Давно закончилась осада...

евших надобность путешествовать по дорогам Крыма, стало нам известно, что на пути между Бахчисараем и Симферополем несколько раз объявлялся некий всадник, показывающий самые дерзкие намерения. Он грозил седокам в фургонах ружьем, стрелял в воздух и однажды подверг лиц, едущих в почтовом экипаже, самому бесцеремонному ограблению, поскольку там не нашлось никого, кто сумел бы дать злоумышленнику достойный ответ. Несколько раз означенный злоумышленник гнался за экипажами, но ямщики пускали лошадей вскачь, и разбойник не смел преградить им дорогу, а его стрельба была то ли нарочито поверх голов, то ли безуспешной в силу неопытности. Недавно же разбойник едва не поплатился за свою дерзость головой, поскольку в фургоне оказались двое вооруженных мужчин, которые открыли по нападавшему огонь из револьверов. Всадник, пригнувшись и громко крича, скрылся в степи, и после того о нем не было более никаких известий… Некоторые свидетели нападений утверждают, что, преследуя экипажи, всадник кричал, будто он не кто иной, как знаменитый разбойник Алим, наводивший ужас на жителей Тавриды перед Крымской войной, и что он вернулся для отмщения…» Вот такая статья, – закончил чтение Коля и оглядел ребят.

Те молчали, посапывая и царапая затылки. Только Фрол снисходительно улыбался.

– Значит, не зря бабки болтали… – высказался наконец Поперешный Макарка.

Ибрагимка потер пальцами лоб, покачал головой:

– Нет, это не Алим. Это какой-то дурак назвался его именем… Алим разве не сумел бы остановить лошадей? Он все что хочешь мог. И никогда не боялся… Алим умер.

– С чего ты такой уверенный? – насупленно сказал Фрол. – Может, он пока в Турции жил, поумнел да теперь не прет на рожон…

– Алим умер, – повторил Ибрагимка, глядя на огонь. – Если бы он не умер, он вернулся бы еще давно. Чтобы заступиться за татар, когда их выселяли…

Все опять примолкли. Каждый (может быть, только кроме Жени) знал, что Ибрагимкиных отца и мать убили казаки, когда бесчинствовали при выселении татар в Турцию. А выселяли их потому, что считали изменниками. Будто татары помогали союзникам воевать против русских.

Многие так считали. В Петербурге было про то немало разговоров. Даже Татьяна Фаддеевна при беседах с приятельницами возмущалась «этим азиатским вероломством», хотя иногда добавляла:

– Но рассуждая с другой стороны, их можно понять. Они мусульмане и до сих пор льнут к Турции…

Потом, уже здесь, у Черного моря, Коля узнал, что ни к кому татары не льнули, а хотели одного – чтобы дали им мирно работать на этой каменистой крымской земле, пасти скот и чтобы не слишком грабили русские начальники и свои татарские богатеи-мурзаки. Это однажды при Коле высказал в разговоре с тетушкой доктор Орешников. При этом непривычно горячился:

– Да представьте же, любезная Татьяна Фаддеевна, дикость ситуации! Вместо того, чтобы преследовать и уничтожать воров-чиновников, здесь гнали и расстреливали безобидное и трудолюбивое племя – татар. Господи, за что?.. Эти разговоры об измене!