного цвета с этой машиной. И чувствовалось – они закаменели.

Мы мчались извилистыми проулками, в объезд стеклянно-многоэтажного центра. Видимо, Чиж командовал. Наконец машина стала у развалившегося забора из пластиковых плит. Мы пролезли в дыру. Оказались на тропинке среди брошенных дырявых лодок и разбитых катеров. Репейники и белоцвет – ребятам по плечи.

– Скорее, – нервно попросил я.

Чиж оглянулся. Глаза – черные, сумрачные и... спокойные.

– А зачем спешить? – сказал он хрипловато. – Никуда теперь не уйдет...

– Сколько раз уходил...

– А теперь не уйдет, – повторил Чиж. И неторопливо пошел впереди.

Петька придержал меня за рукав:

– Пит, оружие с тобой?

Еще бы! Я не вынимал руку из кармана куртки, где лежал "ПП". И качнул этой рукой: здесь, мол.

– Это хорошо... Пит, стреляй сразу, полным напряжением. Чтобы наверняка...

– А... разве я должен стрелять?

– А что же ты должен делать? – изумился Петька.

– Сдать в полицию. Для следствия, для суда...

– Ох, Пит, – укорил меня Петька, словно младенца.

Я оглянулся на отца Венедикта, тот шуршал рясой в двух шагах позади нас. Спросил глазами: "Как мне быть? Что скажете вы?"

– Я священник, а не судья, – сказал он. – Решайте сами... Полоз – воплощение дьявола, и если вы сумеете уничтожить сатанинскую силу, это не грех, а благо...

Чиж, который шел впереди, вдруг посмотрел на нас. Видимо, слышал разговор. Спросил громко:

– Но все же он ведь и человек тоже?

– В какой-то степени. К сожалению, – ответил отец Венедикт.

Петька на ходу попросил меня шепотом:

– Когда будешь стрелять, попроси ребят, чтобы ушли. Но Чижа не прогоняй.

– Почему?

– Так... Он должен убедиться...

– В чем?

– В том, что можно стрелять... в живого. Иногда...

– Зачем ему это?

– Чтобы не ходить вот таким... виноватым. Он застрелил одного недавно...

– Как? – я сбил шаг.

Все тем же шепотом Петька объяснил:

– Одного гада. Из самодельного пистолета, вроде поджига... Потому что тот гад полез на Чижика...

– Как полез?

Петька сбоку глянул на меня с угрюмой досадой:

– Не знаешь, что ли, как взрослые скоты лезут на мальчишек?

"Вот тебе и Пристаня, – подумал я. – Романтика вольной жизни..."

– Петь, а к тебе... никто не приставал?

– У нас у всех были поджиги. Или заточки... На всякий случай... – Он посмотрел назад. – Отец Венедикт, можно Чижу простить этот грех? Он же защищался...

– Бог простит, – сказал тот одними губами. – А смотреть, как Питвик стреляет, все-таки не надо...

У меня внутри словно колыхалась тяжелая вода, у самого горла. Такое вот волнение... Не страх, не тревога, а ожидание неизбежного.

Никто не попался навстречу. Мы прошли недалеко от хибары Китайца, рядом с ней тоже никого не было.

Опять потянулся узкий проход – с одной стороны кирпичные развалины пакгауза, с другой – глухая бетонная стена с остатками проволоки наверху. И тропинка среди высокой сурепки.

Тропинка вывела на берег. На свободный травянистый пятачок, загороженный со всех сторон. Слева – вытащенная на сушу баржа, справа – груда вагонеток и штабель гнилых ящиков. Из-под них тянулись и сворачивали к берегу ржавые рельсы узкоколейки. Выходили на решетчатый мосток. Он был с покатым наклоном и обрывался над водой. У въезда на мосток стояла на рельсах грузовая тележка с поручнями.

На тележке в скорченной позе, обхватив одной рукой поднятое к подбородку колено, сидел Феликс Антуан Полоз.

Несколько мальчишек, разных, но чем-то одинаково похожих на Чижа (выражением лиц, может быть?), стояли цепочкой. Спиной к Полозу. Оборванные, невозмутимые. На нас взглянули без удивления.

Чиж сказал все так же сипловато, глухо:

– Все, робины. Идите...

Они молча пошли мимо нас – в проход за нашими спинами. Шагая мимо отца Венедикта, каждый шепотом говорил "здравствуйте".

Мы подошли ближе к Полозу. И я понял, почему он не может бежать. Его правая кисть была прикована к поручню тележки черным металлическим наручником.

Тихо-тихо было. Только стрекозы шуршали крыльями. Под низким солнцем светились в сорняках мелкие желтые цветы. Блестело битое стекло. Голубела в узкой Овражной бухте вода, на том берегу курчавились заросли заброшенного сада. Чирикнул воробей, сел на поручень рядом с Полозом. Хорошо ему было, воробью. А Полозу плохо...

Но он держался спокойно. Узкое складчатое лицо его – без парика, с темной стрижкой ежиком – казалось чересчур длинным. И была на нем смесь пренебрежения и скуки.

Полоз проговорил негромко:

– Ну вот и явились. Вся компания...

– Как вы его изловили? – спросил отец Венедикт у Чижа.

Тот, глядя в землю, сказал с покашливанием:

– Выследили... Он думал, что здесь искать не станут, затеряется. Полиция и не искала. Но мы знали...

– Ловкие мальчики, – снисходительно заметил Полоз. – Я не учел... Даже кандалы раздобыли.

– Добра-то... – выдохнул Чиж. И кашлянул опять.

– Ключик от кандалов у тебя? – спросил отец Венедикт. – Дай-ка мне...

Чиж глянул быстро, колюче:

– Но вы с него не снимайте! Уйдет!

– С живого не сниму, – тихо сказал отец Венедикт. И сунул ключик в складки рясы.

Полоз принужденно улыбнулся:

– Все же пришлось присутствовать на казни, святой отец...

– Не на той, на какой тебе хотелось, – отозвался отец Венедикт. – Да и не казнь это, а... уборка нечистот.