Два дня из жизни Пичино

-  Voglio andare а саsa! Lascimi andare aMaria eil ciuco! (  Пустите меня домой. Пустите меня домой к Марии и ослу!) всхлипывал он.

Хорошо, хорошо. Сейчас конец,-сказала Никольсон,- Нелегка была работа! И в чем я тебя положу спать? Разве что в ночной кофточке миледи?

- Voglio andare а саsa . (Хочу домой.) Но Никольсон совершенно его не понимала. Она вышла из комнаты и скоро вернулась в ванную с кофточкой, отделанной кружевами и шелковыми лентами. Кофточка была ему велика, он совсем утонул в ней. Но когда его головка с прелестным личиком выглянула над роскошной кружевной рюшью, он в этом наряде стал еще красивее. Сам Пичино этого, естественно, не сознавал, а чувствовал только, что его опутали чем-то щутовским. Когда же его понесли из комнаты и чудесные панталоны Сандро остались на полу в углу, он посчитал, что ему нанесли еще одно, последнее оскорбление.

Никольсон отнесла его в одну из тех великолепных комнат, которые он успел заметить, проходя по коридору. Она была вся голубая и поразила его своими кружевами, голубыми цветами и разными украшениями. Пичино подумал, что в этом месте с ним опять сделают что-нибудь странное. Но Никола только опустила его на что-то мягкое, над чем висело нечто вроде палатки из кружев и шелка.

Она что-то сказала ему по-английски и ушла, оставив его одного. Он сел и осмотрелся кругом. Может быть, здесь спят форестьери? Неужели они кладут головы на эти белые штуки? Неужели то, на чем он сидит,- постель?

Он посмотрел на красивую палатку, которая висела над головой, и вдруг почувствовал себя таким жалким, одиноким, что чуть опять не закричал: «Мария!». Если бы она была здесь или хотя бы он мог понять, что говорит Никола, происходящее не было бы еще столь ужасным. Но все кругом было так великолепно и так чуждо ему. Он точно очутился в другом мире, в каком-то раю. Но ему было страшно. Чериани с Марией отдалились от него, казалось, на тысячи миль, а здесь все чужое, и ему так хотелось домой.

Никола вернулась с тарелкой. На ней лежали разные кушанья, и она предложила ему поесть. Но с ним произошло нечто совсем странное. Этого с ним раньше никогда в жизни не случалось. Перед ним стояла целая тарелка вкусных вещей, тех самых вкусных вещей, которые форестьери привозили с собой в корзинках, а ему не хотелось их есть! Что-то сдавило горло, и он не мог есть. Он, Пичино, не мог есть! Слезы наполнили ему глаза и он отрицательно покачал головой.

--Non ho fame!(Я не голоден),-всхлипнул он и оттолкнул тарелку.

- Его закормили, вероятно, кексами за весь день,- сказала Никольсон.- И ему хочется спать. Господи, Боже мой, какой он хорошенький!

Она отвернула расшитое одеяло, украшенное кружевами, и взбила подушки. Потом опять подняла Пичино, уложила его в постель и накрыла.

- Спи, будь послушным мальчиком. Никольсон потушила свет и вышла из комнаты, оставив дверь приотворенной. Пичино лежал на мягких подушках, и глаза его раскрывались в темноте все шире и шире. В этой большой, великолепной комнате он казался себе таким крошечным, беспомощным.

Как все странно! Его уложили в постель, закутав в шутовское платье с кружевным воротом, который щекочет уши и щеки, а длинные рукава не позволяют пошевелить руками. И он не слышит подле себя, как дышит его друг -осел. Ведь осел остался дома, так как его выкупили у Беппо. Ах, если бы он мог услышать около себя дыхание осла! Но, может быть, никогда-никогда не увидит он его больше, и форестьери, богатая леди, пожалуй, никогда не позволит ему вернуться домой... никогда.

Пичино тяжко вздохнул, его грудь под роскошной кофточкой леди Алины судорожно поднялась. Он повернулся, утопил лицо в подушки и начал тихонько плакать, плакать без конца.

Пичино так горько плакал, что против воли у него вырвались громкие рыдания. Он тотчас же постарался подавить их. Ведь он не знал, что делают форестьери с детьми, которые громко плачут. Может быть, они их окачивают потоками воды?

Но как раз в эту минуту случилось нечто странное. Кто-то толкнул дверь и вошел в комнату. Пичино услышал звук шагов по полу, но, приподнявшись на кровати, никого не. увидел. Чьи шаги? Это не были шаги Николы. Они были легче и чаще, чем у нее. Малыш задержал дыхание и прислушался. Шаги приблизились к кровати и остановились. И тогда он услыхал знакомое дыхание, настолько же знакомое ему, как шорох осла в стойле. Пичино вскочил на кровати.

- Eun cаne (Это собака),- закричал он.

В ответ на это собака прыгнула к нему на кровать. Теплый шершавый язык начал ласково лизать ему шею, руки и лицо. Это была та одинокая собака, которая сторожила у ворот виллы. Она освободилась каким-то образом от своего ошейника и пробралась в дом, чтобы приласкаться к кому-нибудь. Услыхав сдавленные детские рыдания, она пришла к Пичино, чтобы его утешить и поддержать, понимая всем своим собачьим сердцем, как тяжелы одиночество и изгнание.

Пичино обхватил ее обеими руками и крепко прижался к ней всем телом. Он тер свои мокрые от слез щечки о жесткую шерсть, а затем свернулся около собаки клубочком и положил на нее свою голову. Она избавила его от чувства одиночества и страха, как это сделал бы его друг-осел, будь он рядом.

Глава III

Очень приятно было для Пичино заснуть возле нового друга - собаки, но форестьери, по-видимому, взглянули на это дело иначе. У Николы, когда утром она вошла в комнату, вырвался крик

 -Скверный мальчишка! О, Господи!Он спал всю ночь с этой грязной собакой. Что скажет миледи?Посмотрите на его лицо, и на простыни, и на кофточку миледи!

 Пичино сидел под шелковой с кружевами палаткой, обняв собаку. Никола была чем-то недовольна, это он видел, хотя и не понял ни одного слова. Чем же она недовольна?

- Пошла вон! - закричала Никольсон, сильно ударив собаку.- Пошла вон! И как ты забралась сюда?

Она спихнула собаку с кровати и побежала за ней до дверей, чтобы выгнать ее из комнаты. Леди Алина столкнулась с ними на пороге.

- Почему здесь собака? - спросила она.

- Право, не знаю, миледи,- сказала Никольсон. Никогда прежде она не забиралась сюда. Должно быть, почуяла мальчика. Он спал с ней всю ночь.

- Спал с ней? - воскликнула леди Алина.

Она вошла в комнату и посмотрела на Пичино.

Собака, действительно, была пыльной и грязной. И Пичино, и кровать достаточно красноречиво свидетельствовали об этом.

- Боже мой! - сказала ее светлость.-Никольсон, возьмите его и сейчас же вымойте.

И опять его потащили в белую с голубым комнату...,

—

Пичино был соврешенно ошеломлен. Он стоял и дрожал, глядя, как Никольсон снова повернула серебристые штучки и зашумели два потока воды.

Она сняла с него его странный ночной наряд с той же брезгливой предосторожностью, с какой накануне снимала с него лохмотья. Затем, взяв ребенка на руки, она погрузила его глубоко в воду и начала мылить, тереть, скрести его так же сильно, как вчера. На этот раз он не кричал и не сопротивлялся, а сидел смирно, глядя неподвижно перед собой.

С каждой минутой родной дом отдалялся от него все больше и больше. Собака приблизила Чериани к нему, но собаку прогнали. И теперь он опять сидит в воде и снова его намыливают и трут. Наконец Никола вытащила его из воды, вытерла досуха и оставила ненадолго одного.

Она возвратилась с какими-то белыми вещами и начала надевать их на него: сначала смешную маленькую рубашку с кружевами, потом странные короткие штанишки, не такие чудесные, длинные, как у взрослых мужчин или как панталоны Сандро, нет! Эти панталоны были белые, коротенькие, до колен, и обшиты кружевами. А потом - юбку! Да, это была юбка! Разве он не мужчина? Он оттолкнул от себя платье, и лицо его вспыхнуло от негодования.